(Продолжение)
Опубликовано в журнале Крещатик, номер 1, 2014
10
Дорогой брат!
Еду «я» тут в салат, поднимаюсь на эскалаторе (станция метро «Спортивная»). И слышу объявление: «Крестный ход стартует от Казанского собора в …».
У «меня» отвисает челюсть. Остальная публика никак не реагирует на этот стилистический нонсенс. Интересно было бы проанализировать, во что верят эти «стартующие», какая картина мира разверзается в башке, какой невероятный шпагат осуществляет сознание современников, умудряясь при этом ничего себе не повредить. Танцовщицам из «Мулен-Руж» есть чему позавидовать.
Ещё. Бывший президент-недотёпа решил прекратить манипуляции со временем, но почему-то оставил Россию в летнем времени. И Лета проявила себя во всей красе. Теперь у нас с Европой три часа разницы и долго-долго не рассветает. Живём в сумерках, в мини-Аиде.
«Я» вообще с трудом переносит эти предновогодние месяцы, когда становится всё темнее и холоднее. Будь у него деньги, оно бы с удовольствием сваливало отсюда до конца марта – начала апреля. А потом, соскучившись по родному языку, других, увы, оно почти не знает, возвращалось бы в родную речь.
Ма-ма мы-ла ра-му.
Вообще ведь, чем «я» занимаюсь, обращаясь в третьем лице к себе. «Я» его пытаюсь одомашнить, приручить. Сколько веков потребовалось людям на то, чтобы одомашнить скотину. А скотинка эго ещё порезвее будет прежних. Брыкается.
Ох, как брыкается! Всё сознание в синяках. Живого места нет.
«Я» – синяк.
Но что делать, брат, мы ведь пограничники. И наша граница не на замке, она всё время расширяется вместе со вселенной.
«Эра ментальных путешествий», как «моё» я провякало тридцать лет тому назад.
Позвонила хорошая знакомая и сказала, что она смертельно больна и скоро, наверное, умрёт. В таких случаях никогда не знаешь, что сказать. «Я» сказал, что буду писать ей письма. Ведь письмо в «моём» понимании тот же рисунок. А для Лены Шварц «я» их нарисовал в лечебных целях тысячу. Ты, брат, тоже любил простые круглые числа. Надо прикладывать нули к больному месту. Дао-лечение.
Покадао, брат.
5.11.2012
11
Дорогой брат!
Всего пару лет назад «я» бы писал: «Пздр тебя с дн рож. Жел сч, зд, твор усп».
Что сказать теперь, «я» не знаю. Как там, в вечности, с днями рождения обстоит?! «Мой» слабый ум не представляет.
Вот выстрелила пушка на Петропавловке. Полдень. Сижу в салате. Читаю книгу о чайном пути. Отчасти это и наш с тобой путь. «Я» ещё не забыл кубики «Вьетнамского чая», которые ты привозил и присылал из Праги. Наверное, что-то и Эллику Богданову перепадало тогда.
Тогда – это никогда?
«Я» вот не могу себе представить, что можно потащить с «собой» в вечность. Зачем там, например, номер телефона, кулинарный рецепт или даже гениальное стихотворение? Всё, что я могу себе представить там, не конкретно.
Может быть, отсюда исток «моего» эгоборчества. Смешно, что в этот выдуманный «мной» термин имплицировано и «моё» имя. Гони эго в дверь, оно войдёт в окно. Но всё равно ещё при жизни хочется стать абстрактным….
Эх, а было бы тебе, Коля, сегодня 67 годиков.
Кончается «наше» время. Придут другие. Они уже здесь. Это не значит хуже или лучше. Просто другие.
Когда живы родители, ты стоишь на палубе жизни, опираясь руками о борт. После их смерти, между бездной и тобой нет никакой преграды, а уход друзей всё ближе и ближе подталкивает тебя к краю.
У бездны мрачной на краю
стою
и не могу иначе.
Пою.
Смешно, но сейчас по радио («Эхо Москвы») актёр Роман Карцев рассказывает, что пишет письмо своему партнёру по сцене, Виктору Ильченко, умершему двадцать лет назад.
