|
КУЗНЕЧИК
Как
люстра с вентилятором, нарцисс,
В апреле распустившийся, над бездной
Травы забвенья призрачно повис.
Часы заката коротая в тесной
И ладной спаленке, меня увидь,
Любимая, мой образ бестелесный!
Я так хотел беспрекословно жить,
В одном ряду со стебельками гнуться,
Но мне дана кузнечикова прыть…
Подушки нет, и покрывало куце,
Колючий ветер свищет из окна
Смотрителем публичных экзекуций.
Коль свыше эта боль предрешена,
Пускай под желтым венчиком навеки
Срастутся нежно тайна и вина –
Два тома из чужой библиотеки.
УТРО
Пройдусь
по Авеню Искусств,
Любуясь на лепнину зданьиц.
В кафе арабском жрет кус-кус
Какой-то лысый оборванец.
В музее местном Хокусай
Цветка срисовывает завязь,
И волны хлещут через край,
Алмазной пеною курчавясь.
Скамейку лихо оседлав,
Строчит верлибры парижанин,
И автор хищен и черняв,
А слог расплывчат и жеманен;
Рассудок шепчет: не блажи,
Листочек вымарай и выбрось!
Но жаждет уголок души
Занять с виньеткою экслибрис.
А в мокром скверике, бодра,
Хотя и чуточку смиренна,
Мамаша вывела с утра
Выгуливать олигофрена.
И грузную виолончель
Девчушка тащит, задыхаясь,
Надеясь обуздать досель
Никем не прирученный хаос.
МОЛИТВА
Господи, как тяжело, тяжело-то как.
Сил уже нет никаких, никаких нет сил.
Не отобьюсь я от их бесовских атак.
Ангельских вдоволь услад я от них вкусил.
Если Ты есть отзовись, если нет забудь.
Впрочем, без разницы мне, ничего внутри.
Вычеркни эти слова и оставь лишь суть.
А не захочешь, ну что ж, и ее сотри.
СЛАВА
Однажды
я приду к вам,
Приспешники молвы,
Словам моим и буквам
Обрадуетесь вы.
Рассыпанный их бисер
Собрав с сырой земли,
Один напишет диссер
И выступит в ИМЛИ,
Другой на фестивалях
Слабает и споет,
А третий мне под палех
Оформит переплет.
И взвихрится, сусален,
На тройке, в бубенцах,
Над шелком ваших спален
Мой вытоптанный прах,
Мой дух – который на дух
Не выносил, трубя
На заказных парадах,
Ни раб, ни сын раба:
Мол, русский он, глядите,
Какой же он пиндос!
Напрасно на иврите
Он ахинею нес,
И, по-английски шпаря,
Он безусловно зря
Порочил государя,
Свободою горя…
Но за лихие рифмы,
Метафору без лжи,
Простим его порыв мы,
Вернем на стеллажи!
Ведь был он бескорыстен,
Родную нашу речь,
Святейшую из истин,
Пытавшийся сберечь,
И предан за границей
Канону строф и стоп:
Вдобавок бледнолицый,
Не грязный эфиоп.
АЛЬТЕРНАТИВА
Куда
ведет история?
Молчит аудитория,
воды набравши в рот;
о’кей, спрошу наивно я,
куда ж альтернативная
история ведет?
К примеру, взять Горация:
он мог с мечтой расстаться и
не рваться ко двору –
тогда бы вряд ли одами
блистал он меж народами,
мол, весь я не умру.
Простое допущение –
и вот, иные гении
взошли на пьедестал;
как будто смотришь видео:
Октавиан Овидия
в сарматы не сослал.
Вовсю цветет эротика,
у цезаря-невротика
простата, рак губы,
трибуны стали хворыми,
бардак царит на Форуме,
и власть берут рабы…
А все оно, тщеславие! –
Одним сулит бесправие,
других возносит ввысь;
профан идет в Профановы,
чтоб орды Чингисхановы
на сечу поднялись.
И чем сие закончится?
Отхватит Русь-подёнщица
кровавых кренделей,
и пестрыми заплатами
Китай ее со Штатами
украсят, ей же ей.
Не лучше ль жить по-тихому?
Ставрогин, съезди к Тихону;
Ильич, положь стило;
похлебывая морсики,
сиди, орел, на Корсике,
не надо в Фонтенбло.
На что нам эти крики-то?
Держава не для крикета
со скипетром дана,
ну а сыграть захочется –
Кассандра есть, пророчица,
ее клянет страна.
Владей воображением,
а не умов брожением,
ты царь, живи один;
как молвил: «дистрибьютора,
запомни, здесь прибьют, ара!» –
знакомый армянин…
Кого-то лучше б не было.
Эбола или эбола? –
все спорят до сих пор,
но с приближеньем вируса –
атас, эвакуируйся,
и к черту этот спор!
Итак, готова версия:
сквозь Фермопилы Персия
прошла, Европе шах –
а там и мат, как водится,
и титул «Богородица»
не пропустил Аллах.
И вместо Инквизиции
над Гентом и над Ниццею
поставлен Шариат.
И лузеру Ермолову
со смаком рубит голову
халиф Хаджи-Мурат.
Страшась психоанализа,
побрился Ницше налысо,
такая се-ля-ви:
припав щеками впалыми
к груди ее, Лу Саломе
признался он в любви;
Остались только усики,
но вагнеровской музыки
уже не слышал он.
Сосо пошел в священники,
ел с вишнями вареники,
и Троцким был казнен.
Икар в птицегадатели
рванул, они утратили
с Дедалом прежний пыл.
В Берлине не попав в струю,
Адольф вернулся в Австрию
и лавочку открыл…
|