|
В
пасхальную ночь 1993 года в Оптиной
Пустыни
убиты трое монахов. На найденном
ноже
– число 666. «Рука Сиона» –
поспешили
заключить «знатоки».
Небо волоокое,
Остров Валаам.
Облака – молокою,
А под ними храм,
А из храма – пения
Золотистый мёд.
Встал бы на колени я –
Да под огнемёт
Ока, да под небо мне,
Где великий Спас.
Встал бы, если б не было
Столько разных Пасх.
1
Знал давно из притчи я,
Как блюдут жрецы
Кулича величие,
Худобу мацы,
Как не схожи ГОСТами
Иудей и росс
В праве стать пред Господом,
Не покрыв волос.
Но скучны мне диспуты
О святых путях,
Ибо, в гетто втиснутый,
Жил мой дед, пыхтя.
Он растил и пестовал,
А суда толпы,
Как суда небесного
Ждал. Ни на алтын
Не дана мне правильной
Веры благодать –
Не хочу к «неправедным»
Гневом клокотать.
Мне с любых поминок и
Бед – один пустырь…
Впрочем, вышли иноки,
Ибо монастырь.
Вон они – околицей,
Как псалтыри вязь,
Поплелись, глаголицы
Буквами виясь.
За семью печатями
Мне их речь, как рцы[1],
Плоти не зачать ими,
Ибо – чернецы,
Сладко не воспеть ими
Молодых утех,
Очищают четьими[2]
Первородный грех.
Кельи их – узилища,
Не щадят горба,
А дают им силищу
Мощи и гроба,
Но не те, где чёрта вам
Лыса – у Кремля,
Здесь сладка им чёрная
Мать сыра-земля.
2
Небо волоокое,
Остров Валаам,
Если я не окаю,
То зачем я вам?
Вот глядишь апостолом,
Молодой монах,
Будто небом посланный
В фотоальманах.
Дух твой тонкой оптикой
Прозревает даль.
Знаю, нынче в Оптиной
Пустыни – печаль.
Там, когда в пасхальную
Ночь –
ни крошечки,
Вдруг число сакральное –
Кровь
на ножичке.
Промельк адской тени – и
Вешняя листва
Обнажила тернии
Мученичества.
Кто же за жестокими
Теми
кроется,
Кто с тремя шестёрками
Против
Троицы?
Кто клинок затачивал,
Кто рукой водил?
Экий незадачливый –
Уж не я ли был!
Потому, как в бестию,
Лик свой осеня,
Инок троеперстием
Метит: «чур меня!»
Узнан я! При нации
Сей – и поделом:
Не садись тринадцатым
С Богом за столом.
3
Небо волоокое,
Остров Валаам,
Здесь с какого боку я,
Если дед – Абрам?
Твой-то дед городовой,
Сам ты почвенный,
Ты из почки родовой,
Я ж – с обочины,
А мой дед был часовщик,
Он часы чинил.
Ленин вызвал деда в ЦИК
Росчерком чернил.
Дед куранты перевел
Взад на триста лет,
Вышел «красный передел» –
Виноват мой дед.
А за дедом – весь Сион,
Рати вражьих сил…
Дед за жизнь свою кальсон
Пары не сносил.
Здесь по льду, по Ладоге,
Не рванул он вспять.
Здесь он пал…
4
Пора таки
Главное сказать.
У меня в душе есть флюс.
Хотите стриптиз?
Что ж, признаюсь, заголюсь:
Горько мне, что из
Тех, кто были Саррами,
Исааками,
Стали комиссарами,
Зав. бараками,
Притворились истыми:
Вжарь, мол – громче-ка! –
Стали талмудистами
При погромщиках.
Ну, а вы ль не в копоти?
Ваш калашников
Косит, где ни попадя,
Однокашников.
Всех-то нас не минуло –
Время вздорное.
Ах, как страшно с миною
Жить не взорванной!
Гниль-то под опорами,
Под устоями.
Или что, с саперами
Мы подстроили?
Вы, мол, с протопопами
Аввакумами,
Мы же – с протоколами
Жидоумными?
Нам всегда Иуда – вам
Богородица?
Эх, как полетят слова –
Не воротятся…
5
Где единый корень слов,
Как настой из трав,
Где основа из основ –
Боль, любовь и страх,
Там нетленной купиной
Встал, не опалим,
Всем нам однокоренной
Иерусалим.
Значит, вместе каяться –
Каин общий в нас.
Нынче всем икается
В покаянный час.
Вся землица клёклая
С кровью пополам –
Небо волоокое,
Остров Валаам!
Так скажите, мальчики,
За какую мзду
Тычете запальчиво
В жёлтую звезду?
Эх, молитесь, братики,
Красная потом
Не спеклась бы свастикой,
А цвела б крестом!
Вам псалмы Давидовы
В помощь отдаю.
Тихо вам завидую,
Глядя на скуфью[3],
Слыша, как глаголете
Богу. Но боюсь:
Что как не отмолите,
А за вами – Русь!
6
Дева волоокая
С Богом на руках,
Ах, какою склокою
Кровь твоя в веках!
Грянет над приходами
Ненависть, как гимн,
Славу оприходовав,
Боль – отдав другим.
По слезам – как посуху
Сквозь громаду вод.
В патриаршем посохе
Суть – громоотвод.
Не пристал нам, особям,
Лагерный лимит –
В патриаршей поступи
Грежу, как левит
Выйдет архипастырем,
Смело, под плевки,
Вновь чтоб не сграбастали
Бесы в Соловки.
Я б не лез с капризами
В архиерейский сад,
Знал бы: есть под ризами
Масло для лампад,
Знал бы, что винительный
Всё ж падёт падеж.
Может, я и мнительный,
Что поделаешь –
Не «любовь под вязами»
Здесь, где звёзд рубин.
Только все ж развязывать
Лучше, чем рубить –
Плащаница времени
Сплошь вся из узлов.
С лет, как мир беременный
От еврейских слов,
След колен Давидовых
Не воротишь вспять.
Как же дальновидно Вы
Дали вас распять,
Дорогая Троица,
Триединый Бог –
Мир не мог бы строиться,
Я б писать не мог…
7
А из храма – пения
Горьковатый мёд.
Встал бы на колени я,
Да меня не гнёт.
Видно, мне с общиною
Петь здесь не с руки
Скорбную, мужчинную
Нотопись – крюки[4].
Я к гробам – с опаскою,
Чую их спиной.
Боже, дай нам Пасхою
Воскресать одной!
Разве нам не грезятся
Те же облака?
Но пока вы креститесь
И пока в клоках
Вся душа – болит она:
Что как путь мой лжив? –
Вашими молитвами,
Может, я и жив…
18.5.1993
|