|
МНЕ
ПОКАЗАЛОСЬ
Мне показалось, обрывается,
скользит и вьётся в глубине,
кружась за опустевшей станцией,
по воздуху…
ещё слышней
покажется, как благозвучностью,
затеплится в который раз
на ветках шёпот, где излучиной
протиснулся полночный час
у спящей поредевшей рощицы,
сверкнув глазами темноты,
он где-то словно заполощется
в утробе вызревшей звезды.
Не называешь крайним случаем,
но осени проймёт мотив –
круг судьбоносный не получится
не разорвать, не обойти.
Вдохнёшь, но так и не надышишься,
и в ливнях обнаружишь суть
необходимости под крышами
неисчерпаемость вернуть,
того, что кажется обыденным,
обыгранным в толпе, листве,
в одежде, в воздухе и, видимо,
в особом пряном веществе.
Привычно жить чересполосицей,
не заприметив за окном,
как чёрно-белым снимком просится
сентябрь в потерянный альбом.
*
* *
Нам не найти друг друга,
кажется всё ясней –
за циферблатным кругом
стая скупых вестей
и дребезжит разбитый
воздух сквозным гудком,
если бы только свита
дней не спешила в дом –
словно в чаду вечернем
по проходным дворам
было предназначенье
всех заафишных драм –
нам не найти друг друга
даже в обрывках фраз,
скажется близорукой
встреча на этот раз…
Нам не дано случиться,
где озаряет свет
желтых фасадов лица,
сонный ночной проспект,
где спеленает время
скверы листвой и здесь
чудится сокровенней
всех одиночеств смесь.
Если бы не тревога –
веры уже на треть,
нам бы успеть немного
время перетерпеть..
город сердечным стуком
суток везет состав,
нам не узнать друг друга
в Божьих больших глазах.
МАРШРУТ
Ты вернёшься, в контрасте почувствуешь, наверняка,
этот город устроен на удивление просто –
за трамвайным кольцом под мостами лоснится река,
фонарей многолунье, витые решётки. В набросках –
свет здесь клином сошёлся, разлит по колодцам-дворам,
но пока в пору звать твоих снов неотложную помощь –
спи по улицам… спи по шагам, по заветным словам,
вспоминая обратный маршрут, и как только захочешь –
три пролёта наверх… три пролёта, где вьют небеса
свои хрупкие гнёзда в заброшенных пыльных мансардах,
в старых фикусных кадках, проёмах, настенных часах
зреют звёзды… прозрачные звёзды, и пятятся рядом
по Фонтанке туманы, зашёптанным фарсом ветра
рассылают по форточкам стылых рассветов приветы.
Как дожить до себя, когда ворохом сыпать горазд
на окраинах снег плюс на встречи наложено вето.
Возвращайся домой, раздевай свою суть донага,
в этих ты переулках давно позабытый прохожий,
поспеши до главы, где совсем обмелеет строка,
слишком призрачна жизнь, оттого и прочтётся
тревожно.
На прибрежных проспектах покажутся мысли вьюжней –
станешь сравнивать быт, пресловутый нордический климат,
взглянет нежно каналья-сфинкс королевских кровей
вслед тебе, вдруг услышится резко и неумолимо, –
закалившись в подземках, питейных подвалах, тщетах,
где-то Время грохочет навстречу тяжелым трамваем.
И зачем отрицать, будет счастье ещё, но когда
ты вернёшься. Вернёшься, надеюсь… да нет – точно знаю.
УЛИКИ
Пусть
этот процесс непомерная пытка –
в трамвайном депо и назойливых СМИ
известно, что к делу пришиты ошибки –
левкоев удушье, всклокоченность тьмы.
Здесь сквер-кардинал надевает сутану
и август тебе поспешит рассказать,
как после дождя городские каштаны
по каменным плитам рассыплют глаза.
И будет служить основною уликой –
фасада безликость, потом для судьи
создаст совершенством деталей шумиху –
юродство некрашеной шаткой скамьи.
В едино собрав матерьял по крупицам –
фонарный огарок, ходатай камыш…
да в происке благ лжесвидетели птицы
начнут крокотать с прохудившихся крыш.
Но с тех же высот сутью жилистой редкой –
прозрачен, отточен, с изнанки ворсист,
прилипнет к стеклу домотканой салфеткой
сорвавшийся мне в оправдание лист.
ПЕРЕДЕЛКИНО
Памяти
Е.Б. и Н.А.Пастернак
Где в комнатах застыли зеркала
и тишина берёт оброк поныне, –
укроются в преображенном мире
сиявшие за полем купола,
а полый звук ещё вмещает суть
сиротства безголосой половицы,
когда тропой нехоженой страницы
порог высокий не перешагнуть.
Больней и безнадежней не узнать,
как нараспев молиться научили
застишия витых чернильных линий,
сухой дымок, железная кровать;
как тянется закатная свеча,
сгорая у проселочной излуки, –
до тонкости когда-то знали руки
рояля запредельную печаль.
Где неба старость тысячью морщин
заглядывает в безучастность окон,
в саду зацвел засохшей вишни локон
без всяких оснований и причин…
|