|
* * *
Чаша земли глубока,
Движется в море граница.
От племенного быка
Новое племя родится.
Маленький вор и хвастун,
Прячется Марсий хвостатый
В правильных линиях струн,
В прочных движениях статуй.
Легче раскрашенных птиц
Ласточка – тень золотая,
С паузой падая ниц,
С первого звука взлетая.
Мерным, достойным векам,
Ладному шуму попоек
Машет седой великан,
Вкопанный в землю по пояс.
Горьким питьём не делись,
Не говори о потере.
Плещется бог Дионис
В черном блестящем кратере.
Медленный век пролетел,
Быстрым досталась награда –
Теплое равенство тел,
Яркие раны граната,
Платьица муз на лугу,
Волны изменчивой Леты
И на пустом берегу
Жалкая песенка флейты.
*
* *
Распеваю шумные песни твои,
Вынимаю младенцев твоих из лона
Там, где твёрдые вещи, каменные стволы,
Там, где ты научилась рожать без стона.
Как великую славу, немилость твою терплю.
Щедры руки твои, и ласки твои сугубы.
То дышу твоей тенью, то речи твои ловлю,
То зову тебя в поле, то пробую твои губы.
И когда я тебе служу, одинаково мы вольны,
И когда я тебя не ведаю, мы похожи.
Пряди ночи свисают со лба луны, –
Ничего не надо, и этого света тоже.
Отойди с дороги, верни мне мои права
На убогую землю, на чёрную медь в кармане!
Дерева твои обличают меня в обмане,
Ворожит беспамятная трава.
*
* *
Послушать этих птиц – до старости петлял
Я в лабиринте средостений.
Намеревался жить, но только спал в ветвях
Могучих каменных растений.
Вселенная, как чёрное стекло,
Давила на глаза и отпустить не хочет,
И никому не видно никого,
Как ни крути настройки ночи.
Хороший кус земли – полсотни сонных лет,
Слой камня, видимый с изнанки.
Я слово позабыл, и музыку, и свет,
И понимаю только знаки.
И верю только в то, что я ещё бы смог,
Качаясь на тяжёлой ветке,
Проснуться в тех краях, где добрый бог
Дает глаза раскрыть навеки.
*
* *
И зверь и человек, нескладный андрогин,
Тяжёлой глины ком с подглазными мешками, –
Не смертию умрёшь, а чем-нибудь другим:
Любовью, памятью, – в конце концов, стишками.
Пока ты сидя спишь, прижав к себе рюкзак,
Поток тебя несёт – не хаос и не логос.
Ходил в её узде? Смотрел в её глаза?
Смерть – это белый бог, а умереть – не фокус.
Попробуй позабыть, какой ценой купил
Ты каждый поцелуй и каждую остроту.
Высасывала тьма, и свет тебя слепил.
Куда же ты теперь? С работы? На работу?
И весь круговорот – пустых созвездий месть.
Ты пропустил удар, хоть вечно в обороне.
Как будто ты не знал: обетованье есть,
И всё равно бежал за тенью на гудроне.
Ну вот, остался жить, на туфли собирать
Опавшие листы, собачий кал, окурки,
И слушаешь, доплыв и захватив кровать,
Парижских шансонье в израильской конурке.
*
* *
Никого не будет в коридоре,
Никого на лестнице крутой.
Некому сказать, что был в раздоре
И в союзе с этой пустотой.
И родства, и имени лишённый,
Загляни в зияющий пролёт.
Дверца лифта рявкнет оглашённо,
Тёмный ствол протяжно запоёт.
Сам другому прошлому довлея,
Ты о странной памяти молчи.
Тающее, млеющее время,
Призрачное, нет его почти.
В этом доме ты забыт и проклят.
Что опять зовёт тебя сюда?
Лифт замрёт. Соседка дверью хлопнет.
Не было, исчезла навсегда.
Ангелы там жили или тени?
Год за годом полз или парил?
Грязные, разбитые ступени,
Рёбра оголённые перил.
Никому ни слова. Вы разжали
Чёрный ход, сомкнувшийся уже.
Встретитесь с закрытыми глазами
На площадке между этажей.
|