Да, кроме ничего, ничего оригинального нет. Что было, то и будет. И те, другие, пришедшие на смену нам, уже были, как атомные элементы в таблице Менделеева.
Может быть, архетипы – это психические атомы, которые крутятся в нас, как в калейдоскопе. Динамическое лего-эго. И что тут «моё»? Или как в песне: «И всё вокруг народное, и всё вокруг моё». Чего «я», в сущности, добиваюсь, брат?! Наверное, свободы. Свободы от «себя» и ото всех. Короче, сингулярная стрижка под нуль. Или, как сказано в Евангелии от Луки: «Дерзай, дщерь».
18.11.2012
12
Дорогой брат!
Вчера был у Пети Казарновского. Пили виски и обсуждали «планы» по изданию твоих сочинений. На этом этапе «планы» заключаются в том, чтобы подать заявку на издание книги в «НЛО». Ты там два раза печатался. (№25, 1997) и посмертная публикация твоих «снов» со статьями Пети, Гланца, Мюллера и «моей» (№ 114, 2012).
С Мюллером «я» пил вино (и пиво!), сидя в беседке в твоём дворике. Я сидело напротив твоего окна, а Мюллер говорил о тебе и отдал «мне» две большие папки с твоими работами.
«Я» их оставил Зденке, потому что здесь никому ничего не нужно. А в Праге ты будешь тихо почивать в «библиотеке самиздата» у Грюнторада.
В России один финал – помойка. Из-за этого «я» в своё время вцепился в Суперфина и кое-что «моё», и твоё, и тёщино залегло у бременских музыкантов.
Ещё одна крупинка в атолле неизвестно чего.
20. 11. 2012
13
Дорогой брат!
Нашлась в салате уборщица (двоюродная сестра начальника, там вообще все братья-сёстры, по-немецки «Geschwister»), которая берёт у меня любые книги для библиотеки.
Книг всё больше, а «меня» всё меньше. Стараюсь избавляться от лишних. Например, «Справочник венерических болезней» вроде уже ни к чему. Сегодня иду в салат, возьму с собой пачечку книг для уборщицы.
Прежде чем распрощаться с какой-то из них, «я» её пролистываю. Например, Геральда Гертинга «Встречи с Альбертом Швейцером» (М., 1967) раскрыл на стр. 78 и прочёл «Вчера, 24 июня 1960 года, в лепрозории был освящён колокол мира».
По-моему, это метафора всей нашей жизни.
А вот стал листать книжечку И.К. Горского «Александр Веселовский и современность» (М., 1975), и обнаружил на стр. 179-180 «своё» подчёркивание (Господи, сколько я тогда читало!) на тему атолла: «Если, как мне кажется, в истории литературы следует обратить особенное внимание на поэзию, то сравнительный метод откроет ей в этой более тесной сфере совершенно новую задачу – проследить, каким образом новое содержание жизни, этот элемент свободы, приливающий с каждым новым поколением, проникает старые образы, эти формы необходимости, в которые неизбежно отливалось всякое предыдущее развитие».
А тут, братишка, этот Горский пишет уже от себя (воевал, видно, книжку посвятил даме, шефствовавшей над ранеными):
«Правда, постановка такой задачи наталкивается на серьёзные сомнения: ведь современная литература с её сильно выраженным личным самосознанием поэтов как будто исключает возможность говорить о повторяемости литературных форм. Но, замечает на это Веселовский, «когда для будущих поколений она (современная литература. – И.Г.) очутится в такой же далёкой перспективе, как для нас древность, от доисторической до средневековой, когда синтез времени, этого великого упростителя, пройдя по сложности явлений, сократит их до величины точек, уходящих вглубь, их линии сольются с теми, которые открываются нам теперь, когда мы оглянёмся на далёкое поэтическое прошлое – и явления схематизма и повторяемости водворятся на всём протяжении».
Понимаешь, брат?! Ничего личного, только Бог.
Надо укрощать эго, постепенно сводя его к точке в конце некролога.
В этом качестве можно рассматривать и статью в Энциклопедии.
Сжатие.
