Из романа «Ищу Покоева»
Опубликовано в журнале Крещатик, номер 4, 2016
|
ПРОЗА |
Выпуск 74 |
Голоса
неразличимы. Это церемония совершается на языке, не похожем на наш. Во всяком случае,
он понятен ещё меньше, чем наш.
Антуан Володин. Bardo
or not bardo
Что ж, пусть ожидаемая встреча не состоялась, я не пенял на судьбу. Возможно, истинный смысл моего экс-ан-прованского вояжа заключался в мысленном разговоре с незнакомкой, подарившей ценнейшую информацию.
Я произнёс краткую молитвенную формулу «Не будь злым. Делай добро. Просто делай это» и вызвал дух Гугла. Он откликнулся ссылкой на «Новую энциклопедию перформанса, хэппенинга и фрик-шоу», в которой сообщалось, что термином «аванпост» принято обозначать эстетику фламандской труппы «Ї», прежде всего, её спектаклей «Мачу-Пикчу», «Напрочь» и «Селадон». Труппа была создана в Брюгге летом 1994 года уроженцами села Большие Борщи под Семипалатинском, запросившими во Фландрии гастрономического убежища (их первый спектакль, ещё не имевший прямого отношения к аванпосту, красноречиво назывался «Любовь к ватерзою»). Самораспустилась осенью 1998-го, вернувшись из летнего турне.
Немного, но человек ищущий и в этих скуповатых строках отыскал бы далеко ведущие указания. Таким человеком был я.
Первое: становилось понятно, отчего, начиная розыски, я не нашёл никаких упоминаний о Покоеве в Сети, а потому решил дать объявления. В официальном названии труппы его фамилия никак не фигурировала, поскольку было ужата до одной-единственной буквы.
Второе, подтверждавшее правильность моей интуиции: названия аванпостовых спектаклей целиком соответствовали тексту письма, полученного мною одновременно с приглашением в Экс.
Было приятно приближаться к разгадке, и вдвойне – оттого, что она ждала в одном из любимых городов.
Поехать в Брюгге.
Заглянуть в монастырские голубятни.
Навестить, как старинного друга, музей Грунинге.
Пообедать мидиями.
Вернуться в гостиницу, в просторную комнату неправильной формы.
Открыть и задвинуть ящик старинного шкафа.
Дремать.
Изучать ресторанный справочник.
Разложить городскую карту, найти улицу, на которой расположен выбранный для ужина ресторан.
Дождавшись вечерних огней, пройтись до него вдоль каналов – с благожелательным видом иностранца, путешествующего в компании своего зонтика.
Идти, удовлетворённо отмечая совпадение начерченного и существующего, кивая названиям улиц.
Войдя в ресторан, поздороваться с метрдотелем, доверить ему зонтик, а потом и себя.
Устроившись в кресле, смотреть на огонь за каминным стеклом.
Листать меню, хотя выбор уже сделан.
Заказать ватерзой.
Без всякого сомнения, я обрету Покоева в Брюгге.
Скоростной тэ-же-вэ мчал меня из Парижа в столицу Западной Фландрии. Вдохновлённый совпадениями, я не особенно задумывался над тем, как именно искать Покоева на месте: главное – следовать интуиции, не растрачивать себя на сомнения.
Из невидимых динамиков лилась приятная музыка. Трип-хоп с элементами транса? Транса и новой горячей волны? Транса, абстрактного панка и интеллектуального лаунджа? «Вы почти угадали: трип-хоп с элементами транса, нейрофанка и кадрили, – подсказала любезная проводница, проходившая мимо. – Ди-джей Сапфир Бомбейский».
Музыкальный сервис был отменным. Заоконье на мягких лапах следовало за поездом. Всё располагало ко временной утрате себя. Включив электронную табличку «Пассажир мысленно отсутствует», я шагнул в пейзаж.
Дождило, но какая поездка во Фландрию без мелкого дождика? Виды сменялись со скоростью церкви и двух коров в минуту. Тем и хорош тэ-же-вэ-пейзаж – вы наслаждаетесь его скромно чарующим однообразием, не впадая при этом в скуку от монотонности. Прогуливаясь в заоконье, можно видеть и собственный поезд со стороны. Полураздвинутые шторы гармошкой, ровно отмеренное свечение настольных ламп – уютный вытянутый мирок, мчимый стальной рептилией, которую воля дизайнера освободила от всех мезозойных излишеств, прибила к земле и заставила избывать тоску в строго горизонтальном электроэкстазе. Сидящие в чреве жуют бутерброды. Самые беспокойные перемещаются в сторону бара, цепляясь руками за верхушки кресел, застревая взглядом в чужой книге. Выхваченные события порождают чувство жизненного разнообразия, причастности к общему потоку судеб, в котором пульсирует и ваша судьба. Всё так, всё так и было, подтверждает кивком замерший пассажир и с ещё большей решительностью движется в сторону кофе.
