Опубликовано в журнале Крещатик, номер 4, 2016
|
ПРОЗА |
Выпуск 74 |
СВЕТ И ТЕНИ
«Да,
кстати, видела, наконец, саму Марину Цветаеву.
<…>В первый, а может быть и в последний раз, я видела в Париже танцы. Было
много француженок, и они придали вечеру своеобразный парижский колорит.
Маленькие фигурки, подстриженные волосы, приподнятые плечи, короткие платьица,
подведенные глаза и яркие губы – куклы, фарфоровые статуэтки. Им и Бог
велел танцевать фокстрот, у них это сильно и даже, в своем роде, красиво. <…>Особенность
новых танцев: они не веселы (мысль не моя). Француженки танцуют серьезно,
священнодействуют. Нет раскрасневшихся щек и сверкающих глаз. Нет веселья и нет
красоты, но танцы не всегда служат веселью и эстетике, а такое прикосновение
двух тел, такое тесное, что чувствуешь каждый изгиб тела, достигает своего.
Бывает достаточно взять за руку выше кисти, чтоб ощутить дрожь «всего тела вдоль».
Ирина
Кнорринг (Из дневника – 2 февраля 1926)
Южанин на юг через Париж – к северянину…
Воскресное безлюдье – парижанки в юбках, колыхания…
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
«Писать с натуры»… Попробуем сделать это и на клавиатуре.
Дом Дронниковых – Иври-сюр-Сен.
Добропожаловательное пение под гитару, сопровождающее гостей от ворот до крыльца, где их встречают хлебосолы – Аньес и Николай.
Гордость – супруги мужем, юбиляра – женой, детьми, внуками и – делами. Ни тени бахвальства в картине этого семейного «самодовольствия»…
Далек еще горизонт склероза мозга и – кисти…
«Атомная» энергия восьмидесятилетнего художника – за всю жизнь ничем не давшего себя согнуть.
Что-то в нем (но и в доме) – поистине, ядерное. Плотность, как в грецком орехе, заполнения пространства – лабиринтно переплетающиеся между собой комнаты, коридоры, лестницы с картинами всюду и скульптурами мэтра… Постоянная персональная выставка в сотню с лишком экспонатов.
И вот, дав едва отдышаться, просит принять позу долгожданного тезку – Колю Бокова.
В том, что служит ему мастерской (пространство под навесом вдоль стены соседнего здания) – мемориал памятным посетителям: Бродский, Солженицын, Ростропович, Синявский, Айги… Сегодня к ним прибавился портрет автора «Головы Ленина» – французское название «Смуты новейшего времени, или Удивительных похождений Вани Чмотанова» (пользуясь обилием солнца, мастер пишет в красках – «с натуры, только с натуры»; не всех, видимо, застала здесь светлая погода, и большинство портретов выполнены черным по белому)…
Повторный просмотр «галереи» с новоприбывшими гостями…
Особенно волнуют моменты зарождения нового: недавно попавшиеся художнику отрезы то ли ткани, то ли парафиновой бумаги, породили у него совершенно неожиданные деревья, ветви в цвету – с японскими реминисценциями, свежими вешними красками на серебристом – как макушка Фудзиямы или сама седина головы мастера – ослепительно белом фоне…
*
Возраст – это когда, возвращаясь навеселе с сабантуя, вы предпочли поспеть на электричку, чем рискнуть и узреть, наконец, волнующий вас лик незнакомки, которой вам мельком удалось поймать лишь неполный профиль, на которую не раз оглядывался и молодой человек, вас обогнавший (тоже куда-то спешивший – или устрашившийся того, что увидел…) – и это наше рядом (развязная походка студентки, проституирующей в меру) нахождение длилось, возможно, минуту – от входа со стороны рю д’Амстердам, где не ускользнула от меня ее подачка мужчине…
Тут же мелькнуло предложение, от которого, к счастью, удалось воздержаться: «Я видел, как вы дали калеке, а могли бы вы пожертв…»
*
Есть что-то особенное во «француженке» – чего нет у других женщин мира. Не отсюда ли особый интерес к ним русских?
*
Впервые получаю отредактированный текст от издателя, и осеняет, что грамматика, традиционное (устоявшееся до нас) правописание, синтаксис, обороты подобны давно уже изжитой в живописи, не только перспективе – повествовательности.
*
Поэтический заряд фразы: «Вчера, в московском метро…», произнесенной симпатичной Н*** из парижского книжного «Глоб» перед разудалой гурьбой парижан-литераторов.
Поэзия – атом кислорода в молекуле слова.
*
Как в послевоенные годы голодающей (сексуально, но не только) публике преподносились «иконы» полногрудых, блондинистых актрис – так и в наши (все еще «послевоенные») времена, в любой час дня и ночи по радио можно услышать Шопена!..
*
Красиво то, что заставляет улыбнуться… Кроме, разве что красоты женщины, которая охмуряет.
