Опубликовано в журнале Нева, номер 7, 2003
Музыкальная библиотека “Перековки”
Передо мной стопка тоненьких книжечек с нотами. Это тексты и музыка песен, изданных Музгизом в 1936 году. Небольшой карманный формат, грубоватая желтоватая бумага. Ничего особенного, на первый взгляд — типичное издание песен того времени, которых печаталось немало. Страна, как известно, была поющей, и произведения самого массового жанра издавались массовыми тиражами. Главным образом это были бесчисленные песни про “товарища Сталина”, радостные и бодрые марши про то, как “хорошо в стране Советской жить”, веселые первомай-ские и тому подобная продукция. Словом, ноты как ноты. Ничего особенного, если бы не одно обстоятельство. На обложке рядом с Музгизом указано еще одно учреждение, их выпустившее, — культурно-воспитательный отдел Дмитлага НКВД СССР. А называется вся серия книжечек с нотами — “Библиотека └Перековки””. И авторы песен вовсе не профессиональные композиторы и поэты, а, как указано в этих книжечках, “каналармейцы” или попросту, называя вещи своими именами, заключенные. “Каналармейцы” работали на строительстве канала Москва-Волга, и не только строили, но и сочиняли про это стихи и музыку. Разумеется, в духе официального искусства того времени, воспевающего трудовые подвиги страны. Видимо, таким образом они должны были “перековывать” свое сознание. По крайней мере, такова была цель культурно-воспитательного отдела НКВД, издававшего эту библиотеку. Заключенные должны были не только трудиться, но и славить свой труд и свой лагерь.
Такого в истории еще не было. Музыка создавалась “по заказу” заключенными, работающими в исправительно-трудовом лагере в нечеловеческих условиях, вероятно, с единственной надеждой — выжить, не быть расстрелянными и, если повезет, получить досрочное освобождение. Музыка была не столько орудием “перековки”, сколько средством получить желанную свободу. Но и сочиненная в таких условиях, эта “музыка из-под палки”, уродливое порождение советского раздвоенного сознания, не могла быть целиком официальной, направленной только на внешний социальный заказ. Вольно или невольно, она несла информацию об ее создателях, об их жизни, их мыслях и чувствах. Безусловно, эта информация была глубоко запрятана в тексте и не предназначена для посторонних официальных глаз, да и присутствовала не во всех случаях, но она все же существовала.
Однако прежде, чем продолжить рассказ об этой музыке, несколько слов о месте, где она создавалась1.
Дмитлаг (первоначально Дмитровлаг, ДЛАГ, ДИТЛ), крупнейшее лагобъединение ОГПУ-НКВД, существовал с 1932-го по 1938 год и располагался на территории Московской области и отчасти в самой Москве. Он был создан для использования труда заключенных на строительстве канала Москва-Волга. Первоначально, правда, возведение канала — крупнейшей стройки второй пятилетки — было поручено Наркомводу СССР, однако работы велись крайне медленно. С целью их ускорения Совет Народных Комиссаров СССР избрал более эффективный путь и передал строительство гиганта ОГПУ СССР. Тогда же из трех предложенных был утвержден Дмитровский вариант. Центром стройки становился провинциальный Дмитров с населением в шесть тысяч человек. Сюда перебиралось из столицы Управление Москваволгострой (МВС), а источником рабочей силы становился Дмитлаг, созданный приказом № 889 от 14.09.32 по ОГПУ. Вскоре на строительство канала начали прибывать по этапу заключенные других лагерей, в первую очередь — с Белбалтлага, затем из Балахнинского и Среднеазиатского ИТЛ и др. Вскоре Дмитлаг стал грандиозным по масштабам исправительно-трудовым учреждением в системе -ГУЛАГа. По свидетельству В.Шаламова, это был самый многочисленный лагерь с наибольшим количеством заключенных — один миллион двести тысяч человек.
Начальником МВС назначили Лазаря Когана, который, кстати, и изобрел новое в русском языке слово “каналоармеец”. Начальником Дмитлага с сентября 1933 года стал бывший начальник Белбалтлага Семен Фирин. Одновременно он являлся завместителем начальника ГУЛАГа СССР, а также заместителем начальника Москваволгострой.