Сойдя на брюжский перрон, я любовно огляделся по сторонам. Вокруг не обнаруживалось ничего особенного, и это радовало сердце бывалого путешественника. До центра города надо было добираться на автобусе, таким образом, у вас появлялась возможность не торопясь преодолеть границу между банальным и исключительным.
Подумать о доме, вздрогнуть от мысли о невыключенной плите. Нет, с плитой ничего не могло случиться – уезжая, вы отключили в квартире электричество.
Посетовать на килограммы рекламы, образующейся в почтовом ящике за время отсутствия (я ждал очередных откликов на моё объявление и беспокоился об их судьбе – не окажется ли ящик переполнен непрошенным мусором).
Вспомнить соседскую кошку.
Задаться вопросом о смысле путешествий и вновь не ответить на него, поскольку вдали уже обозначились фасады раннего кватроченто и позднего беспричинно, мосты архитектора Вдруг, улица имени Неожиданно. Вы достаёте из сумки путеводитель, уточняете некоторые психогеографические детали. Автобус мягко покачивает, и вы покачиваетесь вместе с ним от груза будущих впечатлений.
Добравшись до гостиницы и убедившись, что в ней есть вай-фай, я удовлетворённо прилёг на просторную кровать. Итак, в этот раз – никакого плана! Поездка в Экс показала: ища Покоева, не стоит рассчитывать на буквальное исполнение ожиданий. Назначенное свидание может не состояться, посредник – не выйти на связь. С другой стороны, мог ли я предположить, что дальнейшее направление моих поисков будет определено фразой или даже не фразой – буквой, произнесённой незнакомкой в кафе? Беспроводная точность возникает в самых неожиданных местах, нужно только держать лэптоп души включённым.
Пройдёмся, вступая в контакты, завязывая знакомства, фильтруя белый шум. Рано или поздно вторая точка над «Ї» должна прозвенеть колокольчиком в разговоре – внешне случайном. О чём? Да о чём угодно: с шумологом – о шаривари, с зоологом – о бонобо. Мало ли о чём говорят люди за стойкой бара, в ожидании автобуса? Бросаться на людей с криком «Хочу Мачу-Пикчу!» не стоит. Спокойно, не давя, не прессингуя, вставлять в беседу наводящие предложения вроде «Да-да, представьте себе, напрочь!» или «Он совершенный Селадон».
Первая исполненная значительности встреча состоялась буквально через несколько минут после того, как я отправился в сторону монастыря бегинок. Рядом с гостиницей находился магазин театральных афиш. Конечно же, я не мог не заглянуть туда. Хозяин, интеллигентного вида господин средних лет, радушно приветствовал меня. Я поздоровался и осмотрелся. Афиши разных эпох и форматов покрывали стены до потолка, лежали в папках, стояли свернутыми в углах. Заметив, что я пребываю в некоторой растерянности, хозяин осведомился:
– Вы ищете что-то определённое?
– И да, и нет, – смущённо ответил я.
– Это тоже жанр. Кажется, у меня есть кое-что для вас, – он развернул на прилавке один из рулонов. – Театр «Экфрасис», Афины, 1954 год. Спектакль по мотивам «Портрета Дориана Грея». Редкая вещь. Винтаж.
Он деликатно провёл по афише ладонью, разглаживая её.
– Спасибо, – я подыскивал слова для вежливого отказа, – спасибо, но…
Продавец сам пришёл мне на помощь:
– Вы не любите серого.
– Признаться, не очень. Хотя, если отбросить личные цветовые капризы, она великолепна.
– Тогда взгляните ещё.
Он потянулся было за другой афишей, но я остановил его.
– Имеются ли у вас работы Леопольда Селадона?
– Вы знакомы с творчеством этого художника?
– Я давний поклонник его таланта.
– Поразительно! Мне казалось, что он напрочь забыт всеми, кроме двух-трёх настоящих знатоков. Бедняга Селадон, как он порадовался бы, слыша нас сейчас! Вы, конечно же, хотите его «Мачу-Пикчу»? Редкая вещь. Почти винтаж.
– И нет, и да, – я выдержал паузу, прежде чем произнести главное: – Ищу Покоева.
Хозяин магазина сложил ладони в молитвенном жесте:
– Об аванпосте не говорят, о нём молчат.
– А как же «Мачу-Пикчу»?
