Опубликовано в журнале Нева, номер 2, 2003
Сначала появилось только не совсем обычное имя — Людмила Арнольдовна. Именно так звали жену Дмитрия Андреевича, с которым мои родители познакомились когда-то в цветочном магазине. Сам он страстно увлекался разведением африканских фиалок — сенполий, хотя и работал инженером на каком-то заводе. А мои родители, посвятив жизнь селекции картофеля, интересовались еще и комнатным цветоводством. Это, видимо, их и сблизило.
Дмитрий Андреевич стал бывать у нас довольно часто. Приходил он всегда один, но в разговорах то и дело упоминал о своей супруге. В результате ее образ в моем сознании становился постепенно все четче и ярче, набирая краски, будто фотоснимок в проявителе.
Появлялся Дмитрий Андреевич обычно внезапно. И так же внезапно исчезал.
— Ой, — спохватывался он посреди разговора, — пора мне бежать. А то Мила беспокоиться будет. Я ведь только в аптеку вышел…
Или в магазин, или на почту, или еще куда-нибудь: все хозяйственные дела лежали, похоже, на нем. Кроме того, он довольно часто сопровождал свою супругу при посещении ею поликлиники. Брал для нее номерки к врачам в регистратуре, занимал перед кабинетами очередь, сам носил сдавать, какие возможно, анализы…
— У Милы очень слабое здоровье, — говорил он обычно, — буквально комок нервов…
И, видимо, поэтому довольно часто можно было в его речи услышать: “Мила не разрешит…”, “Мила будет ругаться…”, “мне от Милы попадет”, “нужно у Милы спросить”.
Довольно часто, приходя к нам, Дмитрий Андреевич приносил в подарок горшок с цветущей фиалкой. Но однажды он притащил их с собой целую большую картонную коробку.
— Может, возьмете? Тут, видите ли, такое дело… Мне удалось целую серию новых сортов достать, а Мила общее количество горшков увеличивать больше не разрешает…
Дома у него и в самом деле, по рассказам моих родителей, которые однажды его посетили, фиалки цвели повсюду: на окнах, на столах, на шкафах, на полках вдоль стен, над которыми прилажены были лампы дневного света. Каких только сенполий там не было: простые и махровые, с цветками одноцветными и пестрыми, снежно-белые, чернильно-фиолетовые, небесно-голубые, темно-вишневые, розовые, сиреневые… У одних из-за пышных соцветий вовсе не видно было зелени, у других одиночные цветки хитровато выглядывали из-за круглых и мохнатых темно-зеленых листьев. Кто знает, может, виделись при взгляде на них ленинградскому инженеру, живущему в не слишком светлой однокомнатной квартире, далекие склоны Узамбарских гор, где вблизи водопада, отгороженные завесой водяной пыли от знойного дыхания выжженной солнцем саванны, так же ярко цветут фиалки?
Но, навестив Дмитрия Андреевича всего один раз, родители решили больше к нему не ходить: Людмила Арнольдовна, которая фиалкового увлечения своего супруга не разделяла, принимала “цветочных” знакомых крайне нелюбезно.
Когда Дмитрий Андреевич вдруг перестал появляться, родители довольно часто о нем вспоминали: “Уж не заболел ли?” Но навести справки способа не находили. Будь у Дмитрия Андреевича дома телефон, узнать о нем особого труда не составило бы. Но телефона не было. А пойти к нему они не отваживались, опасаясь вызвать недовольство Людмилы Арнольдовны.
Так это и тянулось до тех пор, пока вдруг однажды вечером Людмила Арнольдовна не пришла к нам сама. Наш адрес она отыскала “в Митиной записной книжке”. Самого Дмитрия Андреевича в живых уже не было: скончался скоропостижно на работе от сердечного приступа.
— А мне ведь такое и в голову никогда не приходило, — всхлипывала вдова, — что Митя раньше меня умереть может. Он ведь ничем вроде и не болел, никогда ни на что не жаловался… И вдруг такое — как снег на голову!
К моему удивлению, выглядела Людмила Арнольдовна совсем не так, как я ее себе представляла. Мне казалось, что она должна быть тучной — сама лишний раз не встанет, если что нужно, так мужу распоряжение даст, — и властной женщиной. Мерещился тяжелый подбородок, сведенные к переносице брови, орлиный нос… На самом деле ничего этого не было и в помине. Габариты у нее были средние, и во внешности не наблюдалось ничего особенно примечательного. Голубоватые кудряшки обрамляли самое обыкновенное лицо.
— Я ведь раньше даже и не догадывалась, как тогда хорошо было, когда Митя жив был… Вы и представить себе не можете, какой это удивительный человек был, внимательный, заботливый… Потому он, наверное, никогда и не жаловался, что меня боялся расстроить. У него ведь тоже болело, наверное, что-нибудь… А я всегда считала, что у него здоровье железное. Вот и из-за фиалок-то ругалась, что много их слишком развел… Не нравилось мне, что кругом в квартире земля, что и под кухонным столом, и под ванной горшки пылятся, что вода при поливке попадает на обои и шторы. Не нравилось, что дроссели целыми днями гудят, на нервы действуют. Но на самом-то деле я ведь больше не из-за этого злилась. Просто мне казалось, что не должен настоящий мужчина этим заниматься. Ну, и обидно было: видит ведь, что мне не нравится, а бросить эти свои фиалки не хочет. И хотелось его переупрямить, во что бы то ни стало его от этого отучить. Вот и не понимала, как тогда, при нем, хорошо было. Только теперь поняла.
Умер Митя, и я фиалки несколько дней не поливала: все равно, думаю, выбрасывать все… А начали они вянуть, и стало вдруг страшно, что и они тоже, как Митя, умрут… И жалко стало. И захотелось все сохранить, чтобы все оставалось, как при Мите. А ухаживать-то за ними не умею, я ведь не смотрела раньше, что Митя с ними делает. Взяла его тетради, но там только названия сортов записаны. Я и не думала раньше, что у них такие поэтичные, такие красивые названия: “яблонька”, “снежная королева”, “голубой Дунай”, “аэлита”, “лебединая песня”, “кольца Сатурна”…
Может, вы мне расскажете немного, посоветуете, как за ними ухаживать? Я тут тетрадку принесла, я бы записала… Или, может, подскажете, где об этом прочитать можно?..
С тех пор Людмила Арнольдовна стала приходить к нам регулярно, и родители тоже время от времени ее навещали. Фиалки у нее не погибли. Наоборот, их стало даже гораздо больше, чем было при Дмитрии Андреевиче. Потому что Людмила Арнольдовна, увлекшись вдруг коллекционированием, стремилась во что бы то ни стало раздобыть и новые сорта, которых раньше не было.
Приходя к нам, она тоже непременно приносила с собой горшок с цветущей фиалкой в подарок. Время от времени она даже специально ездила за город за какой-то особой землей: то ли из-под ольхи ей земля нужна была, то ли из-под муравейника… А лечиться она совсем перестала, потому что здоровье у нее как будто наладилось…