Майор ГБ Фирин был кадровым советским разведчиком в Западной Европе. Однако после разоблачения его деятельности иностранной контрразведкой и возвращения в СССР он оказался на строительстве сначала Беломорканала, а затем канала Москва—Волга. Как и многие другие руководители МВС и Дмитлага, заброшенный в глухую провинцию, он стремился всеми силами снова выбраться “наверх”, привлечь внимание к своей деятельности власть предержащих. Для этой цели годились все средства — перевыполнение плана ценой жизни тысяч заключенных, досрочный пуск объектов и т. д. Именно с С.Фириным и связано воплощение одной из хитроумных идей, пропагандируемых ОГПУ в 30‑е годы — “перековки” сознания заключенных.
Ее суть в том, что сознание преступных элементов можно было переделать, “перековать”. Эта идея и сам термин “перековка” возникли на Беломорканале и еще раньше — в Соловецких лагерях в 1930 году. Однако именно в Дмитлаге она стала применяться в массовом масштабе.
О “перековке” много писали, ей были посвящены специальные статьи2и монография И. Авербах “От преступления к труду”. В ней собран материал по Дмитлагу. Как сказано в предисловии к этой книге, которое написал А. Вышинский, “книга представляет собой опыт анализа и обобщения методики работы наших исправительно-трудовых учреждений в области переделки, или, как по этому поводу говорят, “перековки” преступных элементов”. “Дмитровский лагерь, строящий величайший канал Москва—Волга, дает неисчерпаемое богатство фактов, иллюстрирующих процесс перевоспитания уголовных и т. п. элементов, составляющих население этих лагерей, — процесс, происходящий ежедневно и ежечасно в огне высокого творческого энтузиазма, сжигающего старые пороки и недостатки, очищающего людей… и закаляющего их к новой, радостной и счастливой жизни”3.“Перековка”, таким образом, была официальной доктриной карательных органов. Она была призвана иллюстрировать постулат, что советские исправительные лагеря, в отличие от буржуазных и фашистских, предназначены именно для исправления, а не порчи преступников. На воплощение этой доктрины, а также на создание “атмосферы свободы и полноты жизни” в лагерях ОГПУ тратило значительные средства. Сознание “классово враждебных элементов” исправляли, “перековывали” не только с помощью труда, но и печати, образования и искусства.
В Дмитлаге выходило несколько десятков газет и журналов. Печать, по мнению создателей идеи “перековки”, в условиях лагеря представляла собой одно из сильных орудий перевоспитания лагерников. Самыми массовыми были газета “Перековка” и “Москва-Волга”. Их тираж достигал тридцати и более тысяч. Для женской части лагерников издавалась газета “Каналармейка”, для малограмотных — “Долой неграмотность”. Для заключенных разных национальностей, работавших на стройке, выходили газеты на четырех языках — татарском, тюркском, узбекском и казахском. Дмитлаг имел и свой журнал — “На штурм трассы”, главным редактором которого был Фирин. Газета “Перековка” издавала свою библиотечку. Это были отдельные выпуски в виде книжечек, в которых публиковались рассказы, стихотворения, очерки заключенных писателей и поэтов. Всего таких выпусков было шестнадцать, но только два из них сохранились в московских архивах4. На всех этих изданиях стоял гриф: “Не подлежит распространению за пределами лагеря”. О том, как создавались заключенными эти произведения, можно представить по рассказу Шкловского: “Один лагерный поэт, по его собственному признанию, написал стихотворение для того, чтобы получить доступ на станцию, откуда он хотел бежать. Но та внимательность, с которой отнеслись к его стихотворению, удержала его в лагере”5. И далее Шкловский пишет знаменательные слова: “Человек, который руководит литературой — Фирин, начальник лагеря. Он создает судьбы людей”6 (курсив мой. — Н. Р.).
В Дмитлаге работали школы ликбеза, имелись профессиональные курсы, где преподавали заключенные специалисты, в том числе профессора высших учебных заведений. При управлении Дмитлага работали драматический театр, духовой и струнный оркестры, в состав которых входили отбывавшие срок профессионалы.
По инициативе Фирина была создана Центральная художественная мастерская, художники которой также были либо заключенными, либо досрочно освобожденными. Основная продукция мастерской — пропагандистские плакаты, карикатуры, портреты передовиков производства, оформление объектов на трассе канала и т. п. С.Фирин, будучи заместителем начальника ГУЛАГа СССР, имел возможность “выписывать” таланты из других лагерей7.