– Единственное исключение. Впоследствии Леопольд полностью перешёл к мысленному творчеству. Его девизом стало: от масла к мысли!
– Радикальный шаг…
– …сделанный под влиянием Покоева.
Я совершил громадное усилие, дабы не выдать охвативших меня чувств.
– А вы?.. Вы сами?.. Вы – нашли – Покоева?
– И да, и нет, – задумчиво ответил он. – И нет, и да. Иногда мне удаётся встретиться с ним, но ненадолго.
– Где и когда? – пересохшими от волнения губами спросил я. – Подробности! Пожалуйста, подробности!
– В середине дня за чашкой остывшего чая, забытой на подоконнике.
– Вот как… – его ответ показался мне уклончивым и малоубедительным. – А знаете ли вы кого-нибудь, кому удалось сделать это наверняка? Просто сделать это?
– Простота никогда не являлась эстетической категорией аванпоста. Алкайте сложного, неочевидного, даже если оно раздражает вас смутностью и подозрительным множеством третьестепенных деталей.
– «За чашкой остывшего чая, забытой на подоконнике» – вы называете это сложным?
– Ещё бы! Сложным и совершенно неочевидным.
Разговор оборвался. Между нами словно возникла прозрачная стена. Я бродил по магазину, заложив за спину руки. Он заполнял – или делал вид, что заполняет – какие-то бумаги. Было обидно, обидно до слёз: оказаться почти у цели и – уткнуться в чужое молчание. В конце концов я не выдержал:
– Вы правы: это сложно и смутно! Но где здесь детали? Без них невозможно выйти на Покоева.
– Хорошо, – он оторвал взгляд от бумаг. – Попробуем. Хотя…
– Об аванпосте не говорят, – предупредил его реплику я. – Пожалуйста, продолжайте!
– Вы хотите подробностей? Тогда начнём день – мысленно, разумеется. Первое просыпание, первая чистка зубов. Сложнейшие конфигурации смыслов уже выстраиваются в вашей голове. Можно ли, сделав гимнастику, вновь завалиться спать? Или лучше остаться бодрствующим и попугать себя интернет-новостями? Вы выбираете второе. Дежурный по сайту, перепутав, даёт информацию, предвиденную на послезавтра. Ваше давнее подозрение подтверждается: масс-медиальные события придумываются и осуществляются заранее – под профиль собранной рекламы. Ясно, что в ближайшие две недели будут писать о голоде и кровавых междоусобицах в Африке – производитель сумок из крокодиловой кожи увеличил рекламный бюджет. Слева: статистика убитых и загнувшихся, справа: поп-звезда и топ-модель выгружают из частного вертолёта с палисандровым винтом саквояжи марки «Фантассимо», наполненные экологически безупречным рисом.
Вы спешно завариваете на кухне чай. Несколько чистых образов, не связанных с крокодилами, кожей и междоусобицами, барахтаются в вашей голове, удивляясь, отчего их ещё не прикончили. Вы отгоняете их, несётесь назад к компьютеру. На бегу, считав цепким взглядом заголовки с экрана, забываете где-то чашку. Что такое?! Послезавтрашнее убрано, а вместо него помещено заготовленное на сегодня. Но вы уже знаете продолжение, вам не хочется отступать, новости созданы для одноразового пользования. Перечитать вчерашнюю газету – это как высморкаться в использованную бумажную салфетку. Тем более – газету позавчерашнюю.
Вы триплируете привычный новостной портал двумя другими, затем просматриваете ещё 18, таких же привычных. Всё то же самое, однако без послезавтрашних перипетий, суть которых – в обнажившемся соске планетарной телеведущей. Обнимая в гуманитарном порыве звезду и модель, она позволяет бретельке платья спасть с плеча, и… Роковое мементо транслируется всеми каналами, причём замедленно, по нескольку раз, пока диктор озвучивает телеслучившееся. Замирают на орбитах космические корабли, перестают совокупляться аквамариновые кролики. «Межконтинентальная лига общественной нравственности» штурмует Конгресс США. В Найроби сжигают флаги западных держав и грозят продолжением джихада. Пресса неистовствует. Эксперты выдвигают на первый план трансгендерные бифуркации постсексуальной эпохи. А главное, главное – резко растёт продажа бюстгальтеров «М как м-м-м!». В одном из своих интервью ведущая между прочим сообщает о своей любви к продукции именно этой фирмы. Нет-нет, обычно она надевает лифчик, дама без лифчика – как джентльмен без галстука. Но в этот раз – незадача, торопилась выйти в эфир. Приношу планетарные извинения. Космические корабли возобновляют движение к звёздам, демонстранты покидают ступени Капитолия, приберегая, однако, плакаты для следующих манифестаций.
