|
* * *
Как странно порою мы словно гордимся
Не тем, что с Европою выросли рядом,
Но кровною связью с простором ордынским,
Где деспот и кнут воплощают порядок.
Простите за время глагола, что взял я –
Хотите, «прошедшее» можно вписать здесь,
Раздумьям подобным, увы, не хозяин,
Без спросу они надо мной нависают.
А, впрочем, признаюсь, порою, как будто,
Себя ощущаю неловко-двояко,
Как в слове славянском латинская буква,
Как хлопец рязанский в кольчуге варяга.
ПАМЯТИ ВЕСНЫ 53-го
Ждали
урагана. Не пронёсся.
Стороной столицу обогнул
И под вечер мрачным броненосцем
Тень Лубянки отошла во мглу.
А затем почти что всё умолкло,
Стало по-особому свежо,
Как медведь полярный, шерстью мокрой
Март стряхнул оставшийся снежок.
И земля как будто чище стала,
Мир уставший память освежил
Тем, что в ней всегда мерцало справа,
Левым тем, с которым рядом жил.
Там, где, замерзая или тая,
Перечни печалей и потерь
Отмечала в небе запятая
Месяца такого, как теперь.
КУНЦЕВСКАЯ ЕЛЬ, ИЛИ
КАК ОДНАЖДЫ С ДРУЗЬЯМИ Я ПОБЫВАЛ
У «ВТОРОЙ ДАЧИ» СТАЛИНА
Гнездо диктатора в Кунцево.
Притихшие разговоры.
Кусочек империи куцый
За тёмным глухим забором.
Хозяин давно сменился
И кто там сейчас – бог ведает.
Спросить бы воды, извинившись,
Но лучше, конечно, без этого.
Вдали силуэт охранника,
Собачий лай голосистый,
Казалось, что-то отравлено
На этой земле российской.
Природа летняя властвовала
С завидным упорством воина,
О генерале Власике
Подумалось мне невольно.
Случайно ли всё ещё помнится
Средь зелени той сочно-рьяной
Засохшая ель – покойница,
Не выкорченная, упрямая.
*
* *
Люблю Владима Владимыча!
Не спутайте, разумеется, –
Поэта, что веком был вымучен,
Но в веке не разуверился.
Люблю его не державного,
Кем стал после Окон РОСТА,
Но лайнерами и дирижаблями
Любующегося как подросток.
Того, что без экивоков
«Ура!» или «Ненавижу!»
В Америке ли лампионовой,
В сиреневом ли Париже…
(Как сладостям, рад был новому –
Всему, но, истины ради, –
Варенье предпочитал айвовое
Домашнее, из Багдади.)
Люблю – шумящего, раннего
И – в тихом предсмертном крике
С наганом мерзавца Агранова,
С неЛЕФовской тенью Брика.
Под серым московским дождиком,
В чьих каплях блеск алюминия,
Пронзительнейшего из безбожников
В молитве: «Лиля – люби меня».
Любила?.. Жила острожненько,
За счастье в годы дремучие
Считая, что сын сапожника
Назвал его самым лучшим.
*
* *
Есть вещи и чувства, которые путать не нужно –
Вечерней и утренней зорь непохожи лучи.
Дантеса и Пушкина вместе помянем неужто,
Царя с декабристской плеядой в сибирской глуши?
От ветра и горя глаза могут стать одинаково мокры,
Огонь согревает, но горе подчас от огня.
Был общим ГУЛАГ, но без тождества зэков и вохры,
Пехота и СМЕРШ никогда не бывали родня.
Коварно соседство духовных иллюзий и яви,
Где будто бы равен по сути любой пьедестал, –
Нет время и смерть никогда ничего не равняли,
Но я бы об этом печалиться, право, не стал.
*
* *
Каким сквозняком обворована
Души пацаньей вселенная –
Тишинка моя дворовая
Булыжниковая и сиреневая
С площадкою волейбольной,
С сараями с кровлей ржавой,
С аптекой, где валидолом
Меня для отца снабжали.
Кем и когда прикарманено,
Каким барахольщикам сбыто
И старое зеркало мамино,
И прочее из того быта.
Оглядываюсь – за чертой незримой
Тишинские, краснопресненские
«Дукатом» дымят и «Примой»
Седые мои ровесники.
ЗАПИСКА Ю. М.
Нет пророков в отечестве, нет оракулов
Ни в Америке, ни в России.
Признаваясь в любви ко мраку,
Скольких, Юнна, вы поразили.
Поразили своим презрением
К тем, кто жить в темноте не хочет…
Пожелал бы я вам прозрения,
Да, боюсь, разберёте ль почерк.
*
* *
Мелкий дождь со знакомым акцентом,
Конус света от фонаря
И трамвай, что ползёт к Зацепе
В тёмной ржавчине октября.
Патефонная Рио-Рита,
Довоенная Мамлакат,
Ощущение лабиринта,
Привкус спирта и табака.
*
* *
Вспоминаю звезду заоконную,
На закатном небе сиявшую
В той стране, чьи законы с оковами
Были как близнецы сиамские.
Впрочем, было же что-то, было же
Человеческое в том пространстве,
И не всё в душах было выжжено,
Сохранясь от гибели не напрасно.
Отпечатанное и в дневниковых записях
Или в памяти, как у Надежды Яковлевны
(Это я о стихах – не о зависти,
Не о том, что в углах калякали).
Было, было же что-то неуловимое
В годы серые сам- и тутиздата,
Что, прошедшему равнодушно мимо них,
Не понять печаль мою: где ж звезда та?
|