Опубликовано в журнале Нева, номер 2, 2004
В 2002 году в издательстве “Borey art center” вышла книга Александра Гуревича “К исходной точке”. Книга делалась в спешке. Обстоятельства, если только в данном случае уместно это нейтральное слово, торопили и самого поэта, и художницу Наталью Манелис, и автора предисловия Александра Кушнера. Однако мне редко случалось видеть так хорошо выстроенный и оформленный сборник. Стихи прекрасно уживаются рядом, друг другу помогают. А ведь они из разных, очень далеко отстоящих друг от друга периодов — конец XX века и конец века XVI. Другими словами, “К исходной точке” приблизительно на треть состоит из переводов стихов английских поэтов, сделанных А. Гуревичем. Вот какой вопрос возникает: не жалко ли тратить место на переводы в своей последней (да-да, точно известно, что в последней!) книге?
Поэт, когда у него появляется своя тема, попадает в такие психологические “ножницы”: с одной стороны, рвется высказать любимую мысль, с другой — она ему столь дорога, что хочется сокрыть ее. На мой взгляд, хорошие стихи — чаще результат этой борьбы с собственной откровенностью, чем щедрой готовности сказать о себе последнюю правду. Таким “неохотным” стихотворением “Той, с которой живу, коротая зимы…” начинается книга Гуревича.
Есть и еще один способ одновременно высказаться и промолчать — перевод. Кто пробовал всерьез, знает, что путь не из легких. Литератор, чьи детские годы протекли в советской, да и в постсоветской школе, далеко не всегда владеет, хотя бы пассивно, каким-нибудь языком, кроме родного. Как писал М. Л. Гаспаров, “…перевод с подстрочника не позор, а несчастье”. Гуревич был человек счастливый хотя бы потому, что знал английский язык очень хорошо. Он свободно говорил на нем. Он любил его, как любят живое существо, чьи капризы и странности только усиливают привязанность к нему. В таких случаях любовь становится взаимной, тебе доверяют некий секретный код — пропуск из одного языка в другой, и, значит, подстрочник тебе не нужен.
Перевод требует смирения: этот текст не ты написал (то есть ты-то знаешь, что ты!), но нет, это не ты… И свою фамилию можешь поставить только внизу и только мелкими буквами. Но чудесные совпадения, ради которых можно вытерпеть все! Как будто кто нарочно подсовывает тебе оригиналы! Ведь ты бы сам написал именно это и именно так, если бы лет четыреста назад говорил по-английски…
Шекспира не надо было долго искать, но его можно было испугаться. Монолог Гамлета “Быть или не быть…” — вечный соблазн, который девять из десяти зрелых переводчиков благоразумно преодолели бы. Гуревич храбро поддался ему, и в его переводе (он есть в книге “К исходной точке”) много бесспорных удач. Вот, например, среди множества несчастий, сопутствующих нам в жизни и перечисляемых Гамлетом, есть одно, на которое я всегда обращала внимание: “the law’s delay”. Лозинский переводит это — “судей медливость”, Пастернак — “молчанье права”, Гнедич — “медлительность законов”, Радлова — “медлительность судов”, Гуревич же — “неспешность правосудия”. Так просто, естественно и в то же время так метко и точно, что кажется, как это они все, переводчики то есть, не догадались…
Но я сейчас не о достоинствах переводов Гуревича, вернее сказать, не о бесспорных достоинствах, а как раз об одной его намеренной ошибке. Все мы наизусть помним из перевода Пастернака: “Мириться лучше со знакомым злом, чем бегством к незнакомому стремиться”. В оригинале: “And makes us rather bear those ills we have than fly to others that we know not of”. В подстрочнике было бы так: “и заставляет нас переносить те невзгоды, которые имеем, а не стремиться к другим („невзгодам”, естественно! Хотя этого слова нет в тексте, но „другим” относится именно к нему), которых не знаем”. Так вот, Гуревич взял да и “не заметил” этого подразумеваемого слова, и получилось: “…стремиться к другим […], которых не знаем” — “…к тем, кого не знаем”. Вот у него эта строка: “Чтоб мы тащили груз своих невзгод и не спешили к тем, кого не знаем”. Сильный и страшный образ — эти люди, в основном незнакомые, чужие, которые встретят нас там, за границей жизни и смерти. Умозаключения уступают место чувству. Насколько мне известно, Александр Гуревич перевел монолог Гамлета до того, как узнал, что смертельно болен. Но всё мне кажется, что эта намеренная ошибка не просто “шалость” переводчика, вольность, за которую ему, конечно, досталось бы от ревнителей точности в переводе. В оригинальном стихотворении Гуревича, тоже довольно давнем, прямо противоположный взгляд: “На том свете, скажу тебе, будем мы окружены целым множеством близкой родни и домашних животных”. Как будто утешает не только ту, к которой обращается, но и себя самого. И не очень-то себе верит. Может быть, Шекспиру в своем переводе верит больше.