И всего этого придётся ждать ещё целых два дня!
На подоконнике стынет забытая чашка чая.
Я подробно записывал за собеседником, на ходу осмысливая его указания. Мне было понятно всё – всё, кроме истории с аквамариновыми кроликами. Почему именно они? Я прогуглил проблему. Выяснилось, что несколько представителей этой редчайшей породы содержатся в зоопарке города Бильбао.
– В Бильбао есть зоопарк? – осведомился я риторически у хозяина магазина.
Он посмотрел на меня с грустным сожалением.
– Вы не на том сосредоточены.
– Простите, но вы сами настаивали: важна любая деталь. Бильбао, Бильбао, Бильбао… Нет ли здесь переклички с «Брюгге»? Хотя «аквамариновые» начинаются с «а». Чёртовы кролики.
– Дверь открыта, осталось войти.
– Постойте! – мне на миг показалось, что ключ к разгадке найден. – А если это были не кролики, но бонобо? Стоит перепроверить информацию.
Я лихорадочно набрал в поисковике:
Бильбао зоо бонобо.
Увы, в зоологическом парке города данная порода обезьян отсутствовала.
Печаль в глазах продавца лишь увеличилась. Скорее всего, он не был безусловным адептом интернета.
– Хорошо, рассмотрим первый вариант, – сказал он.
– С кроликами?
– С утренней гимнастикой. Можно ли, выполнив упражнения, снова ложиться спать?
– Хотите, пробьём через искалку?
– Да я вас, вас самого спрашиваю!
– Просто спрашиваете это?
– Доунт би ивл!
– А я и не злой.
– Точнее, ваше внутреннее, глубоко интимное «я» в редкие моменты духовного пробуждения не может не обращаться к самому себе с таковым вопросом.
Всё говорило о том, что мне вот-вот откроется ещё один секрет. Ни в коем случае нельзя было спугнуть доверия собеседника.
– Да! – торжественно провозгласил я и выдержал многозначительную паузу с тем, чтобы успеть обдумать продолжение ответа. – Именно. Непременно. Релевантно. Причём я ставлю вопрос даже категоричнее: не можно, а нужно ли?
Мы смотрели друг на друга, как смотрят люди, давно догадавшиеся о глубочайшей взаимной близости, но не решавшиеся признаться в этом. И вот последние сомнения преодолены, вы распахиваете навстречу союзнику ваши астральные объятия. Ответов не требуется – в таких ситуациях ответ опережает вопрос.
– Вот имя, – он протянул мне свёрнутую втрое бумажку, на которой значилось:
ХУДРУК
ХУДОЙ
ХУДОЖЕСТВЕННОЕ ХУДЕНИЕ
– Труппа фламандская, но сами ребята родом из Больших Борщей.
– Так «Ї» ещё существует? – моей радости не было предела.
– В новой аватаре. Художественное худение – самая прогрессивная форма театра.
– А худрук – это сам…?
– Нет, но посвящение получил напрямую.
Разыскать худрука не составило большого труда – его кабинет располагался неподалёку от монастыря бегинок, места моего обязательного паломничества в Брюгге. Я нажал на кнопку домофона, около которой была прикреплена табличка с именем Худого. Через несколько секунд дверной замок щёлкнул. Следовало подняться на третий этаж. Судя по другим табличкам на входе, квартиры в доме снимались под кабинеты специалистами в области нетрадиционной медицины и визионерства. Мне особенно запомнились
САРДАНАПАЛИЯ
ЛОРИНГСТОН
ЧТЕНИЕ СУДЬБЫ ПО ПЯТКАМ
и
ВИКТОР СИМПАТИКО
ФИЗИОНОМИСТ
Я автоматически отметил для себя, что Симпатико был соседом Худого по этажу.
Худрук встретил меня на пороге кабинета. Его стройная, подтянутая фигура, которую облегал прекрасно сшитый костюм, должна была сразу убеждать посетителя в том, что вы имеете дело с профессионалом высокого уровня. Ни грамма лишнего жира, свежий цвет лица, приветливый взгляд лучистых глаз. Мы поздоровались. Дав мне время на то, чтобы привыкнуть к новой обстановке, хозяин кабинета указал на комфортабельное кресло цвета ару-ару.
– Присаживайтесь, – любезно предложил он. – И начнём разговор?
– Ах, доктор-доктор…
– Зовите меня «худрук». И давайте перейдём на наш общий родной язык.
– Как вы догадались о моём происхождении?
– У меня есть некоторый опыт в метадиетологии.
– Метадиетологии Селадона?
– Май диар френд…
– Тогда начистоту: меня интересует безупречное произношение «ї».
