|
СИНЕЕ,
ЗЕЛЁНОЕ
Т.
М.
Что осталось при мне от весёлого города Пермь?
Англо-русский словарь, тот, с которым и в отпуск лечу,
не дарёный, не краденый – взятый на время и только.
Время кончилось вместе с любовью. Вернуть бы теперь
и словарь – у меня от своих прогибается полка:
и двухтомный, и вебстерский. Переводи – не хочу.
Я английский не выучил. Я покупал словари.
Я летал самолётами и обретался в квартире.
А Черняевский лес, а червонные лики зари…
Нет. Лишь синий словарь, да зелёный военный билет
лейтенанта запаса. Пацан девятнадцати лет
всё глядит и глядит с фотографии три на четыре.
ШАХРИСАБЗ
Совпало
– и апрель, и полумрак,
и невостребованная душа.
…Я шёл и радовался не спеша
и вглядывался в город. Ветерок
с невидимых уже Гиссарских гор
прочь относил пустыни перегар
и навевал прохладу. И арык
мерцающий вполне живой водой,
и книжный магазин, где продавец
о Фаусте затеял разговор
о переводчиках и, наконец,
о собственной супруге, и старик,
чалмой отмеченный и бородой,
и ясен взор – ни дать ни взять пророк,
и в продуктовых магазинах сыр –
взаправдашний, а очереди нет,
и под луной, стремящейся в зенит,
нереставрируемый Ак-Сарай,
располовиненный… И что Тимур,
и все империи, когда шашлык
и, что ни шаг, улыбки? Вот он, рай
земной. Ходи себе и не летай
туда-сюда. Живи, люби весь мир.
…А переводится – Зеленоград,
но, если хочешь, и наоборот –
Град зелени. А если перевод
ещё бы знать и остальным словам…
*
* *
Дважды, трижды, четырежды – что за вопрос?
Сколько придётся раз – столько придётся.
Боже, а ведь казалось – тоже навеки врос.
Глядь – а вокруг оливы, и никаких берёз.
Миг – и уже молитвы гладью расхожих фраз.
Мчи по Святой земле, не разбирая трасс.
Бак до краёв залит, душа почти не болит.
Встречный ветер свистит, и тихо вечность крадётся.
Да, никуда не деться – наш наступил черёд.
Выучив алфавит, знать бы, что как зовётся.
Может быть, и Сохнут. Если точней – Исход.
Кто не ушёл в обход, вряд ли назад вернётся.
*
* *
Вдали от обеих империй,
давно непричастен вдвойне
загадкам высоких материй,
а лишь Иудейской войне,
с библейских времён бесконечной –
за нашей страны бытиё…
скажу с прямотою сердечной:
Оставленное – не моё.
Уехал, а значит, и выбыл
с Чимгана и Ленинских гор,
и этот случившийся выбор –
он выбор, а не перебор
метафор и прочих созвучий,
зыбучих абы да кабы…
но выбор – божественный случай,
естественный табор судьбы,
со всеми его матюками,
любовями и пустельгой,
со всею косою на камень,
хотя и не без ностальгий.
Да только уже не Россия,
и даже не Узбекистан,
а злые шатры Моисея –
сегодня мой воинский стан,
где самые злачные пабы
годятся для наших ребят
и все ерихонские трубы
на будущий год затрубят.
А если друзья Парфенона,
серчая на этот канун,
клянут Иисуса Навина,
то он – Еошуа Бин-Нун.
|