Опубликовано в журнале Крещатик, номер 1, 2017
|
ПРОЗА |
Выпуск 75 |
Торжество в разгаре. В той стадии, когда некоторая, даже полуофициальная напряжённость растворилась в изрядном количестве выпитого алкоголя. Ресторан, ещё десять лет назад для подавляющего большинства находящихся в нём сейчас, такой же труднодоступный, как Джомолунгма, удивительно уютное место, в котором так приятно, так сладостно отпраздновать десятилетие окончания института. Не все из трёхсот врачей их выпуска смогли или пожелали приехать на торжество. Но многие. С жёнами и мужьями в зале более четырёхсот человек.
В отличие от большинства приехавших из дальнего далёка, Аншел с женой пришли в ресторан из дома пешком. По-видимому, не без оснований его считали выдающимся хирургом. А стать выдающимся хирургом врачу с десятилетним стажем – редкость необычайная. Уже три года он жил в городе, в котором родился и в котором окончил институт. Кроме естественного чувства родного дома, у Аншела была уверенность в том, что именно здесь, а не в другом месте, ему легче всего будет осуществить давнюю мечту – уехать в Израиль. Он знал, что в пору, когда это казалось немыслимым, именно отсюда в Израиль уехали несколько человек, как и он, родившихся в Румынии. Поэтому, а не из-за тоски по родным местам, он вернулся сюда из Караганды, куда был направлен после окончания института, где стал хирургом, любимым пациентами и почитаемым коллегами.
Жена знакома с несколькими врачами. Ещё с несколькими, о которых ей рассказывал Аншел, она познакомилась сейчас. Её очаровала обстановка торжества, сдобренная теплотой общения сокурсников, смешными воспоминаниями об институтских буднях. На филологическом факультете университета, который она окончила, почему-то не было такого братства, как у этих медиков. Но главное – наконец-то она могла вволю натанцеваться. От партнёров не было отбоя. Непрерывные приглашения даже лишали её возможности отдохнуть.
Очередную рюмку водки Аншел только что выпил с майором медицинской службы, прилетевшим из Красноярска. Пять лет они проучились в одной группе. Десять лет не виделись. До чего же приятным, радостным оказалось это общение! А сейчас свободный стул жены заняла Софа, тоже одногруппница.
– Ну, как ты, Аншел? Всё такой же правильный?
Аншел рассмеялся.
– Я только что собирался подойти к тебе и Лёвке. Я просто безумно рад видеть вас! Как вы там на своём Урале? Всё ещё танки строгаете?
– С Божьей помощью, как ты обычно выражался. Не танки. Тебе, вероятно, известно, что я гинеколог. Поэтому строгаю баб, умеющих забеременеть, чуть ли не ежедневно. Скажи, Аншел, ты никогда не задумывался, что твоё неуклонное следование каким-то нормам, непонятным нормальным людям, иногда, ну, как бы граничит с патологией?
– Видишь ли, Софуля, это не тема для беседы под танцевальную музыку во время выпивки. В студенческие годы порой мне хотелось познакомить тебя, скромную еврейскую девушку, с тем, что ты называешь нормами, непонятными нормальным людям. Это всего лишь наша Тора, наша книга законов, на которых сейчас, по существу, держится цивилизация.
– Не знаю, как цивилизация, но иногда твоя порядочность у нормального человека, ну, как бы, например, у меня, может вызвать тошнотворную реакцию.
– Не понимаю, о чём ты говоришь.
– Ну, как бы, привет тебе от Тамилы.
Аншел застыл. Сознание, слегка затуманенное несколькими рюмками водки, стало вдруг подобно школьной доске, которую только что протёрли влажной тряпкой.
– Замечательно! У тебя сейчас такой вид, ну, как бы, словно ты случайно проглотил живую жабу. Ты, конечно, считал, что никто никогда никак не сможет иметь представления о твоих, ну, отношениях с Тамилой. Но, дорогой Аншел, всё самое тайное, в конце концов, становится явным. Так вот, пока твоя половина танцует, я тебе кое-что расскажу. Мы с Лёвкой работали в нашей больнице около пяти лет…
– Прости, что я тебя перебиваю. Вы с Лёвкой, не помню, расписались ещё во время учёбы или уже после окончания института?
