Отрывок из книги Lucisator. Notes de lecture sur Dante. Edilivre 2013
Авторский перевод с французского
Опубликовано в журнале Крещатик, номер 4, 2016
|
КОНТЕКСТЫ |
Выпуск 74 |
Я думаю, что подлинный художник никогда не скачет сломя голову за своим временем. Скорее, время робко семенит за ним, иногда отставая на несколько веков. Эта сентенция может объяснить причину, по которой каждая эпоха не только открывает удивительную современность – и своевременность – итальянского поэта, но и обнаруживает неожиданное родство с ним.
Голограмма, это сравнительно недавнее техническое новшество (Д. Гарбор, 1947 г.), которое очаровывает и восхищает зрителей своим совершенным оптическим обманом, – реальней реальности! – не что иное, как трехмерный образ. Он возникает в результате волнового взаимодействия фотографируемого предмета и частичным лазерным пучком, освещающим его. Физики объясняют нам, что принцип голограммы прост – тот же самый, который лежит в основе распространения волн от безобидного камешка, брошенного в пруд: его падение вызовет определенное количество волн. Но если вы бросите два камешка в тот же самый пруд, возникнувшие волны придут во взаимодействие.
Для воссоздания голографического изображения действуют тем же образом. Используя особую фотографическую пластинку и лазерный пучок, разделенный на два гомогенных луча, можно направить один непосредственно на пластинку и другой на предмет, предназначенный для голографии, с тем, чтобы свет отразился на пластинке. Из-за взаимодействия между двумя пучками появляется трехмерное (иллюзорное) изображение. Иначе говоря, возникает наложение волн без их искажения или частичного исчезновения.
Было бы соблазнительно объяснить великолепную зрительную силу изображения у Данте методом, подобным принципу голограммы, в особенности, когда мы встречаемся с дантовскими пейзажами.
Обычно он вводит набросок пейзажа, нередко одномерный, направленный в одну сторону (этой линейной техникой Данте, без сомнения, восхищался в живописи своих современников, в частности, в знаменитой картине Дуччио, Maestа). Затем он вводит более точное описание пейзажа, прибавляя множество деталей, которые организуют внутреннюю структуру этого пространства. Но это описание – не повествовательно и не последовательно: оно дается своеобразными скачками, резкими, я бы сказал, фотографическими вспышками. Поэта заботит не статический образ, но кинетическое слияние всех деталей. И эти дескриптивные страты, сталкиваясь между собою, как лазерные пучки голограммы, приводят к созданию иллюзии пейзажа в трехмерном пространстве.
В Песне XII Ада, Данте и Вергилий достигают седьмого круга, в котором томятся насильники против своих ближних. Чтобы продолжать странствие в этом безотрадном пейзаже, им необходимо спуститься на пологий берег реки, но Минотавр, хранитель этих мест, преграждает им путь.
«Таким был обвал, который обрушился на Адиче
близ Тренто,
По причине землетрясения или падения опоры,
И от кручи, с которой она рухнула в долину,
Упавшая скала образовала дорогу
Для тех, живущих вверху, – таков был скат этой балки».
Inferno, XII, 4–10
Начав с описания речного берега (первая описательная «волна»), Данте углубляет картину пейзажа – землетрясение, обвал, который в свою очередь, влечет за собой падение скалы. Рухнувшая скала образует горную дорогу (вторая «волна»). Это подробное и тщательное геологическое описание, достойное опытного археолога, и в то же время поразительно кинетическое по существу, устремляется к скату балки (третья «волна»).
Вот трехмерный образ альпийских ущелий!
Примеры этого метода у Данте бесчисленны. Например, в Песне XV Чистилища, перед появлением Ангела сострадания, поэт видит столь интенсивный свет, что он вынужден прикрыть свои глаза обеими ладонями. И далее развертывается описание:
«Подобно тому, как отражается луч от воды или зеркала
в противоположном направлении,
одинаково поднимаясь и спускаясь,
и отклоняясь, как падающий камень,
на равном расстоянии,
что подтверждают опыт и искусство,
мне казалось, что отраженный луч бьет мне в лицо;
и я быстро отвел от него мой взгляд».
Purgatorio, XV, 13–24
У Данте подвижность предмета часто сопровождается всякого рода световыми излучениями (и vice versa). Он, вероятно, предчувствовал, что материя и скорость света находятся в тесной связи. Повествуя о своей мгновенной слепоте (он станет недолгой жертвой и другого ослепления в Раю, Песнь XXV), Данте, внимательный наблюдатель оптических явлений, видит луч света, который отражается и поднимается вновь, проходя одинаковую дистанцию. Но с самого его появления, описание луча проходит три фазы, причем все три находятся в прямом взаимодействии, – как в изображении голограммы.
Каким компетентным физиком оказывается Данте! И каким убедительным художником!
На мой взгляд, этот дантовский метод достигает своего торжественного апогея в Песне XXXII Рая. В своем видении, Данте отчетливо различает световую точку астрономических размеров. Она окружена девятью огненными кругами («Я видел точку, излучавшую свет с такой пронзительной силой, что необходимо было закрыть глаза от сжигавшего их света, Paradiso, XXVIII, 16–19) По замыслу Данте, эта точка должна была символизировать божественную сущность – концепция, вдохновленная знаменитыми Ареопагитиками Дионисия и писаниями святого Фомы Аквинского. Но в этом описании удивляет и восхищает не богословский аспект, но оптический.
Истина, говорит поэт, открылась ему подобно пламени, исходящего от факела, отраженного в зеркале, находящегося у него за спиной, и следовательно, пламени смутного и неуверенного. (Напомним: если для современного читателя факел непременно облекается в романтическое обличие, то для Данте и его современников, вплоть до позднего Средневековья, он был прозаическим и домашним предметом, как карманный фонарик для нас).
Итак, свет – шаткий и неопределенный (первая волна), но, вероятно, полный обещания более интенсивного. Затем следует излучение (вторая волна). Вскоре образуется круговое вращение вокруг точки, или точнее, круговой ореол вокруг нее. И это ослепляющее и «духовное» кружение задумано и осуществлено как оптическое наложение одного явления на другое, как единение световых страт…
Любопытно отметить, что образ вечного источника начинается у Данте с описания самого простецкого предмета, факела, который исполнял роль русской лучинушки в скромных флорентийских селениях, – как если бы Бог и вечность находились за спиной поэта, – стоит только оглянуться и протянуть руку… И он оглянулся, и протянул руку, став отцом света – Lucisator! – мировой поэзии.
/ Париж
/