– Все знают, как звучит «і» с одной точкой, но как звучит хлопок двух точек?..
– Должен ли я для этого похудеть?
– Худеть следует художественно.
Я ощущал себя стоявшим на экзистенциальной развилке: позади – обыкновенная жизнь, впереди – неизвестность дорог (я пока даже не мог сказать, скольких именно), которые могли привести к Покоеву или упереться в никуда.
– Что ж, мой выбор сделан. У каждого в жизни должен быть свой чайна-таун.
Худрук наблюдал за мною, словно испытывая мою решимость на прочность. Приветливость в его взгляде сменилась бесстрастием опытного охотника, решающего, брать ли ему с собой новичка в рискованный поход.
Прошло несколько напряжённых минут. Наконец, он принял решение – что явствовало из уверенности, с которой худрук даже не выписал, нет, а словно вычертил несколько буквенных линий на рецептурном бланке. Я невольно залюбовался движениями его правой руки – настолько они были красивы, быстры и точны.
– Скандировать наизусть три раза в день перед принятием пищи.
Вычерченный текст гласил:
Теодицея
Соли
Две крупинки,
томимые самостью,
иррадируют в нёбе-дворце.
И ниже, чуть мельче:
Феномен
полусолёного масла
Я благоговейно осведомился:
– Про полусолёное масло тоже скандировать?
– Размышлять. Рандеву через три приёма пищи.
– Так скоро?
– А зачем тянуть? Мантрэлла или действует сразу или не действует вообще.
– Я ещё не успел пообедать.
– Значит, увидимся завтра после завтрака.
– А если мне захочется пропустить чудного местного пива между обедом и ужином?
– Прекрасно. Приходите после ужина.
– Вы будете ещё на работе?
– Тот, кто худеет, худеет всегда.
Первое, что я сделал, попрощавшись с худруком, – отправился на озеро Любви. Здесь, неподалёку от бегинок, находилось одно уютное заведение, где подавали мидий с картошкой фри. По дороге, заглядывая в текст, я учил наизусть теодицею Соли. Признаюсь, мне не доводилось ранее слышать об этом гастрофилософе. В его имени было нечто итальянское, и я вспомнил экс-ан-провансалку, встреча с которой привела меня в Брюгге. Решила ли она свою хронозадачу, уловила ли ритм пикирования и ниспадания или осталась в светящейся чистоте белого квадрата кадра? В любом случае, привет тебе, Экс, привет! (Мысленный, разумеется.)
Найдя свободный столик у окна с видом на влюблённых лебедей, я заказал мидий в горчичном соусе и, не дожидаясь, пока принесут блюдо, проскандировал теодицею. Настроение было замечательным. Вспомнились и другие строки. Как писал блаженной памяти Алеко Мусин:
O lucky
moon, o lucky man,
На свете лишь Покоев!
Англофил (отсюда его двуязычие), забияка, способный поднять бучу из-за пустяка, но, в сущности, верный товарищ, Мусин точно выразил наше общее юношеское томление, жажду идеального. В действительной жизни прекрасного было мало. Иные объясняли это хроническим неурожаем в штате Тамил-Надук, главном мировом поставщике квёла, без которого немыслимы современные нанотехнологии. Иные – очерствением сердец и порчей нравов вследствие вседозволенности. Были и те, кто утверждал: беды и смурь происходят от постоянных заторов на второй кольцевой дороге вокруг Сатурна.
Астрология с астролябией в сумме дают остракизм. Чтобы избежать этого печального состояния духа, Мусин время от времени уезжал в Астраханию, откуда, воспряв сердцем и умом, привозил замечательные творения в жанре стихо, написанные эквилибром. Процитирую ещё одно его маленькое поэтическое чудо. Автор обращается к соседскому мальчишке, разбудившего его спозаранку весёлыми криками:
O lucky
moom, o lucky mоme,
Ни свет-ни Беспокоев!
Какая незамутнённая радость бытия и, вместе с тем, какое разнообразие формы, метроритма, аллитераций!
Наконец, самое заветное, вырвавшееся из последних глубин мусинской души:
O паки
moon, o pakemon,
Тот свет Заупокоев!
Это на смерть его виртуального попугая Дона Саммера. Слышится здесь и тайная печаль, и мужественное преодоление её: поэт как бы растворяет личное во вселенском, чтобы ощутить высшую мудрость космических законов!
Так, мидийствуя и медитируя, читая на память любимые стихи, я проводил время на берегу Минневатер. Иногда у меня возникало ощущение физического присутствия Покоева где-то совсем неподалеку. Видимо, сказывалось действие мантрэллы.