Каждый район Дмитлага (а всего их было четырнадцать) также стремился иметь свои художественные коллективы. К концу 1934 года по Дмитлагу насчитывалось 224 музыкальных и хоровых кружка. Как сообщала газета “Перековка”, “концертно-эстрадная работа вообще является наиболее гибкой формой массовой, художественно-политической пропаганды, а в условиях наших лагерей, как и агитбригадная форма, легче всего применима”. Агитбригады, хоровые и музыкальные кружки лагерников выступали на концертах, слетах ударников. Так, центральная агитбригада показала на слете ударников оперетту “От Волги до Москвы” (композитор М. Черняк). “Прекрасный текст оперетты и музыка, специально написанные т. Черняком, произвели на слушателей огромное впечатление”, — писала газета “Перековка”8.
Руководство всей этой деятельностью осуществлял КВО (культурно-воспитательный отдел), но фактически — сам Фирин.
Идею “перековки” всячески пропагандировали. Дмитлаг посещали иностранные делегации, деятели искусства, общественные деятели, журналисты. Всем им демонстрировали “безграничные возможности большевистской власти в деле перевоспитания человека”. Пресса сообщала о самоотверженном труде заключенных и их счастливой жизни. Автор одной из публикаций в журнале “Большевистская печать”, В. Шкловский, писал о том, что тысячи людей перековываются, изменяются, становятся в полном смысле советскими на строительстве канала Москва — Волга.
Музыкальная библиотека “Перековки”, видимо, была задумана по аналогии с литературной, вероятно, тем же Фириным. В ней публиковались произведения лагерных поэтов и композиторов. Удивителен не только факт ее существования, но, то обстоятельство, что все выпуски “Музыкальной библиотеки” — а их 18 — уцелели. Видимо, сотрудничество культурно-воспитательного отдела Дмитлага с Музгизом оказалось благотворным: на этих изданиях нет грифа “Не подлежит распространению”, более того, почти все они были включены в Нотную летопись 1936 года.
Что же представляла собой эта “Музыкальная библиотека”?
В основном это песни для хора с сопровождением или без, несколько романсов (хотя они так не обозначены), национальные песни — татарские, узбекские, тюркские, и три инструментальные пьесы — две для скрипки и фортепиано и одна для балалайки. Их авторы либо “каналармейцы” (это всегда указывалось), либо вольнонаемные (возможно, специально выписанные в Дмитлаг), а иногда — профессиональные поэты и музыканты. Чаще других встречаются имена каналармейца В. Калентьева — автора текстов, и М. Черняка — автора музыки. Черняк был профессиональным композитором и автором той самой оперетты “От Волги до Москвы”. Его перу принадлежат пять произведений “Музыкальной библиотеки”, в их числе “Боевая каналармейская”, “Марш экскаваторщиков”, “Песнь о Галине”. Он же был редактором всех выпусков “Библиотеки”9. На обложке каждой книжки — иллюстрация (вероятно, продукция художественной мастерской Дмитлага), представляющая, в зависимости от сюжета песни, картинку из жизни лагеря, пейзаж или даже портрет (Галины Тасарской).
В целом всю эту музыкальную продукцию можно разделить на три группы. Первая — это песни “трудовые”, если так можно выразиться, воспевающие труд на строительстве канала. Это песни-марши “Боевая каналармейская” (сл. каналармейца В. Калентьева, муз. М. Черняка), “Три песни каналармейцев” для хора без сопровождения (сл. В. Калентьева и М. Брилева, муз. Н. Ленивова, Н. Волянского), “Марш бетонщиков”, “Марш экскаваторщиков” (сл. Ф. Шаргородского, муз. М. Черняка), “Песня о начальнике отряда Галине Тасарской” (сл. В. Калентьева, муз. М. Черняка) с портретом Галины на обложке10. Эта песня получила третью премию на конкурсе Союза Советских композиторов, посвященном Х съезду ВЛКСМ.
Приведем образцы их текстов:
Над лагерем сонным труба заиграла,
Откинем дремоту, пора на работу!
Небес загорается край.
Вставай, поднимайся, вставай!
Запомни, что в это ударное лето
Мы кончим канал мировой,
Навстречу победе мы вместе поедем
С тобой по каналу — домой.
(“Боевая каналармейская”)
Развеем гордые знамена
И к жизни возродим мечту.
Пласты упругого бетона
Упрямо вскинем в высоту.
(“Марш бетонщиков”)
Часто в текстах обыгрывается слово “срок”, такое важное для лагерников. Как правило, оно соседствует со “свободой”, ждущей заключенных после окончания строительства:
Гулким эхом по каналу
Разнеслась Перервы слава:
— Шлюз закончен, шлюз готов
Для принятия судов.