– Что значит расписались?! Мы женились, а не расписались. Ну, женились перед самым распределением на работу. Конечно, мы могли, не женившись начать то, что ты сейчас имеешь в виду, ещё, как бы, до женитьбы. Но я же была, ну, наивной дурочкой. Как нам тогда пели: «Мой совет: до обрученья ты не целуй его». Ох, и дурные же мы были! И что я берегла? Несколько квадратных миллиметров складки из слизистой оболочки? Уверяю тебя, Лёвка не разобрался бы, не обнаружив её у меня.
– Да, так вот, мы уже работали около пяти лет, когда к нам хирургом из Казахстана приехала молодая красавица. Впрочем, описывать тебе Тамилу, как бы, не надо. Её мужа назначили главным энергетиком нашего завода. Оказывается, она уже была хорошо беременной. Я принимала у неё роды. Родила она замечательного богатыря. Четыре килограмма. Вот тут начинается забавная история. Сына она решила назвать Аншелом. Аншел на Северном Урале! Ну, ты представляешь себе нечто более нелепое? Кто когда на Северном Урале слышал такое имя – Аншел? Я бы и сама не слышала, если бы пять лет не проучилась в одной группе с чудаком, которого звали Аншел. Почему чудаком? Ну, пойми сам. Разве можно было обвинить Хаимов, что они стали Ефимами, Барухов, что они стали Борисами – и так далее? Разве в той обстановке, да, собственно говоря, и в нынешней, у еврейских ребят есть, как бы, другой выход? Ты был единственным упрямцем… Аншел Хаимович! Иногда я восхищалась тобой. Иногда считала, ну, как бы, просто сумасшедшим.
Да, так вот Аншел на Северном Урале. Муж стал в третью позицию. Что это за Аншел? Как это будет звучать: Аншел Родионович? Но Тамила объяснила, что её, тогда умиравшую девочку, вернул к жизни блестящий врач Аншел Иосифович. Вполне серьёзно этот доктор сказал, что когда она родит мальчика, ну, значит, должна назвать его Аншелом. Это принесёт сыну счастье. И с той поры она поклялась сделать это. Ну, короче говоря, любящего мужа она уломала. Сложнее было с ЗАГСом. Нет такого имени и точка. Но и тут оказалось, что у Тамилы характер сильнее советской бюрократии.
Постепенно к этой истории притёрлись. Малыш рос образцово-показательный. Как-то так получилось, что мы очень сблизились с Тамилой. Благороднейший человек! Для тебя, конечно, не тайна, что она моложе меня на два года, следовательно, моложе тебя на пять лет.
Как-то вечером, а Лёвка в тот вечер был дежурным врачом, Тамила заскочила ко мне. Забыла тебе сказать, что мы, к тому же, ближайшие соседи, ну, квартиры наши на одной площадке. Не помню, как это получилось, я показала ей альбом нашего выпуска. Она медленно листала его. Внимательно осмотрела нашу подгруппу с моей фотографией. Ну, следующий лист – твоя подгруппа. Она открыла его и замерла. Знаешь, у неё было такое состояние, что я испугалась. Именно её состояние помешало мне сразу сообразить, что произошло. Имя ребёнка Аншел – и Аншел на этой фотографии. А ведь я знала, что ты работаешь в Караганде, а Тамила, ну, а Тамила приехала из Казахстана.
Я пришла в себя, увидев, что она, как бы, успокоилась, хотя продолжала пожирать глазами эту фотографию. Я спросила: «Аншел?» Она, молча, кивнула. В свою очередь, Тамила спросила, есть ли у меня чего выпить? Я сказала, что есть хороший ликёр. «Нет, – сказала она, я имею в виду валериану». И всё же, мы выпили две или три рюмочки ликёра.
