|
*
* *
Развивая Драгомощенко и Целана,
можно долго снимать эту цедру
с новогоднего апельсина,
оставаясь как бы уместным
на празднике современности…
Мы вышли в стылый подъезд,
где ничего, кроме обшарпанных стен,
обсыпавшейся штукатурки
с письменами былых племён,
где гул батарей и труб
перекрывается разве что лифтом,
курсирующим по вертикали –
между небом и землёй,
ограниченными чердаком и подвалом.
Здесь нет запаха апельсина
и порезанных в плошки салатов –
слишком много дверей,
за которыми тоже есть жизнь,
а, может быть, смерть –
со своей аурой быта,
слишком много пыльных пространств,
где бывать и швабре-то недосуг.
Здесь бездомная кошка
трётся боками о ноги,
и, видимо, тусклая лампочка
получает вот так электричество…
Здесь можно поговорить,
не стараясь перекричать
и не прося сделать музыку тише.
Считая ступеньки
на лестничной клетке,
не думай о критериях шага –
просто ступай вверх или вниз.
Не надейся, что нас позовут
обратно в квартиру –
там свои разговоры,
там ждут каких-то гостей
спешащих из аэропорта.
Лучше давай
вспомним нашу любимую песню,
ведь целую вечность уже
не пели в подъездах,
а потом украдкой
начнём целоваться,
как хмельные подростки…
*
* *
Жесть, жесть, жесть…
Ножницы по металлу.
У бездомной собаки вздыблена шерсть,
но язык у неё снова алый.
Стоим на ветру, на ветру –
раскидисты кроны воздуха.
Вкус жжёного сахара в иссушенном рту –
будто липкий критерий голоса.
То ли трамвай по лицу,
то ли просто – на заиндевелом стекле
написаны строки, чья суть –
тяготеет к продрогшей земле.
Сам по себе дверь – насквозь,
печёное яблоко – мягкое для ножа.
У этого глобуса сломана ось –
мир катится – так как шар –
в туманы керамики –
битой в пыль…
Улов – вновь богатый кефалью, но не легки
думы ловца, которому ил
выстлал прибрежное дно.
Город – субстанция макрокосмоса,
показанная в кино,
что кажется слишком косной…
Жесть, жесть, жесть…
Грубые контуры, зябкий металл.
Жизнь – будто античная месть
в эпическом мифе, где какой-нибудь папа Дедал –
мастерит журавлиные крылья для чада
под потоками солнца.
Впрочем, сколько бы мифы мы не изучали –
наш непроглядный социум
кажется варварским берегом.
Стоим на углу – слушаем чью-то речь,
что привыкла спешить бегом
в каждую явную брешь…
Ножницы по металлу
режут и режут –
но по-прежнему тайна,
что вырезается ими, по-прежнему.
Жесть, жесть, жесть…
Говори – не молчи, не молчи –
пока слух наш сермяжная правда ест,
распознавая в нас только харчи.
|