Позади станица Истры.
Время мчится быстро-быстро,
Поглощая всякий “срок”,
— Чуешь? путь твой недалек.
Гордо вышли на свободу
Позабыв свои невзгоды,
Как герои наших дни,
Лучших тысячи людей.
(“Эхо”)
Музыка этой группы песен представляет собой бодрые марши в духе массовых песен тех лет, часто для двух- и трехголосного хора. Вероятно, эти песни пелись во время образцово-показательных выступлений хора Дмитлага перед начальством и высокими гостями. Они должны были продемонстрировать счастливую жизнь заключенных в лагере и показать “перековку” в действии.
На земле веселей и чудесней
Вы страны не найдете нигде,
Чем страна, где мы трудимся с песней,
Песней счастья, рожденной в труде.
(“Песня”)
Эти слова особенно впечатляют в устах заключенных, тысячи которых найдут свою могилу при строительстве канала, а еще десятки тысяч будут расстреляны.
Пожалуй, наиболее интересная песня этой группы — “Тридцатипятники” (муз. каналармейца А. Розанова, сл. каналармейца В. Калентьева). Тридцатипятниками в лагере называли осужденных, отбывающих срок по 35 статье УК. Эта статья предусматривала “удаление из пределов РСФСР или из пределов отдельной местности… в соединении с исправительно-трудовыми работами”. Она применялась, как правило, к профессиональным преступникам и лицам, тесно связанным с преступной средой. Другими словами, тридцатипятники — люди, осужденные за уголовные преступления. Именно к ним, в первую очередь, применялась “перековка”. В лагере их называли “социально-близкими”, в отличие от контрреволюционеров, осужденных по 58 статье, сознание которых, видимо, исправлению не подлежало. “Тридцатипятник свою вину признает и представляет ту часть лагерного населения, к которой обращаются в первую очередь”, писал В. Шкловский11. И далее: “Основная масса тридцатипятников, выходцев из городской и деревенской бедноты, быстро встала на путь советской перековки и вписала не одну красочную страницу в историю беломорстроевских побед… Традиции Беломорстроя живут и в Дмитлаге. И у нас тридцатипятники пользуются исключительным вниманием и заботой со стороны руководства”12. “Потопим прошлое на дне канала” — вот лозунг перековки. У самих заключенных бытовала поговорка: “Попался — перековался”. Тридцатипятники и после окончания срока оставались трудиться на стройке, только в качестве вольнонаемных — это было предусмотрено той же 35 ст.
В их среде, бесспорно, бытовали блатные песни, воровской фольклор. Их влияние ощутимо на песнях, исполнявшихся агитбригадой на слете ударников-тридцатипятников, вроде следующей:
Эй, прощай, моя жизнь воровская
И картежная с нею игра.
Не махну уж ножом у виска я,
Все былое — как дым от костра.
Никогда уж не буду я вором,
Не попутчик ворам, не собрат…
Эх, студеное Белое море,
Твоей свежести очень я рад!
Здесь я бросил былые привычки,
Познакомился с честным трудом.
Пропадайте навеки отмычки,
Порываю с преступной средой.
Однако в песне “Тридцатипятники” влияние блатного фольклора почти незаметно. В ней сконцентрирована идея “перековки” этих “вредных, ненужных людей”:
Сюда от невзгод и несчастья земли
Кривые дороги нас привели.
Мы с детства участья людского не знали
И светлой любви матерей,
И мы, озлобленные, долго стояли
У запертых в счастье дверей.
Мы каждое утро для новых работ
Отрядами стройно шли на развод
Туда, где звенела, цвела и сияла,
Под радостной лаской лучей,
Волна пробужденного к жизни канала —
Созвездья свободных морей.
Когда перед нами, горя и звеня,
Упала завеса грядущего дня,
Нам новая жизнь впереди открывалась,
Добытая в честном труде.
Мы стали героями стройки канала
Из вредных ненужных людей.
Музыка песни — минорный марш с мягкими натурально-ладовыми гармониями, плавно развертывающейся мелодией с никнущими интонациями весьма отличается от предыдущих “прославляющих” оптимистичных маршей. Можно сказать, что музыка здесь гораздо более информативна, чем текст. По крайней мере, в ней слышатся именно “невзгоды и несчастья земли”.