Ну, вот тут она мне рассказала о том, как приезжала в Караганду смотреть на твои операции, а это было совсем непросто. Редко она могла оставить больничку на попечение сестёр. Рассказала, как мечтала стать твоей ученицей, как втрескалась в тебя так, что это был единственный раз и на всю жизнь. Болезнь, как бы, хроническая, неизлечимая. Знаешь, как гинеколог, могу тебе сказать, что бабы иногда, ну, невероятно откровенны. Ни один мужчина не расскажет своему самому близкому приятелю, что может рассказать женщина.
Так вот, она сказала, что иногда в самые интимные моменты, чтобы получить максимальное удовольствие, закрывает глаза и представляет себе, что ее обнимает не Родион, а ты. И тогда, сказала она, я понимаю, что значит как бы пребывать в раю. И тогда ни о чём не догадывающийся Родион на седьмом небе. А вообще в такие моменты кто-нибудь вообще что-нибудь понимает?
Естественно, она рассказала мне о той самой ночи, когда ты был у неё. Я возненавидела тебя во время этой исповеди. Она рассказала, как после трёх плановых операций, которые ты сделал в её сельской больничке, и ещё нескольких дополнительных, ну, вы пришли к ней домой. Как она постелила себе на полу, но ты категорически отказался занять её кровать и сам улёгся на полу. Как ночью она пришла к тебе и легла рядом, рядом с самым любимым человеком, который и сейчас остаётся самым любимым. Как, вместо того, чтобы вдвоём испытать радость любви, ты читал ей нравоучительную лекцию.
Понимаешь, рассказывала она, я впервые лежала рядом с мужчиной. Не просто с мужчиной, а с тем, о ком непрерывно мечтала. Мечтала именно с ним стать женщиной. Понимаешь? Я сгорала от желания. А он объяснял мне, что по некоторым причинам жениться на мне, ну, не может. А лишать девственности просто так ради удовольствия ему не позволяет его вера и его совесть. И было ему наплевать на моё уверение, что мне, ну, вовсе не нужна его женитьба, что я хочу его так, что сейчас умру, если всё не свершится. Но он лежал железобетонный, не отзываясь на мои объятия и поцелуи. И когда я случайно прикоснулась, ну, ты понимаешь, я почувствовала просто как бы стальную болванку.
Знаешь, Аншел, когда она мне это сказала, я вдруг пожалела, что в течение пяти лет общения с тобой не удосужилась, ну, ощутить эту самую стальную болванку. Не будь сейчас вместе со мной Лёвки, я бы попыталась компенсировать это упущение. Или ты прочитал бы мне мораль о супружеской верности?
– Софка, что с тобою стало? Ты ведь была такой скромной девушкой.
– Ну, вот, начинается. Так слушай дальше. Тамила до сих пор сокрушается, говорит, что, по существу, всё было проще простого. Что, ну, следовало стянуть с тебя трусы, сесть на тебя и эту такую желанную, такую необходимую, такую живую сталь ощутить в своём горящем естестве. Но, говорит, я же была настолько наивной дурочкой, настолько неопытной, что считала соитие возможным как бы только тогда, когда женщина лежит на спине, а мужчина – на ней.
Сволочь ты, Аншел. А, небось, гордишься своим благородством. Скажи, ну, кому оно нужно, кому оно доставило радость – твоё благородство?
– Понимаешь, Софа, не знаю, как бы я поступил сейчас, почти шесть лет спустя. Вероятно, так же. Для этого есть моральные причины. А тогда… Не будь она девственницей…
– Господи! Опять девственницей! Опять, ну, несколько квадратных миллиметров несчастной плевы.
– Но откуда я мог знать, как её будущий Родион отреагирует на отсутствие этих, как ты говоришь, нескольких квадратных миллиметров? Как я смел испортить жизнь замечательной девушки?