Для второго издания энциклопедического словаря «Литературный Санкт-Петербург» Петя Казарновский написал новую статью о тебе. В первом была крошечная. Так что в этом твоём индивидуальном случае произошло расширение. Дай Бог, чтобы оно продолжилось до собр. соч.
А то потом линии не сведутся.
Вот академик Сахаров линию в будущее провёл (2024 год) в брошюре «Мир, прогресс, права человека» (Ленинград, 1990). Этот текст называется «Мир через полвека», и написан 17 мая 1974 года.
По его прогнозу уже через 12 лет должно начаться хозяйственное освоение луны, а так же использование астероидов. Ты видишь, брат,как стада астероидов мирно пасутся около планеты Земля?
«Я» – нет. Ошибочка вышла.
А ещё понесу нигилиста-сатирика Курочкина, не Виктора, который написал «На войне как на войне», а Василия (1831–1875), он редактировал «Искру» и прославился переводами из Беранже.
Ты скажешь – ты что, брат, спятил? Зачем ты мне «шлёшь» сюда всю эту муру.
А «я» тебе скажу на это – да, брат, я спятило, ибо оно вышло из границ. Я чувствует «себя» атоллом, о котором оно талдычит тебе уже не в одном письме. И «мне» обоих Курочкиных жалко, как жалко наивного Сахарова и трудолюбивого Веселовского, которых «великий упроститель» (время) утрамбовывает в точки. Обыкновенный ташизм, как «я» где-то когда-то писал.
Вот уже сижу в салате. Книжки положил в тумбочку. Оттуда уборщица их заберёт в течение недели. Круговорот книг в в протоплазме.
Между тем Фридрих Карлович Скаковский, живущий в Германии, ликвидирующий квартиру покойной сестры, снабжает «меня» книгами, от которых «я» не могу отказаться. Ну, хорошо, талмуд «Луначарский об искусстве» (1941, тир. 3000) «я» подарю художнику и коллекционеру Михаилу Карасику. Ему же и «Киров о молодёжи». Милая книжечка вышла в 1938 году. Но что делать с Луговским… «Большевикам пустыни и весны». Книга первая и вторая. Московское товарищество писателей, 1934.
24.11.2012
14
Дорогой брат!
Вчера, когда пришёл из салата домой, застал жену с подругой-театроведкой за распитием настоящего армянского коньяка – «я», конечно, тут же к ним присоединился.
И где-то на третьей рюмке у «меня» зазвонил мобильник. О витязь, то была не Наина. То был Коньяков. Вот что значит магнетизм благородного напитка.
То, что он мне поведал, повергло «меня» в изумление, словно «я» оказался у ворот Расёмон.
По словам бедного Евгения, он вступил в связь с Парашей из бухгалтерии уже давно, а в то роковое утро вовсе её не домогался, а, наоборот, отбивался, как мог, ослабленный латиноамериканскими страстями предыдушей ночи, от разъярённой менады. Не получив сатисфакции (как тут не вспомнить «Коварство и любовь» Шиллера), дама вывернула ситуацию наизнанку и свои нереализованные потуги приписала Коньякову.
Эта история служит подтверждением одной из «моих» заповедей: «Никогда не говори «на самом деле».
Человек – существо смутное, неопределённое. В этом его эвристическая ценность, но в этом и его трагедия. Наша широта, клёш, о котором печалился Митя Карамазов, от неопределённости, текучести мира.
Раз и навсегда зафиксировав «точку сборки», задраив люк темени, мы хотим утвердиться в герметичном, упорядоченном мире, спрятавшись в «себе», как в подводной лодке. За иллюзию «себя» мы готовы пожертвовать всем.
А надо всего лишь отдаться течению и плыть на спине, глядя на звёзды, наслаждаясь грандиозностью божественного миража, просто быть бескорыстным зрителем «себя» и всего остального ничего.
26.11.2002
15
Дорогой брат!
Сегодня забыл дома гелевую ручку. Сижу в салате и пишу тебе шариковой.
Вчера уехал Скаковский, о котором я тебе уже писало. «Моя» комнатка завалена его книгами, которые «я» должен буду отправлять в Аахен.