*
Губы льнут и – lip-нут…
*
Есть в наготе тела человеческого, порой даже женского, что-то от разделанной туши животного…
*
Арм. «узел», хотеть, рус. узы, лат. us – обычай.
Жаждать уз, чтоб жизнь свести к чему-то «привычному».
*
На прогулке «борзая» кошка – на длинных тонких, изящных ходулях.
*
Блестящий, как новенькая монета на солнце – плевок.
*
Странное выражение: «В жизни ничего мне даром не давалось, кроме счастья».
*
Писатель – тот, кто не переживает, не проживает свою жизнь, «как роман»…
*
Настенные стенограммы (прогуливаясь по улицам Коломба).
*
Каждое утро – просыпаясь, знать, что будет, чем заняться или – не знать.
*
Почему-то ударение ставят над «что», а не над «чем»…
*
Из окна моего седьмого: «Я – носитель общественной пользы – с гордо подвешенной, подвышенной головой – иду (туда, где от меня ожидается польза)».
*
Как много поводов жить, и как быстро они расходятся…
*
Число – то, на что делится тяжесть существования.
*
Наловчиться шагать по земле, как катится шарик – с такой же непринужденностью…
*
Есть (не «кушать») ядовитые, есть (можно) – съедобные (грибы, плоды…), а корень, один!
*
Пролетел пролетарский кошмар…
*
Поставить и уметь держать мир на расстоянии…
*
От жизни может затошнить, и тогда…
*
Есть в копоти что-то от пота…
*
Китайские идеограммы: приставшие к стенкам скороварки зернышки риса.
*
Боком передвижение краба – как высмотренное у сухого, покоробленного кленового листа, погоняемого ветром на асфальтной дорожке…
*
Молодые поколения… пока лень (вставать, шевелиться – и вообще, о чем-либо печься)…
*
Беспечность: не отсутствие попечения и не наличие обеспечения – ненужность и того, и другого.
*
Есть время приобретения – знаний, умений, благ, красот, есть время утраты – близких, зрения, благ – красот.
*
Напрягши до предела голосовые связки, заорать: «Тихо-о-о-о!..»
*
Деньги копятся. Жизнь близится к концу.
*
Проследить влияние на образ жизни западных людей от их от всего застрахованности.
*
Готовься ко дню, когда оба глаза станут нечитоспособными (ни писо-…).
*
В аллеях психиатрической больницы встречные тени вышедших подышать – несбывшихся Бетховенов, Наполеонов…
*
Чувствуем себя ответственными за себя, как если бы не совсем себе принадлежали…
*
Будущее нашей планеты: когда она везде будет похожа на посещенный вчера Версальский парк, где соприсутствуют – в гомеопатических пропорциях – люди со всех стран и континентов мира.
*
«Рыбье самоощущение », рефлекс, когда после предварительного лежания на спине, подготавливающего к нырку, настает момент сладостного перекувыркивания набок и – погружения…
*
«Ржавчина» листвы и – нечто «доисторическое» (папоротниково-археоптериксовое) в контурах парижских каштанов (Люксембургский сад).
*
Что-то капиллярное слышится в «К а п л я х…»
*
Отцы могут гордиться детьми. Могут ли гордиться отцами дети?
*
Корова дает, когда доят – так и художник: нужен спрос на его удой.
*
У одной на лице будет вечная (на смертном одре) вера в жизнь, у другого по несбывшейся – скорбь.
*
Поэзия – действие, направленное на поэтизацию существующего…
*
Поэзия – из ничего выручить что-то; на языке философии – ничто обратить в бытие, а на языке алхимии – свинец в золото.
*
Идея театра абсурда в духе Беккета: сквер, кафе со столиками под зонтами, накрапывающий дождь…
На мысль о написании наводит бесконечная с момента нашего появления возня оператора с метлой вокруг качелей, простаивающих за отсутствием публики (день пасмурный с утра и уже по-осеннему прохладный).
За одним из столиков пожилая женщина и молодой человек за партией шахмат. Мужчина: «Вы можете взять…» Мамаша: «Да, но тогда я жертвую… А я лучше пойду вот так…»
За вторым – молодые пенсионерки, одна с приятным, внятным, в меру громким голосом, другая с более сдержанным (всего четыре столика полностью укрыты от дождя, для чего и максимально сближены): «А у нее от Саркози ребенок? – Да, Джулия…» Диалог подпитывается страницами открытого на столе журнала «желтой прессы».
– Нелегко – для тех, кто возвращается с отпуска…
Чуть дальше – молодые, в руках у него – смартфон; диалог неслышимый, но вполне угадываемый…
Делюсь с женой мыслью об идее пьесы – почему-то показавшейся в тон эпохе: материальный достаток, люди сидят в кафе, не знают, чем занять себя, чему предаться…
/ Париж /