|
Страницы из пропавшего
архива писателя
сохранившегося в свободном переводе
с оригинала его русским почитателем
Черновой
набросок
Моя страна не первый год больна,
Чему словарь ораторов свидетель,
Где в каждой речи слышится: «война»
И то, как нам врага не проглядеть бы…
Как быстро всё забылось, Боже мой, –
Галиция, Верден, Версальский финиш!..
Вы спросите: на сердце тяжело ль?
Отвечу – нет. Хотя слегка тошнит лишь.
Но в каждом немце музыка жива,
И пессимисту я скажу: – Послушай,
Пусть жизнь под ритмы маршей тяжела, –
Вернутся звуки, что врачуют души.
Ну, а пока развескою гирлянд
На ёлке из Шварцвальда бюргер занят,
Декабрьскими ветрами фатерланд
От Мюнхена до Любека пронзает.
У двери Новый год. Тридцать восьмой уже!..
Неясно лишь за запахом еловым,
Что ждёт нас всех на этом рубеже,
Что ждёт меня и близких в этом Новом.
Письмо
из Любека
От земляка, узнавшего, что в текущем 1938 году
писатель (пятью годами ранее уже покинувший
Германию и отказавшийся от предложения властей
вернуться на родну) собирается в США
О чём скорбите, Томас Манн? –
Хотел спросить бы вас,
Когда народ наш сыт и пьян,
И обожает власть.
В почёте Лютер, как всегда,
И Вагнер точно – Бог,
А вы – Германия больна
И немец – плох.
Смотрите в фильмах Рифеншталь
И в киноновостях,
Как в Рейхе закаляют сталь
И молодёжь растят.
Наш фюрер любит и любим,
Мы с ним не знаем бед,
А вы – всё это, дескать, дым
И геббельсовский бред.
Ах, Томас Манн, сказал бы я,
Не радоваться грех,
Когда австрийская земля
Вернулась в отчий Рейх.
Судетам согревает дух
Такою же мечтой,
А литератор слеп и глух,
Мол, всё это – ничто!
Ах, Томас Манн, ах, Томас Манн!
Какой вас точит червь,
Зачем вам нынче чемодан,
Америка зачем?
Ах, Томас Манн, ах, Томас Манн,
Ну, право, так нельзя!
Своя страна – не талисман,
Её с собой не взять.
Скитаться по чужим краям,
Забыв привычный быт?
А в Рейхе счастлив Караян
И Штраус не забыт!
Спасут вам книги из огня,
Рассеют смрадный дым,
Скажите только: рад бы я
Стать Фаустом вторым.
Какая мелочь это впрямь, –
Лишь подтвердить пером,
А вы своё, мол, Рейх наш – дрянь,
И превращён в дурдом.
Вы – удивительный нахал,
Мы ведь – одна семья.
Привет из Любека! Зиг хайль!
Вас помнящий земляк.
Пометка,
рукой получателя
Германия, родина, во мраке сих лет
Я лишь огонёк зажёг.
Какой же мне дать земляку ответ,
Когда он с ума сошёл?
Как трудно подчас слова подыскать –
Такого не помню давно.
Европу, увы, задавила тоска
И сдюжить не всем дано.
Живу, тебя на куски не деля,
Чтоб выбрать лучшую часть.
Культура немецкая там, где я.
По меньшей мере, сейчас.
Из
записей, предположительно
относящихся к осени 1939 года
1
Зачем – то к Шиллеру, то к Гёте
Невольно тянется душа,
Когда листвою в позолоте
Деревья надо мной шуршат…
Кто знает, есть ли горше чувство,
Чем то, что помня, где ты жил,
Осознавать – там нынче пусто,
И ложь рождается из лжи.
Блажен, кто не утратил веры,
Храня в себе её лучи,
Ведь духа Мюнхена и Вены
Сейчас во тьме не различить.
О, время вышколенных полчищ,
Всесокрушающих машин,
Реляций бодрых, нравов волчьих –
Кто это всё теперь сложил?..
В какую ж родину, Европу,
Мне верить, адрес свой сменя,
Чтобы не чувствовать ни рвоту,
Ни стыд за то, что немец я.
2
Какистократия[1] – сказавший это грек,
Предполагаю, был достойным мужем,
Так обозначив зло в свой смутный век
И в тот, что был для нас Кассандрой сужен.
Письмо
Г.Манну
Предположительно в 1940 году
Здравствуй, Генрих, ну как
Твои звёздные выси?
Извини, что рука
Чуть медлительней мысли…
В прошлый раз не успел
Со словами о главном:
Наплевать на успех,
Если дома неладно.
Или проще – беда,
Но любовью сыновней
Я с Германией. Да.
Лишь не с этой. С иною.
Там, где власть подлеца,
Просто не о чем спорить,
Нужно ждать лишь конца
(Уповаю на скорый).
Нынче Вагнер – не мой,
Мой – иной, непохожий.