Еще одна песня о перековке — “Как по осени” (муз. М. Савельева, сл. В. Калентьева). В ее тексте сочетаются черты как тюремного, так и крестьянского фольклора (мать, ждущая сына), “приправленные” агитационными мотивами:
Как по осени в двенадцатом году
Уродила меня мама на беду.
За буянство я во ту беду попал,
По этапу я приехал на канал.
Здесь горели мы в работе боевой,
Рыли путь мы между Волгой и Москвой,
Дожидались, как придет желанный год,
Повезет людей в столицу пароход.
Из деревни мама пишет письмецо:
“Выхожу встречать сыночка на крыльцо.
От народа я слыхала стороной,
Что героем ты воротишься домой.
Ты в почете у начальства своего,
Не дождутся тебя девки на село!”
А у сына нынче думушка одна:
Кончить стройку в срок доверила страна.
Музыка песни — минорный медленный марш, в котором преобладают лирические интонации.
Следующая группа — лирические песни. Это “Осень в Орудьеве” (муз. П. Рогова, сл. В. Калентьева), 2 лирические песни : “Осень и Вечер” (муз. каналармейца А. Розанова, сл. В. Калентьева), “Весна” (муз. каналармейца Н. Савельева, сл. каналармейца Л. Державина) и др.
Пожалуй, именно они в наибольшей степени отражают подлинные чувства заключенных “каналармейцев”. В первую очередь, это “Осень в Орудьеве”, текст которой написан не без влияния поэзии Есенина:
По траве — молочные туманы,
В перелесках — сонный листопад,
Зорь холодных яркие румяна
О тебе безвольно говорят.
Серый день, неласковый и хмурый,
Не цветет, не манит, не поет.
Он, как пес, продрогший и понурый,
Затаился в сумерках ворот.
Ветер космы туч по небу носит,
Под окошком лязгает клюкой.
Это русская больная осень,
Отцветанье, сумерки, покой.
И однако — “место обязывает”. В последнюю строфу прокралось (или насильственно внедрено) обычное славление строительства канала:
Только я в ту пору не жалею
Об отлете звонких журавлей,
И бодрей шагаю на заре я
На канал с бригадою своей.
Музыка “Осени” — скорее, романс, а не песня. И достаточно изысканная мелодия, и красочная (снова натурально-ладовая) гармония выдают почерк профессионального композитора. Это маленькая грустная лирическая зарисовка “русской больной осени”.
Интересно, что на этот же текст в “Библиотеке” написана и другая музыка — каналармейца А. Розанова. Это песня с двухголосным припевом, однако совсем другого характера, более простая, в духе протяжных песен.
К группе лирических произведений примыкают две мелодии для скрипки и фортепиано каналармейца С. Корнева под названием “Встреча с каналармейкой” и “Сумерки в Пестове”. Если перевести название первой пьесы, это встреча с женщиной, которая, попав в лагерь, становилась “каналармейкой”. Это светлая лирическая миниатюра.
Песни третьей группы можно условно назвать “Песни мечты”. Они о завершении строительства канала, о времени, когда по нему пойдут корабли и Москва станет портом пяти морей. Это сюита М. Черняка “Москва-Волга” для хора и оркестра — вероятно, та самая “оперетта”, об успешном исполнении которой писала газета “Перековка”; три песни, объединенные названием “Мечты” (авторы — каналармейцы Э. Стручко, Г. Шевченко и П. Рогов); “Строителю” Н. Савельева и напев для балалайки “Мечты” Э. Стручко. Это официальное помпезное прославление канала, особенно в сюите Черняка. Она состоит из трех частей: “Звезда морей”, “Москва-Волга” (для женского хора) и “Встречный марш”. Автор текста — поэт С. Алымов, первый редактор “Перековки”, один из авторов книги “Беломоро-Балтийский канал им. Сталина”, над которой, кстати, трудился весь цвет советских писателей в 1934 году, включая М. Горького. Алымов работал в Дмитлаге со всей душой и талантом, поэтизируя труд заключенных. Его называли “великим певцом великой стройки”. Властям нравились его вирши:
Мы новый путь готовим Волге,
Идет канал через поля.
Увидим Волгу, ждать недолго,
В кольце Москвы, у стен Кремля.
Эх, Волга, Волга, мать родная,
К Москве сворачивай живей, —
Чтоб кораблей лебяжья стая
Входила в порт пяти морей.
Большевикам под силу чудо:
Иначе рекам течь велят.