На какое-то мгновенье Аншел задумался. Несколько квадратных миллиметров. Функция определяет структуру. Всё в человеческом организме, каждая клетка имеет определённую функцию. Но какая функция у этих нескольких квадратных миллиметров? Никакой. Абсолютно никакой. Мистика какая-то. Никакой функции. Как это может быть? Надо подумать. Конечно, не здесь, не сейчас, не в таком состоянии. Зачем-то она всё же создана?
Умолкла музыка. Жена Аншела, красивая, раскрасневшаяся, возбуждённая, подошла к столу почти одновременно с Лёвой.
– Слушай, Аншел, надолго это ты оккупировал мою Софу?
Аншел и Софа встали. Аншел познакомил жену с бывшими одногруппниками. Разговор принял общий непринуждённый характер. Лёва вдруг спросил:
– До нас дошли слухи, что ты мечтаешь об Израиле. Это правда?
– Правда.
– Но это же, прости меня, глупость.
– Лёвка, если ты не забыл, генетика и кибернетика тоже глупость. Возьми «Краткий философский словарь» 1954 года. С момента издания прошло всего семь лет. Кстати, справочник до сих пор не изъят. Прочти, что такое кибернетика.
– Причём тут генетика и кибернетика? В отличие от нас, живущих у чёрта на куличках, ты живёшь и работаешь в городе, где родился. Слухи о твоих успехах в хирургии дошли даже до наших краёв, недалёких от Северного полюса. Какого же хрена тебе ещё надо?
– Дорогой Лёва, знаешь, я почему-то не сомневаюсь в том, что приеду встречать вас в аэропорт, когда вы прилетите в Израиль. Не как гости приедете, а навсегда.
– Это даже больше бреда сивой кобылы!
– Прости мне, Лёвушка, ты был, если можно так выразиться, несколько ленивым студентом. Предпочитал конспекты. Премудрости набирался преимущественно перед экзаменационной сессией. Не знаю, полюбил ли ты, наконец, книги. Но я настоятельно рекомендую тебе прочитать третью книгу Пятикнижия – Левит. Причём, прочитать очень внимательно. Тогда ты поймёшь, что это не бред сивой кобылы. И вообще, не бред. Здесь сейчас не время и не место объяснять пророчества. Не мои, разумеется.
Снова танцевала жена. Снова возникали водовороты междусобойчиков в разных уголках зала. Снова врачи с десятилетним стажем окунались в неповторимую пору своей студенческой молодости. После ещё нескольких рюмок водки Аншелу вроде бы удалось вынырнуть из тяжести Софиного рассказа. Но дома!
Из ресторана расходились не торопясь, провожая друг друга, делясь воспоминаниями, впечатлениями, предвкушением будущих встреч. Домой пришли во втором часу ночи.
Аншел сразу же лёг. Уснуть не удавалось. Нет, не Софин рассказ он вспоминал, глядя на колеблющийся свет уличного фонаря в окне. Бывали у него бессонные ночи, когда после операционного дня он анализировал каждое движение, каждый этап операции от разреза кожи до последнего шва.
Вот так сейчас шаг за шагом он рассматривал каждую минуту общения с Тамилой, начиная с того летнего дня, когда, приехав из своего села в Караганду, она впервые обратилась к нему с просьбой разрешить ей присутствовать во время операций. Разумеется, он разрешил. Не мог не заметить, как стройна и красива эта юная начинающая докторша. Но её яркая русская красота не вызвала у него амбулаторной влюбленности, как он иногда шутил по поводу случайных связей. При его невероятной занятости и аскетическом образе жизни её внешность оставалась для него где-то на далёкой периферии сознания, далёкой от глубины души. Для случайных связей у него не было ни наклонности, ни времени, а серьезные отношения, как он представлял себе, должны завершиться женитьбой. Его непреклонное желание уехать в Израиль, его неотразимая мечта об Израиле чётко обозначили, на ком он женится. Это должна быть еврейская девушка, разделяющая с ним его желание и мировоззрение. Он понимал, что такие еврейские девушки встречаются не на каждом шагу. Просто должно повезти. Он должен встретить её и полюбить. Тамила, конечно, прелесть. Она тоже относится к тем девушкам, которых мало. В этом году она окончила медицинский институт. Краем уха услышал разговор двух операционных сестёр о том, что при такой неотразимости она умудряется оставаться девственницей. Всё известно этим сорокам.