Начинаю лучше понимать Блока, его «молчите проклятые книги», а сегодня дурочка-пискля с «Эха Москвы» в связи с книжной ярмаркой «Нон-фикшен» так процитировала Мандельштама: «Только умные книги читать». Насколько механически надо было прочесть это стихотворение (на слове «это» ручка с чёрной пастой скончалась, пишу синей), чтобы так его кардинально извратить.
Эпоха Гуттенберга идёт к концу. Книги умирают. «Моя» комната, заставленная ими, похожа на кладбище. Теперь «я» не обычный сторож, а кладбищенский. К каждой книжке можно подойти с гамлетовскими словами «Бедный Йорик».
Чёрт! Оказывается, две страницы пропустил в «своей» тетради– толстушке. А я хотело всю её испещрить каракулями, чтобы не было пропусков, чтобы всё тут было сплошь, как в генетическом коде, в котором все мы погребены заживо.
«Аида», брат, «Аида».
Сейчас полдень. Часов через пять я вылезет из салата и пойдёт домой. Там я закроется в склепе с Йориками. Господи, но почему же их так много, этих черепушек! Ты слышишь, брат, как они хрустят под ногами. Это культурный слой. Века, спрессованные утюгом времени, этим «великим упростителем». Нас разгладят до двух измерений. Будем бумагой. Будем папирусом. Клинописью будем. Будем абстрактными значками неизвестного, твоей графикой будем.
Будь!
P.S. Думал на этом пассаже завершить своё послание, как вдруг по телевизору (канал «Культура») показывают венгерского актёра Миклоша Габора в роли Гамлета с черепом в руках.
Всё зарифмовано. Всё.
Геном – это стихотворение.
И Хлебников в истории рифмы искал.
Мы – рифмы.
Вот что, брат, для рифмы помещу на пропущенных двух страницах цитату для тебя. Прочтёшь (ноосфера, ау), сам поймёшь.
– Этот чай тоже заварен на прошлогодней дождевой воде? – спросила Дайюй.
– Ты девушка знатная, благовоспитанная, а не можешь разобрать, на какой воде заварен чай?! – с укоризной произнесла Мяоюй, покачав головой. – Это вода из снега, который я собрала с цветов сливы пять лет назад в кумирне Паньсянь, когда жила в Сюаньму. Я набрала её в кувшин, кувшин закопала в землю и до нынешнего лета не открывала, берегу воду. Сейчас я только второй раз заварила на ней чай. А дождевая вода уже через год не будет такой чистой и свежей! Как же её пить?
Цао Сюэцин
«Сон в красном тереме»
А что, не такой ли чай и твоя проза, твои «Сны». Вот и лежат они так долго, ждут гурмана-издателя.
Взяло я эту цитату из книжки Наиля Ахметина «Врата Шамбалы» (М., 2012). Купил в метро. Не гонялся бы ты, поп, за дешевизною. Книжечка оказалась так себе, отдам её уборщице, уборщице отдам.
Пока.
2.12.2012
16
Дорогой брат!
Странный был день. Сейчас полночь. Днём я читало газеты. Одна, которую «я» бесплатно взял на почте, называется «Санкт-Петербургские ведомости» (от 5.12.2012, стр. 5). Эта пятая посвящена экономике, а «я» от бывшей специальности поотстал. Обычно эти материалы пропускаю. Но вдруг «мой» взгляд падает на статью с названием «Камень, ножницы, бумага». Подзаголовок – «Целлюлозно-бумажная промышленность ждёт от государства новые кредиты». Ты скажешь, совсем спятил, брат? Зачем ты мне об этом сюда пишешь, мудило?! Так вот, Коля, под этим подзаголовком жирным шрифтом набрана фамилия автора: Елена Шварц. Я поняло, что это привет во всех смыслах этого слова.
Дальше – больше. Читаю в «Новой газете» (6.12.2012, с. 3) статью про коллапс на трассе Москва–Петербург: «Последний гвоздь в сугроб России». И вот там обнаруживаю: «12.00. У села Медное, между Тверью и Торжком снова встаём». Я невольно вздрагивает. Ведь это «привет» от тебя, брат. Я хорошо помнит твои письма из этого села, когда ты «мне» писал их, будучи там со Зденкой в семидесятом году прошлого века. А она была в России на практике, что ли. И ещё, помню, ты писал, что молодые польки ругаются матом и у них ногти покрыты лаком трупного фиолетового цвета.