День не далек — и Волга будет
Блистать в Москве у стен Кремля.
(“Звезда морей”)
В таком же официально-помпезном духе слагали стихи и каналармейцы:
Я сегодня мечтаю, чтоб портом
Стала наша столица скорей.
Пусть гремит наша слава аккордом
О властителях гордых морей.
Вспомни, ветер, далекие годы,
Хмурых сосен глухую молву,
Не мечтал ты, что здесь пароходы
По фарватерам поплывут.
………………………………………………..
Ветер, славь эти годы расцвета,
Помогай самолетам летать.
Я сегодня мечтаю поэтом
На любимом канале стать.
(“Ветер”)
Наконец, две книжечки “Библиотеки” называются “Музыка националов-каналармейцев” и “Националы на трассе”. В них песни о строительстве канала на узбекском, тюркском и татарском языках, в основе которых лежат восточные мелодии. Среди авторов — Юсуф-Зия Ширвани, Ю. Мейров. Дело в том, что состав дмитлаговцев был многонационален. Наряду с русскими, украинцами, немцами, евреями, здесь трудилось немало узбеков, таджиков и других людей восточной национальности — как заключенных, так и добровольно приехавших на строительство канала. Их также “перековывали”, но уже с помощью восточного фольклора. Песня “Волга” на тюркском языке — образец выразительной, богато орнаментированной восточной монодии:
О, в веках прославленная Волга,
Бурная красавица моя!
В голубом наряде путь свой долгий
Держишь ты в далекие края.
Есть и восточные песни-агитки:
Мы боремся стойко на трассе за план,
В труде возрождаемся, строя.
Чекиртов, Касимов, Карапетян —
Невиданной стройки герои.
Ударники! Скоро заслужите вы
К любимой семье возвращенье.
Идите вперед и деритесь, как львы,
За сдачу сооружений.
(“Темпы”, перевод с узбекского)
“Великая стройка пятилетки” была окончена в 1937 году. 23 марта опущены щиты Волжской плотины, а 2 мая наступил день торжественного открытия канала. Однако четырьмя днями раньше, 28 апреля, начались массовые аресты среди руководства строительства и заключенных. Был арестован начальник Дмитлага и “главный перековщик” С.Фирин, которого обвинили в предательстве и работе на иностранные разведки. “По делу Фирина” было арестовано еще 218 человек. Кроме “дела Фирина”, было заведено множество других следственных дел. Почти все руководство строительства канала было расстреляно.
В самый разгар арестов, 14 июля 1937 года, вышло постановление ЦИК и СНК СССР “О награждениях и льготах для строителей канала Москва-Волга”. В частности, предлагалось за ударный труд досрочно освободить 55 тысяч заключенных. Однако уже в начале августа начались массовые расстрелы дмитлаговцев в Бутово. Они происходили вплоть до апреля 1938 года. Видимо, руководство посчитало, что проще и дешевле именно таким способом решить вопрос расформирования лагеря. Точная цифра расстрелянных каналармейцев до сих пор неизвестна. Всего на Бутовском полигоне за период с 8.08.37 по 19.10.38 было расстреляно 20 765 человек.
В списках расстрелянных, опубликованных в “Мартирологе”, нет имен авторов песен “перековки”. Видимо, своим творчеством они заслужили право на жизнь.
1 В описании Дмитлага использована ст. Н. Федорова: Дмитлаг. Из истории строительства канала Москва-Волга // Бутовский полигон. Книга памяти жертв политических репрессий. М., 1998.
2 Например, ст. В. Шкловского “Перековка” на канале Волга—Москва // Большевистская печать, 1937, № 1.
3 А. Вышинский. Предисловие к кн. И. Авербах “От преступления к труду”. ОГИЗ, 1936. С. IX.
4 См. Горчева А. Ю. Пресса ГУЛАГа (1918—1955). М., 1996.
5 В. Шкловский. Указ.ст. С. 32.
6 Там же.
7 Например, с Беломорканала он перевез Центральную агитбригаду, из Сибири — молодых литераторов Льва Нитобурга и Романа Тихомирова и т. д.
8 “Перековка” № 69.
9 М. Я. Черняк прожил долгую жизнь, был членом Союза советских композиторов, автором многих произведений, издававшихся в 50–60-е годы.
10 Галина Тасарская или Тесарская была начальником мужского украинского отряда Волжского района.
11 В. Шкловский, С. 30.
12 Там же.