Отобедав, я отправился на прогулку. Чувство, что Покоев находится рядом, не оставляло меня и даже усилилось. Я поворачивал за угол – он совершал тот же поворот, я замедлял шаг – он приостанавливался. Соблазн заключался в преодолении дистанции: а что если так, сразу, лицом к лицу? Резкое движение в сторону, и… Но внутренний голос подсказывал: воображаемая лёгкость встречи обманчива, я упрусь в пустоту. Или это тоже был голос Покоева? Шутя, не рассчитывая на откровение, я приостановился и повернул голову вправо. Японский турист – небольшого роста, круглая серая панамка, аккуратный бежевый плащ, коротковатые брючки – рассматривал снимки в окошке своего цифрового фотоаппарата.
– Вы Покоев? – спросил я, давая понять интонацией, что не собираюсь причинить ему зла.
Он оторвал взгляд от аппарата и тревожно взглянул на меня.
– Вы Покоев? – опять обратился к нему я, придаваясь невинной игре.
Человек раздвинул губы в широкой улыбке и быстро-быстро залепетал. Кажется, он пытался говорить по-английски – во всяком случае, различалось нечто похожее на «ноу мани, ноу мани».
– Ай доунт уонт юр мани, – уверил его я. – Покоев-сан?
Он радостно закивал головой, быстро прощёлкивая кадры. На найденном им снимке была запечатлена группа японцев, сидящих под цветущей сакурой, среди них – девочка-подросток, одетая в кимоно. Владелец фотоаппарата указал на неё.
– А ю шуар зэт из Покоев? – продолжал развлекаться я.
– Покоева, Покоева! – с убеждённостью в голосе произнёс он, включившись в игру. – Доунт уорри, би-би хэппи!
Я с искренним дружелюбием похлопал его по плечу и двинулся дальше по набережной. А что если и вправду у Покоева есть семья, жена, дочка и живёт он вовсе не в Европе, а где-нибудь на Дальнем Востоке, в той же Японии? – закралась в голову мысль. Нет-нет, японец не мог понять меня, это было какое-то ложное созвучие. При случае выясним, что значит «Покоева» на языке Страны восходящего солнца. Без сомнения, что-нибудь приятное, но далёкое от моих поисков. А сейчас выпьем пива – фламандского, бочкового, уж если мы оказались в Брюгге! Кстати, надо было пригласить с собой этого симпатичного азиата, пропустили бы вместе по кружке. Хотя вряд ли, отстал бы от группы, у них с этим строго.
В ближайшей пивной было тихо. Телевизор беззвучно показывая новости. Я вскарабкался на высокий узкий стул у стойки, втиснул в него тело, ощутив себя судьёй теннисного матча. Проскандировал теодицею Соли. Бармен отнёсся к моему краткому выступлению без удивления. Брюгге – город туристический, кого здесь только не встретишь: патагонцы, зороастрийцы…
Потягивая янтарный «Ангелюс», я внутренне вслушивался в ситуацию. Кроме меня, в помещении находились лишь бармен и повар, вышедший из-за кухонной закулисы. Присутствие Покоева ощущалось безошибочно, как безошибочно ощущается присутствие мастера, даже если он не прилагает к тому особых усилий. Казалось, мы все в этот момент являемся его учениками: бармен, протиравший в десятый раз пивную кружку, повар, смотрящий в пустой зал, и я. Вспомнились утренние слова об остывшей чашке чая, забытой на подоконнике.
Входная дверь распахнулась, в бар уверенным шагом вошёл худрук. Присев на табурет возле меня и смотря прямо перед собой, он прошептал:
– Вести клиента входит в круг наших обязанностей.
Я удивился:
– Как вы узнали о моём местонахождении?
Он возвёл горе оба указательных пальца:
– Мантрэлла! Есть ощущение художественного худения?
– Постоянное и радостное.
– Чудесно! – он удовлетворённо потёр ладони. – Ждём ужина.
Вернувшись в гостиницу после насыщенного событиями дня, я, не снимая верхнего платья, устроился в кресле. Свет деликатно проникал сквозь полузадёрнутые шторы, делая видимыми лёгкие кавалькады пыли, кружившие в воздухе. Урчал холодильник. Достигнуто было немало.
Локализация если не последнего, то явно недавнего местопребывания Покоева.
Выход на одного из его соратников.
И самое главное, ради чего стоило жить и искать: несколько переживаний несомненной близости Покоева посредством мантрэллы.
Естественно, моя жажда знания простиралась дальше.
Хотелось понять, как соотносятся мантрэлла и теодицея Соли: являются они одним и тем же, или первая – более общее понятие, включающее иные теодицеи?