Фридрих Шиллер – немой,
Да и Гёльдерлин тоже.
Эти хриплые «Sieg»
Понимаю хотя я, –
Не немецкий язык,
Но язык негодяев.
Сквозь коричневый чад
Каждый шаг как на ощупь,
Слышу – птицы кричат
Возле сгубленной рощи.
Даже птицы! И мне ль
Вдруг лишать себя речи,
Когда ложь, как шрапнель,
Чьи-то души калечит?!
Представляешь талант,
Схожий с липой без листьев?
Вот и наш фатерланд
Точно так мне немыслим.
Словно сад без земли,
Что под дождиком мокла
И без той бузины,
Что глядела нам в окна…
Ничего, будет жизнь,
Вспыхнет свет в тёмном доме!
Верь, работай, держись.
Обнимаю. Твой Томми[2].
Вдали
от фатерланда
Из ответов писателя на вопросы журналистов
(предположительно) в Чикаго весной 1941 года
– Ну, как в Америке живётся мистер Манн?
– Себя не чувствую я уткою хромою.
– Германия порою снится ль вам?
– Не часто, но, действительно, порою.
– Германия и Гитлер – в чём их связь?
– Здесь связи нет, и, право, нет резона
Уравнивать безнравственности грязь
С обычной для ненастного сезона.
– Природа и политика подчас
Свидетельствуют – мир их схож по сути.
– Надеюсь всё ж, что смерч и палача
Не спутают ни прокурор, ни судьи.
– Синоптики? – хотите вы сказать?
– Нет, не они. Не надо путать роли.
– Вы против смертной казни или за?
– Я против незаслуженной неволи.
– Вы патриот? И если да – какой?
– Не выбирают места, где родиться.
С Германией я связан, но не с той,
В чьём пламени чернеют книг страницы.
– Германия за фюрером идёт. Для большинства
Он – нации спаситель.
– Мне кажется, что нет тут волшебства,
Лишь слепота народная, простите.
– Народ ослеп на восемьдесят пять
Процентов, или эта цифра лжива?
– Могли бы вы процентом больше взять
Для чепухи подобного пошиба.
– Что в данном случае имеется в виду?
– Я цифр иных, конечно, не имею,
Однако полагаю, и в бреду
Нельзя принять такую ахинею.
– Статистика, по вашей мысли, бред
Или, быть может, эта не по вкусу?
– Статистики надёжной в Рейхе нет,
А та, что есть – лишь геббельсовский мусор.
– В работе вашей что для вас главней?
– То, что зовётся «творческие муки»
В чеканке фразы, чтобы смысл был в ней
Для сердца и ума – не для науки.
– Вне веры существует ли талант?
– Неважно, в чём я грешен или каюсь.
Мне нечего сказать об этом вам,
Но в слове «фатерланд» я слышу «хаос».
– Довольно мрачновато… Отчего ж?
Не видим в кинохрониках мы разве
Германию, где колосится рожь
И флаги развеваются как в праздник!
Не видим разве мы рабочий класс,
И бодро марширующих атлетов?!..
– Об этом говорили мне до вас,
И письма я читал не раз об этом.
Но можно ли забыть про тех громил,
В чьих глотках клокотало: «Juden raus!»
Тех, кто предместья Лондона бомбил,
Счастливо в объективы улыбаясь…
– Берлин с Москвою, кажется, теперь
Усерднее в сотрудничестве стали?..
– Германия сегодня хищный зверь,
А хищники нередко бродят стаей.
Увы, печален всякий фатерланд,
Чей дух отравлен пропагандным ядом.
– Из ручек «Паркер» или «Ватерман»
Удобнее для вас? – Удобнее мне та, что рядом.
Нет преимуществ перьев и чернил.
Так было в прошлом, так оно и ныне.
Всё дело в нас самих – не в том, чем мы
Выводим строки те или иные.
Что удалось и что не удалось –
На этот счёт не существует догмы.
Кто их диктует свыше? – вот вопрос!
Но на него ответить я не мог бы.
Два текста, найденных
среди бумаг писателя 1941–42 года
Наедине с
закатом
Опять за окном с геранями
Закат нью-йоркский дрожит,
Но мыслями я с Германией
Запутавшейся во лжи.
Во лжи, что ей всё позволено,
Что uber alles она –
Душа бедою раздвоена
И напрочь разделена.
Коричневой мглой накрыло
Полмира, что где-то там –
От вод Ла-Манша до Крыма,
От Балтии до Балкан….
Мысли
о Венеции
на берегу Атлантического океана
Подчас
искать большое ни к чему,
Когда важнее то, что рядом – в малом…
Венеция, ты помнишь ли чуму,
Что шествовала вдоль твоих каналов?
А я сейчас, сквозь вековой проём,
Смотря на океанских волн осколки,
Стараюсь скверну нынешних времён
Сличить с твоей трагедией высокой.
|