Тамила несколько раз приезжала в операционные дни. Оперировать приходилось невероятно много. Он был и общим хирургом, и ортопедом-травматологом, и проктологом, и урологом, и даже нейрохирургом. А тут ещё это наваждение – освоение целинных земель, приведшее к неслыханному травматизму. Хирургическое отделение больницы не просто перегружено – больничные койки, казалось, скоро придётся размещать чуть ли не в кухне и в туалете.
Примерно раз в неделю Аншел на санитарном самолёте вылетал в районные центры и оперировал на месте, чтобы хоть таким образом немного разгрузить областную больницу.
Как-то во время посещения операционной Тамила спросила, не сможет ли Аншел Хаимович в её больнице прооперировать трёх плановых больных – рак молочной железы и две паховые грыжи. Аншел внимательно выслушал ответ на вопрос о возможностях операционной и назначил день операций.
Проблем с аэродромами в Казахстане не было. Лёгкий самолёт По-2 мог сесть и взлететь с любой небольшой площадки. Но в сумерки самолёты не летали. Поэтому, не зная, успеет ли он уложиться до сумерек, хотя прилетел в семь часов утра, Аншел отпустил самолёт, попросив лётчика прилететь за ним завтра в такое же время.
За три года он привык к убогости казахских сёл и районных центров. Но увиденное здесь повергло его в уныние. Чахлые саманные домики. Ни одного деревца. Маленькие пыльные смерчи на немощёной улице. Здание больницы снаружи отличалось от остальных домов только размером. Но внутри Аншела поразили не соответствовавшие окружению порядок и чистота. Маленькая операционная оборудована лучшим образом. В ней Тамила осуществляла небольшие оперативные вмешательства. Весь этот идеальный порядок начинающая врач с ноля сумела организовать за два месяца своей работы.
Операционная сестра, молодая казашка, всё приготовила к операциям. Тамила ассистировала отлично. Несмотря на то, что ампутация запущенной молочной железы заняла время, намного больше запланированного, в два часа дня намеченные операции были завершены. Санитарка принесла бутерброды с козьим сыром. Перекусили перед дверью в операционную. Другого места для еды в больничке не нашлось.
Обычно, оставаясь на ночь в больницах, Аншел ночевал в кабинете главного врача. Но здесь у главного врача, а заодно и хирурга, и кого угодно, у Тамилы не было кабинета. Все палаты, тесные комнатки, были плотно забиты койками с больными. Аншел не мог себе представить, где он будет ночевать. Но до вечера оставалось время. Вместе с Тамилой он обошел палаты и прооперировал ещё двух больных.
Уже совсем под вечер, попросив прощения за не совсем благоприятные условия, Тамила повела Аншела к себе домой.
Жилище её, такой же саманный домик, находился на краю села. Строение несколько отличалось от соседних. Для врача достроили ещё одну комнату. Но задняя стенка дома была на пригорке. Именно на нём соорудили пристройку. Таким образом, из единственной крохотной комнатёнки основного домика шесть ступенек вели в спальню без единого окна, расположенную в пристройке. Сэкономили строители.
Тамила попросила прощения за убогий быт, зажгла керосиновую лампу, на улице слила из кружки воду на руки Аншела и пригласила его к столу. Обед был ею приготовлен накануне. Сейчас она подогрела его на примусе. Давно уже Аншел не ел такой вкусной пищи. Тамила оказалась блестящей кулинаркой. Спирт она не развела, предложив Аншелу сделать это по своему вкусу. Сама она пригубила каплю спирта, поровну разведенного водой. Самое удивительное – на столе оказался арбуз. Невероятно! Арбуз в казахском захолустье! Как она узнала, что арбуз – его любимая ягода?!