Логическим образом вставал и вопрос первоавторства: считать ли Соли интеллектуальным отцом движения, или он разработчик лишь одного из направлений, а общее руководство осуществляется Покоевым?
И, конечно же: в чём заключалась художественность метода Худого?
Мне было о чём расспросить худрука.
Начинало смеркаться. Воздух из бледно-зелёного превращался в светло-лиловый, продолжал лиловеть, густел. Уличные фонари принимались за своё дело и выполняли его с охотой. Передавая друг другу прохожих, они довольно перемигивались, когда те приостанавливали шаг, внезапно воображая долгожданность себя за одним из неизвестных окон на горизонте, и ликовали, когда их вечерние подопечные приходили к выводу об условности любого наклонения.
Близилось время ватерзоя. Я вышел из гостиницы, захватив с собой диктофон на случай, если мои гастрономические впечатления потребуют детальной меморизации. Не хотелось упустить ничего и из разговора с худруком, если он позволит сделать запись нашего конфиденциального разговора при встрече после ужина.
Знакомый маршрут.
Знакомый ресторан, проверенный в прошлые поездки.
Знакомый метрдотель, приветливо проводивший меня до любимого столика у камина.
И – этого стоило ожидать! – знакомый официант, подошедший ко мне с картой аперитивов, амюзгёлей и амюзбушей. Худруку чрезвычайно шёл строгий чёрно-белый костюм служителей аппетисанта. «Эта встреча не отменяет предвиденного визита, – пояснил он, склонившись надо мною. – Жду вас, как и было оговорено. А пока отдыхайте и ни о чём не думайте – мантрэлла сделает своё дело».
Аперитивы: курасао, какао-шува. Нет, ситуация и без того необычная, не будем усложнять её раскатами экзотических громов в нёбе. Закажем старого-доброго ирландского виски. Худрук мимикой дал понять, что одобряет мой выбор.
Скандирование теодицеи.
Большинство столиков было зарезервировано, но пока лишь ожидало гостей, так что я смог сделать это, не привлекая к себе внимания.
Настраивание внутренних микровибраций.
Чувство одновременно чего-то очень-очень знакомого и – совершенно нового.
Блаженство.
Внезапный страх того, что я занимаюсь несусветными глупостями, вместо того чтобы, подобно всякому добропорядочному обывателю, в будни ходить на работу, а в выходные – за грибами или в клуб садомазо.
Опять блаженство.
Опять страх.
Сильнейшее ощущение близости Покоева.
Заказ девятой порции виски.
Довольные взгляды худрука, бегающего с небольшим подносом, на котором стоит тяжёлодонный височный стакан.
Внезапный порыв покинуть ресторан.
Требование четырнадцатого виски, счёта и заказанного, но не съеденного ватерзоя с собой.
Поиски кредитной карточки.
Ненахождение кредитной карточки, зато – обнаружение во внутреннем кармане пиджака рекламок с услугами Веры Покоевой и Лолы Покоевой-Аджубей (странно, мне казалось, что я выкинул их сразу по получении).
Решение позвонить обеим.
Поиски мобильного телефона.
Ненахождение телефона.
Возобновление поисков кредитной карточки.
Обнаружение во внутреннем кармане пиджака нескольких плоских ракушек и ситарного мезраба.
Дарение мезраба метрдотелю с пожеланием не путать Яман с Калаяном.
Нахождение кредитки.
Плата по счёту.
Оставление ракушек в качестве чаевых.
Выход на улицу с пластиковой коробочкой, в которую уложен ватерзой.
Около половины третьего ночи я проснулся сидящим, слегка завалившись набок, на скамейке у канала. Чья-то собака дружелюбно лизала мои ботинки. Я огляделся – в поисках её хозяина. Худрук стоял неподалёку. Память возобновила работу. Было не то чтобы стыдно, но как-то не совсем фонтанно.
– А где моя пластиковая коробочка? – первое, что произнеслось само собой.
– Любовь или ватерзой – следует выбирать. – ответил Худой. – Точнее, лишь ваше воление ватерзоя позволяет ему состояться как феномену. Об этом и был наш первый спектакль. Пойдёмте, у вас ночной сеанс.
– Куда, в кино?
– Нет, худеть.
Я с неожиданной для себя лёгкостью поднялся и последовал за худруком. Собака бежала впереди. Мы шли минут пятнадцать, молча, но это молчание казалось естественным. Дойдя до здания, в котором находился кабинет худрука, я вдруг обнаружил, что собака исчезла.
– Не волнуйтесь, она знает дорогу домой, – сказал худрук, прочитав мои мысли.
– Как зовут это очаровательное животное?