Но дальше – ещё больше. Я идёт на презентацию книги Коли (nota bene!) Голя в «Вену». Там, брат, литературный салон по четвергам. Уже семь лет. В конце вечера хозяин (это происходит в мини-отеле на углу Гороховой и Малой Морской) показывает запись одного из первых вечеров, и многих из тех, кто есть там, сейчас уже нет.
Уфлянд, Давиденков…
Придя домой, «я» раскрываю книжку Голя («Стихами» СПб, 2012) на странице 158 и получаю третий «привет». В стихотворении «Группа освобождения труда» автор приводит народную аббревиатуру из имён её основателей: Плеханов, Игнатов, Засулич, Дейч, Аксельрод. На этом акселььроде моё несчастное я поняло, что оно обязано тебе обо всём этом доложить туда. Что я и сделало.
Привет!
7.12.2002
17
Дорогой брат!
Зачем «я», спросишь ты, цитирую прочитанные газеты? Кому это надо?!
Дело не в газетах, а в гуле. Не Вите Гуле, нашем корешке, сидящем, как узник замка Иф, на улице Косыгина, а в том музыкальном напоре всего, что иногда вдруг улавливается нами. За музыкой стоит ВСЁ, только через неё мы можем ощутить, как это ВСЁ вибрирует сразу и везде.
А чтобы выразить это ВСЁ, через слово приходится изощряться, показывая, как ОНО отражается всюду, в том числе и в газетах…
Вот, пришла музыка в лице сына, на гастролях в Южной Корее он подцепил жуткий бронхит и теперь музыка сдаёт мочу и кровь на анализ.
Не музыка революции, не шум времени, а вибрации всего иногда приоткрываются нашему слуху. Того всего – ничего, о котором и сказать то нечего, о котором можно только молчать. На вербальном уровне – это словесная пантомима или ментальный балет.
«Я» – маленькая балерина.
Или «механическая», бородатая, как в немом фильме Леже, снятом в 1924 году.
Все сентенции сами по себе напрасны. Вопрос в том, как их расположить, мизансценировать. Сюжет не в динамике событий, а в динамике фраз.
Мозг – «наш» оркестр, «наш» хор. Я хочет увидеть вместо морока «себя» исполнителей-музыкантов, певцов-хористов, филармоническую залу, где сверкают нейронные люстры и бесконечно тянутся ковровые дорожки извилин.
Сейчас 10 утра. Я сидит в халате на диване, облокотившись правым локтём на свёрнутую в рулон и покрытую пледом постель. На улице минус 8. Вместо солнца, которого теперь почти не бывает, светит икеевский торшер. Я прекрасно понимает всю безнадёжность проводимого им эксперимента. Но ничего другого не остаётся. Надо идти до конца.
Мы танцуем.
10.12.2012
18
Дорогой брат!
Продолжаю сидеть в халате на диване. На улице минус 14. 10 часов 6 минут утра.
Вчера, копаясь в книгах, обнаружил у себя переиздание 1991 года «Подполье гения» Кашиной-Евреиновой («Третья стража»,Петроград, 1923). Я её читал когда-то. По-моему, Пти-Борис давал. И вот снова попала в руки. Примечания издательства «Гангут». Оно меня порадовало: «Розанов Василий Васильевич. Рус. сов. Литературовед, проф. МГУ». Ещё там есть хорошая опечатка в самом тексте, когда речь заходит о Свидригайлове – «банка с пауками».
А Станислав Пшибышевский, брат, вот что писал в «Заупокойной мессе», оказывается (в молодости я эту цитату пропустил): «И стал пол безмерно жадным. Он изменялся в бесконечной эволюции и не мог успокоиться. Он бешено стремился к счастью в трахитах, он ржал по наслаждению в первой метадзое, разорвав на две части первоначальное существо и, разделив самого себя на два пола, жестоко, грубо, ко взаимному разрушению, только для того, чтобы создать новое, более утончённое существо, которое могло бы изобрести ещё более сложную оргию удовлетворения для вечно голодных демонов его похоти.