Чужой размер, ум, характер, личность ставят переводчику барьер, за него — ни-ни. Тем интереснее искать лазейку, в которую можно протащить ту самую, важную, любимую свою мысль. Чувство одновременно горькое и сладкое, как если бы у тебя был тайный роман. Думаю, что у Гуревича он был именно со стихами Шекспира. Не Филипа Сидни, не Эдмунда Спенсера, в чьих сонетах мысль в рамках строфы делает один, но решительный шаг. Нет, при всей мужественности стихов Гуревича ему ближе “Гамлет, мысливший пугливыми шагами”, но не склонный тем не менее “терпеть удары и щелчки обидчицы судьбы…”.
Гуревич для меня, как ни странно, поэт растерянности. Той растерянности, от которой иногда и делают самый смелый выбор, даже не осознав, что его сделали.
Я переехал в центр и растерялся,
в свой новый дом войдя, как в старый фонд,
и с первых дней, не выбирая галса,
поплыл по ветру с ним за горизонт.
Я влез на крышу, чтоб поднять антенну,
и увидал, как в ту же даль плывет,
в дозор послав Баженова и Бренну,
потрепанный и разномастный флот.
Да, ему нужно слать в дозор Баженова и Бренну. Ему необходимо сверяться с Шекспиром и Суинберном: если и в той, другой реальности всё так, как он думает и чувствует, значит, это действительно так! Он не только ищет двойника, но еще и постоянно ведет своеобразный “патентный поиск”, чтобы не “изобрести велосипед” или, еще того хуже, “парусник”. Может показаться, что он делает много лишних движений. Некоторые из этих “лишних” потом и оказываются самыми важными.
Все поэты дописывают друг за другом, постепенно заполняя стиховое пространство. Не все признаются в этом. Некоторые и не знают. Иные не хотят знать, и незнание как будто бы освобождает их от ответственности. Во всяком случае, питает высокомерие. А что до Жуковского или, например, Маршака… Бог с ними! Они ведь поэты не настоящие. Настоящий же поэт, занимаясь переводом, якобы “ест свой мозг”. Ничего равно жуткого в ответ на эту метафору в голову не приходит. Так что ответим длинно и занудно: стихотворца, старательно оберегающего от перевода свое поэтическое устройство, дабы сохранить его в чистоте, смело уподоблю девице, которой единственно возможным способом завести ребенка представляется непорочное зачатие. У перевода есть “мать” и “отец” — это верно, и каждый из них вынужден поступиться частью себя. Готовность переводчика это сделать — свидетельство литературной цивилизованности. Кому, как не поэту, кстати, чувствовать себя гражданином мира, общаться с ним без подстрочника?
Кто думает, что поэту, который берется переводить, еще или уже нечего сказать самому, того весьма озадачила бы одна проходная фраза, сказанная Бродским в интервью Соломону Волкову. Речь шла о переводах стихов Джона Донна: “…к сожалению, работу над переводами я продолжал с непростительными перерывами: надо было зарабатывать на жизнь, да еще надо было что-то свое сочинять”.
Господь Бог однажды разделил языки еще и для того, чтобы поэту, для которого “условий нет”, все-таки создать “условия”, еще больше затруднив ему жизнь и тем ее украсив. Для Александра Гуревича перевод был возможностью двигаться к своей точке, к своему центру одновременно из двух разных пунктов. И, по-моему, в книге “К исходной точке” встреча произошла, смычка состоялась. Кстати, в каком-то смысле художественный перевод действительно возвращение к исходной точке, к первоначальному состоянию литературы, когда точно неизвестно, кто автор. Мысль о размывании авторства вовсе не приводит меня в ужас. Я давно знала, что “Балладу о королевском бутерброде” Милна написал Маршак, “Прелюдию” Лорки — Гелескул, “Селенье” — Цветаева… Вот теперь буду знать, что сонет 71 Шекспира написал Гуревич.
Не дольше мой оплакивайте век,
Чем будет звон оповещать людей,
Что подлый мир заметил мой побег
К слепым червям, которых нет подлей.
Пусть вам не скажут строки, чья рука
Писала их. О, пусть моя любовь
От ваших мыслей будет далека
И скорбью их не омрачает вновь.
Пусть этот стих, коль встретитесь вы с ним,
Когда я стану глиною давно,
Не отзовется именем моим:
Пусть будет чувство в вас погребено.