– Поко-Поко.
– Сходство имён, полагаю, неслучайное.
– В некотором смысле она и есть…
Я вздрогнул, вспомнив девочку на снимке. Лететь в Японию? Бежать в собачий питомник? Загадки, связанные с личностью Покоева – если слово «личность» позволительно применить к четвероногим – множились.
Худой открыл дверь подъезда своим ключом. Навстречу нам, пересекая холл, двигался господин лет сорока пяти.
– Здравствуйте, Виктор! – любезно поприветствовал незнакомца худрук.
Тот ответил поклоном, обращённым нам обоим. Поклон был исполнен грации и дружелюбия. Симпатико, догадался я, и впрямь Симпатико.
– Настоящий труженик, – заметил худрук, поднимаясь по лестнице. – Опять симпатизировал допоздна. Так что, как видите, не я один принимаю ночью.
– А госпожа Лорингстон тоже бодрствует? – поинтересовался я относительно другой особы, чьё имя привлекло моё внимание в первый визит.
– Нет, Сарда строго: с девяти до пяти. Ночные пятки нечитаемы.
И вновь кабинет Худого. Уже знакомое кресло цвета ару-ару. Я кладу руки на подлокотники, закрываю глаза. Скоро почти сутки без сна, но усталости не чувствуется. Перебираю в голове вопросы, которые хотел бы задать.
– Скажите, в чём смысл худения?
Худрук не торопится отвечать. Он ставит музыку. Трип-хоп с элементами порриджа? Трип-хоп с элементами порриджа, детройт-саунда и бодибилдинга?
– Вы почти угадали: это аванпост-трип-хоп – подсказывает худрук. – Гулькающая, шаркающая, трущаяся музыка. Невинная, ибо неорганическая. Она приведёт вас к ответу.
– Так вы и музыкой занимаетесь? – восклицаю я, поражённый размахом его артистической деятельности.
– Театр – искусство синтетическое, – скромно замечает Худой.
Я продолжаю вслушиваться в шаркающе-трущийся гуль-гуль. Я ищу ответа. Мастер церемонии направляет меня то словом, то молчанием. Скандирую теодицею Соли, и в какой-то момент кажется, что теодицея скандирует меня. Мир начинает мерцать изумрудом, ярко-жёлтая птица проносится, касаясь щеки крылом. Сознание фиксирует внутрителесный путь ватерзоя.
– Теперь вы поняли? – спрашивает худрук.
– Понял, – убеждённо шепчу я. – В настоящем худении нет смысла, но есть художественность.
– А счастье? Счастье есть?
– Счастья нет, но есть Покоев.
– А с ним?
– Кто-то маячит рядом, но не разберу, кто.
– Значит, Покоев есть?
– Нет, и Покоева нет. Он нам только снится.
– Бинго! Продолжайте вещать.
– Фэн-шуй, фэн-шуй, зелёный чай. Хлястики, хрумстики, сушёные сухари. Я должен посмотреть «Глас народа».
– Здесь нет американского телевидения. Впрочем, оно и не нужно. Мантрэлла или теодицея?
– Эпистемологическое беспокойство.
– Соли или Покоев?
– Гносеологическое голодание.
– Художественность метода?
– Ересь парафразы.
– Ещё вопросы?
– Вопросов нет. Я буквально переполнен ответами на непрозвучавшие вопрошания!
– Оставьте их на чёрные дни, когда у вас не будет ничего кроме слов.
– И слов не будет?
– Сеанс окончен. Возвращайтесь домой, но не на такси. Скандируйте мантрэллу, дижестируйте гипоталамусом. И главный совет: во всём доверяйтесь интуиции. Покоев разлит в воздухе, но дистиллировать его – ещё та работа.
/ Париж /
Текст, предлагаемый вниманию читателя, – вторая глава романа «Ищу Покоева», над которым, среди прочего, я работаю в последние годы. Фрагмент первой главы был опубликован в литературном интернет-журнале «Окно» (№13, 2014). Сам роман завершает трилогию, первой и второй частями которой являются «Счастливый Сизиф» (см. мою книгу «Повествователь Дрош», 1999) и «Скупщик непрожитого» (2005). Все три вещи объединяет фигура героя, Петра Младова, молодого москвича, уехавшего во Францию в начале 1990-х, время и место действия (девяностые, Париж, преимущественно район Муффтар-Гобелены), а также поэтика, вдохновлённая художественными поисками сюрреалистов и обэриутов. Географическая привязка к Парижу не мешает, однако, герою периодически совершать путешествия. Так, местом действия второй главы становится Бельгия, родина Рене Магритта, одного из крупнейших сюрреалистов.