Покраснев до корней волос, Тамила объяснила, что туалета здесь нет. Оправиться можно в овраге, метрах в сорока от домика.
– А как же зимой?
– Так же. Только в буран, говорят, к дверной ручке надо привязать верёвку и разматывать её до самого оврага. Иначе можно потерять направление и замёрзнуть.
У Аншела не было слов. Явно неординарная девушка, единственная русская в этом селе. В таких условиях. Его убогий быт в сравнении с этим представился ему царским.
Тамила попросила его посветить, подержав лампу, пока на полу спальни она расстелила постель.
– Аншел Хаимович, вы будете спать в кровати.
– Об этом не может быть и речи. Я буду спать на полу.
Они долго спорили по этому поводу. Аншелу даже пришлось прибегнуть к начальственному тону. Кончилось тем, что Тамила подчинилась приказу. Она посветила, пока он оказался у своей постели, погасила лампу, оставив её на столе, и в темноте наощупь поднялась в спальню к кровати. Не видя абсолютно, он только слышал, как она раздевалась, стараясь даже едва уловимыми звуками не потревожить его.
Аншел лежал, снова и снова с печалью думая об условиях, в которых оказалась девушка-врач, только что окончившая институт. Он не знал, как она жила в студенческие годы. Вообще, он имел о ней поверхностное представление. Ясно было только, что она умна, отлично образована и хозяйственна необычайно. Свидетельство тому – порядок в больнице, наведенный в кратчайший срок, и в её развалюхе. Сон всё не приходил.
– Вы не спите, Аншел Хаимович?
– Не спится что-то.
В абсолютной темноте он не видел и не слышал, как она встала с постели. Поэтому полной неожиданностью оказалось её появление возле его ложа. Приподняв простыню, которой он был укрыт, она легла рядом с ним, крепко прижавшись к нему голым телом. Аншел окаменел.
– Тамила, не надо.
– Надо, дорогой Аншел Хаимович, ох как надо! Ох, как я мечтала об этом. Если бы вы только представили себе, как я мечтала об этом! Если бы вы представили себе, как я вас люблю! – поцелуи её при всей страстности объятий были детские, неумелые. Аншелу мгновенно открылась её неопытность. Но это такое роскошное, это голое тело! Эта изумительная грудь, прижимавшаяся к его обнаженной груди! Господи! Как устоять? Чтобы обуздать свою плоть, он обратился к Торе. Он заставил себя вызвать образ Пинхаса, убивающего копьём еврея Зимри, сына Салу, и мадианитянку Козби, дочь Цура, предавшихся блуду. Господи! Помоги! Не выдержу!
– Тамила, девочка дорогая! Поймите, мы не имеем права. Кто знает, какой муж вам достанется, как он отнесётся к тому, что вы не девственница. Это может испортить всю вашу жизнь, – он говорил, мучительно стараясь оставаться неподвижным. До предела, как при поднятии тяжести, напрягал все мышцы, чтобы не обнять это изумительное нежное существо, чтобы не ответить на её поцелуи, чтобы не преступить. Пусть уже лучше эякуляция. Стыдно, конечно. Но он хоть избавится от этого невыносимого напряжения. Зачем она прикасается к нему гладкими изумительными ногами? А ещё невыносимее, когда её рука касается. Случайно или умышлено? Снова коснулась. Он изогнулся, как при столбняке. Нет, это невыносимо! Господи, нет сил! – Тамила, славная девочка, прекратите. Вы создали себе образ, фантом. Вам здесь, где нет ни единого человека, с которым могли бы поговорить, показалось, что я достоин вас. Не надо. Не калечьте свою жизнь.
– Аншел, родной, я так вас люблю!
– Нельзя, девочка, нельзя. Я ведь буду обязан жениться. А жениться на вас по некоторым причинам я не могу. Кроме того, это может кончиться беременностью. Вы представляете себе?
– Не просто представляю, а мечтаю об этом. Мечтаю о ребёнке от вас. Я умру сейчас. Аншел, любимый, прошу вас!