Чтоб мир не вник в ожившую беду
И не язвил вам вслед, когда уйду.
Вероника Капустинаhtml{font-family:'PT Serif',sans-serif;-webkit-text-size-adjust:100%;-ms-text-size-adjust:100%;font-size:16px;line-height:1.5}article,aside,details,figcaption,figure,footer,header,main,menu,nav,section,summary{display:block}audio,canvas,progress,video{display:inline-block;vertical-align:baseline}audio:not([controls]){display:none;height:0}[hidden],template{display:none}a{background-color:transparent}a:active,a:hover{outline:0}abbr[title]{border-bottom:1px dotted}b,strong{font-weight:700}dfn{font-style:italic}h1{font-size:2em;margin:.67em 0}mark{background:#ff0;color:#000}small{font-size:80%}sub,sup{font-size:75%;line-height:0;position:relative;vertical-align:baseline}sup{top:-.5em}sub{bottom:-.25em}img{border:0}svg:not(:root){overflow:hidden}figure{margin:1em 40px}hr{-webkit-box-sizing:content-box;box-sizing:content-box;height:0}pre{overflow:auto}code,kbd,pre,samp{font-family:monospace,monospace;font-size:1em}table{border-collapse:collapse;border-spacing:0}td,th{padding:0}h1,h2,h3,h4,h5,h6{clear:both}p{margin-bottom:1.5em}cite,dfn,em,i{font-style:italic}blockquote{margin:0 1.5em}address{margin:0 0 1.5em}pre{background:#eee;font-family:'Courier 10 Pitch',Courier,monospace;font-size:15px;font-size:.9375rem;line-height:1.6;margin-bottom:1.6em;max-width:100%;overflow:auto;padding:1.6em}code,kbd,tt,var{font-family:Monaco,Consolas,'Andale Mono','DejaVu Sans Mono',monospace;font-size:15px;font-size:.9375rem}abbr,acronym{border-bottom:1px dotted #666;cursor:help}ins,mark{background:#fff9c0;text-decoration:none}big{font-size:125%}blockquote:after,blockquote:before,q:after,q:before{content:''}blockquote,q{quotes:'' ''}hr{background-color:#ccc;border:0;height:1px;margin-bottom:1.5em}ol,ul{margin:0 0 1.5em 3em}ul{list-style:disc}ol{list-style:decimal}li>ol,li>ul{margin-bottom:0;margin-left:1.5em}dt{font-weight:700}dd{margin:0 1.5em 1.5em}img{height:auto;max-width:100%}table{margin:0 0 1.5em;width:100%}a{color:#4169e1}a:visited{color:purple}a:active,a:focus,a:hover{color:#191970}a:focus{outline:thin dotted}a:active,a:hover{outline:0}.alignleft{display:inline;float:left;margin-right:1.5em}.alignright{display:inline;float:right;margin-left:1.5em}.aligncenter{clear:both;display:block;margin-left:auto;margin-right:auto}.h2,h2{font:40px/1.2em Oswald,sans-serif;color:#171615;letter-spacing:.5px;margin:0}.h3,h3{font:24px/1.333em Oswald,sans-serif;color:#171615;letter-spacing:.5px;margin:0}.h4,h4{font:16px/1.5em Oswald,sans-serif;font-weight:300;color:#171615;letter-spacing:.5px;margin:0}.h5,h5{font:14px/1.7em 'PT Serif',sans-serif;color:#333;letter-spacing:.5px;font-style:italic;margin:0}.h6,h6{font:500 8px/3em Oswald,sans-serif;color:#eb5160;letter-spacing:1px;text-transform:uppercase;margin:0}.hide-block{display:none!important}.block{display:block!important}.flex-block{display:-webkit-box!important;display:-ms-flexbox!important;display:flex!important}.textblock-width{max-width:744px}.opacity-text{opacity:.5}p{text-indent:36pt;margin:0;color:#333}@media screen and (max-width:767px){p{text-indent:0}}p._no-indent{text-indent:0}p:after{content:'';display:table;clear:both}p.note{padding-bottom:.5em;color:#171615}p.note.active-note span{border-bottom:1px solid #eb5160}a{border-bottom:1px solid #cec1b8;text-decoration:none;color:#333}a:hover{border-bottom:1px solid #eb5160}table{margin-bottom:0}.small p,h1 p,h2 p,h3 p,h4 p,h5 p,h6 p,ol p,small p,ul p{text-indent:0}.note-link{border:none}.note-link:hover{color:#000}h5+a{margin-top:8px;display:inline-block}h2{margin-bottom:16px}h3{margin-top:32px;margin-bottom:16px}a[name]{border-bottom-color:transparent!important;}a[name]:hover{color:#eb5160!important;}