Таким образом, пол создал, наконец, для себя мозг».
Может быть, моя эпопея с «я» тоже в этом русле. Мозг создал эго и оно нас поработило.
«Я» – Спартак.
Всё не так.
Переиздание Кашиной-Евреиновой досталось «мне» от Лены Шварц, когда Кирилл Козырев предложил забрать кое-какие книги после её смерти.
А тут, слава Богу, пока живой Кипнис подсунул «мне» книжку Вениамина Каверина, написанную ещё в 1928 году, «Скандалист, или Вечера на Васильевском острове» (М., 2004), и вот там обнаружил: «Странное чувство, которое испытывает в минуты острого сознания человек, когда собственная фамилия кажется незнакомой, досаждало ему постоянно».
А подзаголовок-то к Гоголю отсылает. В двадцатые годы ребята метили высоко. На мелочи не разменивались. Ещё кусочек из Каверина, «мне» понравившийся. «Вот только теперь к нему пришло последнее перед сном, давно изученное мгновенье, он, как всегда, заметил его и почувствовал с радостью, что наконец засыпает. Тогда, полуочнувшись, полуоткрыв глаза, не сознавая уже, как давно прекратилась томительная работа сознания, он повернулся на живот, вытянул ноги».
Это со вкусом сказано – «томительная работа сознания».
Вот сейчас пишу тебе, которого уже нет, «я», капитально сомневающийся в собственной достоверности. Эти два наших «нет» сообщают переписке (а я считаю, что ты отвечаешь молчанием) особую пикантность. Ведь минус на минус дают плюс.
«Наша» с тобой книга, брат, сплошной позитив, добродетель, апофеоз онтологического диссидентства.
Книга Аксельрод.
Книга Небытия.
Книга Не-я
До свидания
18.12.2002
P.S. Помнишь, вы с Кузьминским обессмертили поэта Ваншенкина, включив гениальную строчку в антологию «Ларец жемчужин»: «Любимая на том конце менялась медленно в лице».
Оказывается, ещё в субботу (15-го) он умер на 87-м году жизни.
19
Дорогой брат!
Нам с тобой, Николай Ильич, выпала честь принадлежать к «пропащей литературе». Эта литература, которая есть, но которую почти никто не читает. Так сгинула литература двадцатых и отчасти тридцатых годов. Это литература между стульями. Век серебряный и век советский. А между ними билась литература катастрофы, когда в городок из степи прилетал ворон с человеческим пальцем в клюве (Заяицкий «Баклажаны»). Или гениальная тетралогия Вагинова. Савич, которого я сейчас перечитываю. Николев…
Так и «самиздат» провалился в яму «перестройки». Наше перпендикулярное мышление ни здесь, ни там оказалось не ко двору.
Нас нет. «Моя» картинка с таким названием висит у «меня» над диваном.
Мы принадлежим к подводным течениям литературы. Они незаметны, но существенны.
Мы почти анонимны, как природные процессы. Но когда-нибудь наш перпендикуляр пробьёт заскорузлую поверхность обыденного сознания и сообщит миру нежность и новизну открытия. Темя времени не должно зарастать. Мы с тобой, брат, долбим темя. Ещё Новалис писал о рудокопе…
Без той «пропащей» литературы двадцатых-тридцатых не было бы нас, может быть и без нас кто-нибудь не обойдётся.
Бикфордов шнур не должен погаснуть. Ведь где-то там тротиловый заряд. Гений. Он взорвётся и станет сверхновой звездой в ноосфере.
Только и всего. Только и всего.
Будем тлеть дальше.
«Я» – тля.
Видишь, Коля, как я стало «моё» закавыченное я расцвечивать. То – Спартак, то – синяк, то – маленькая балерина, то – тля.
Прыг с корабля!
Футуристы Пушкина сбрасывали, а «я» сам себя.
Будь.
20.12.2002
P.S. С наступающим концом света, брат.
/ Санкт-Петербург /
(Продолжение в сл. номере)