Ему безумно хотелось обнять её и ответить на её поцелуи! Но он продолжал лежать истуканом, придумывая и повторяя причины невозможности их соития. В редкие моменты, когда она на мгновение отстранялась, он болезненно замирал, переставая ощущать её грудь, её нежную кожу. В такие моменты он справедливо упрекал себя в лицемерии. А ещё больше, когда он представлял себе, как просто, без всякого усилия, лёгким движением руки она может стянуть с него трусы, как просто ей сесть на него. Не он тогда будет виновным в том, что лишил её девственности. Останется он, лицемер, в таком же положении на спине, или отвернётся? Но она даже не намеревалась прибегнуть к этому. Невероятная неопытность преобладала над знаниями элементарных начал анатомии.
В эту ночь он понял, что способен выдержать любую пытку.
Бессонная темнота была такой бесконечно мучительной и такой быстротечной. Зазвенел будильник.
После скорого завтрака в пять часов утра они уже были в больнице. Он осмотрел прооперированных больных. В семь часов утра прилетел самолёт. Тамила проводила Аншела. Он пожал и поцеловал её руку.
– Всё равно, дорогой Аншел Хаимович, вы не сможете заставить меня не любить вас. А приезжать, как и раньше в операционные дни, вы разрешаете?
– Конечно. Только, пожалуйста, без любви. Вы даже представить себе не можете, какая вы замечательная. Хотел сказать, очаровательная, исключительная, но и это не те слова. Я вообще не нахожу нужных слов.
Двести километров до Караганды. Почти час лёта. В тесном биплане он сидел спиной к пилоту, снова переживая бессонную ночь. Уснуть бы сейчас. Впереди тяжёлый рабочий день. Но уснуть не удавалось. Всплывали воспоминания, а с ними снова и снова дикая нетерпимая эрекция.
Каждое появление Тамилы в операционной, пока скальпель не прикасался к коже пациента, было для него мучением.
Летом следующего года она пришла в конуру, снимаемую им в общей квартире в доме недалеко от места работы. Она проследила, как он вышел из больницы, и пошла за ним. Добро, ни хозяйка, ни соседи не заметили их появления.
– Аншел Хаимович, я пришла попрощаться с вами. Я выхожу замуж. Он замечательный человек. Но я, грешная, не люблю его. Он – не вы. Кроме вас я никого никогда не полюблю. Это не слова. Я себя хорошо знаю. Дорогой, сделайте мне подарок. Возьмите меня сейчас, при свете, чтоб хотя бы один раз в жизни я увидела любовь с единственным любимым мной человеком.
– Нельзя, дорогая. Если мы выдержали в течение целого года, надо выдержать в течение нескольких минут. Но позвольте мне на прощание поцеловать вас.
– Позвольте… Да я вам позволяю вывернуть меня наизнанку! Вы всё равно останетесь со мной, пока я жива. В моём сознании. Я могу, я умею любить только одного человека, только вас. Это уже проверено. Об этом даже упоминать неловко, я уже не говорю о своей студенческой юности, но в редкие мои приезды в Караганду многие достойные мужчины предлагали мне руку и сердце. Вот я и выбрала из всех нелюбимых самого достойного.
– Прощайте, дорогая девочка. От всей души желаю вам счастья. Вы достойны его. Время – великий целитель, – он поцеловал её в щеку. Она тут же подставила губы. Но он взял себя в руки.
– Прощайте, дорогой человек.
Фонарь на улице погас. Фиолетовое небо постепенно становилось синим, голубым. Он тихо встал с постели, чтобы не разбудить жену. Воспоминания возбудили его. Он знал, что после вчерашнего торжества, стоит только прикоснуться к ней, желание у неё будет таким же, как у него. Естественно, не было никаких ограничений. Но в этот момент по какой-то непонятной мистической причине ему захотелось снова испытать себя.
Он сел на пуфик возле трельяжа и с благодарностью смотрел на умиротворённое красивое лицо жены, подаренной ему небом.
/ Тель-Авив
/