|
* * *
Я живу
без единого стиха на губах,
без единого знака в судьбе,
но зато я хожу на руках
в удивительных синих очках
по железной трубе!
Булькает в трубе моей вода
в песню превращая каждый звук,
если что-то происходит – только вдруг,
остальное – просто ерунда,
и не надо мне везде и всегда,
и не надо мне знаков судьбы,
проплывают рыбами года
в тёмном теле волшебной трубы.
* * *
Тяни свою тень по дороге словно мешок смертей,
словно сонную сеть под кузнечиков стрёкот и звон,
тяни, но из речки вино торфяное не пей –
не то станешь болотом в конце времен.
Будут лоси губами срывать цветы с твоей головы,
зимой будешь спать, укрываясь мехами мха,
но пока сапоги от глины очистив пучком травы
иди за стрелой, пропущенной через века,
до кочки с царевной лягушкой сквозь душные летние дни
мимо речек с тёмной водой, где головастиков рой
тяни свою тень, словно сеть за собой тяни,
пустую дырявую сеть по земле сырой.
БОЛЕЮ
Приходят рабочие,
говорят о неисправностях на солнце,
греют замёрзшие руки
втыкая их в мое сердце,
где теплее всего,
пахнут маслом и краской,
шевелят затёкшими пальцами,
чёрными от въевшейся грязи
тяжёлого дня.
сидят в своих потных футболках
возле труб,
полных моей горячей крови,
сушат мокрую обувь и куртки,
серые как остатки весеннего снега…
Они курят так, что за дымом
не видно неба
и постоянно тошнит.
Я завариваю чай
Режу лимон на дольки,
кладу сахар,
достаю из шкафчика водку…
Но этого слишком мало
чтобы вновь заработало солнце,
и рабочие ушли из подвала.
* * *
Плачешь о пустых днях, о трудах бессмысленных
как о домах, что сгорают еще недостроенными:
дым пачкает небо,
а ты идешь от работы потный по влажной глине
и спишь на чердаке сарая,
где внизу лишь корова да свиньи.
Но иногда под крышу ласточки залетают.
БАКУ
Город, похожий на чашку чая,
где улицы тянутся к морю лучами,
где фуникулер вместо трамвая,
а вода горькая и золотая,
где гармонист поет на берегу
о горах, утонувших в снегу,
и белые барашки к нему бегут,
но в песке раскаленном тают.
город, где храмы полны огня,
город, где дни как монеты звенят,
в тёплой руке всё держит меня
куда бросить, ещё не знает.
ЮЖНЫЙ ТРИПТИХ
1
Твой купальник
и мои плавки
переплелись телами
в тесной сумке.
Хорошо ли им вместе,
я не знаю,
соленая вода пропитала их тела,
в чашечках купальника –
словно воспоминания
морской песок.
Когда вещи развесят на веревке,
песок выдует ветер,
вода высохнет,
даже следов не останется.
2
Моя одноразовая бритва
с еще острыми лезвиями
ползает по столу
скребется тихо:
у моей бритвы
лезвия защищены пластмассовой крышкой,
чтобы случайно не порезать
твою расчёску,
которая спит, вытянув длинную ножку
на столике в комнате
для двоих.
3
Мой компьютер через модуль блютуф,
ловит доступные устройства,
и твой телефон
вполне доступен,
только никак не устанавливается
новое соединение:
требуется код авторизации
одинаковый на телефоне и нетбуке,
и ты набираешь: раз два три,
и я повторяю: раз два три!
Словно на счет три мы вместе прыгаем с волнореза
сливаясь с морем.
ЛЕПЕСТКИ ИСТИНЫ
Дышать песком и умываться песком,
скрипеть песком на зубах
вместо речи,
ехать в открытой машине
с замотанным тряпкой лицом
по бесконечной пустыне,
по руслам высохших речек,
ехать, увязая во времени
где птицы, белые на восходе,
становятся чёрными на закате,
где всадник в золотом халате
рассыпает в небо синие лепестки,
цветов, собранных в оазисе
возле последней живой реки.
* * *
У тебя душа хороша,
моя душа не стоит и гроша,
и если мы полезем друг другу в души
это будет нелепо и скучно:
Мне плотному и телесному
в твоей душе будет тесно,
а тебе будет неинтересно
в моей душе, дырявой и облезлой.
Но совсем другое дело
залезать друг другу в тело!
* * *
Когда нож между нами, тебе видна
лишь одна его сторона,
а с моей стороны вовсе нет ножа –
только синие лепестки лежат.
Когда день между нами, мне слышна
только песня твоя одна,
нет на свете длиннее дня,
да и в этом дне уже нет меня.
Когда ночь между нами, наши сны –
лишь чужие отели чужой страны,
где за стойкой судьба принимает заказ,
не замечая нас.
* * *
Расскажи мне чудесную сказку,
подари мне книжку раскраску,
где лишь контуры, и силуэты
еще не заполнены цветом,
где нет ни единого слова,
где старый рыбак ждет улова,
и рыбка прозрачная не золотая
в белом небе над ним пролетает,
где корыто еще не разбито,
где старуха еще не сердита,
и никто доставать не спешит
краски фломастеры карандаши.
* * *
Живут ужасные психи
в страшной неразберихе:
никогда ничего не разбирают
и сами себя теряют,
но я нахожу порой
интересным их жизненный строй.
Ведь в идеальном порядке
нет никакой загадки.
* * *
Солнце нагрело берег,
даже мухам лень подниматься,
пляжники на пестрых одеялах
разлеглись большими цветками,
бутылки горлышки высунули из воды
смотрят в небо удивленно:
ни ветерка.
Лишь над озером не дрожит воздух,
стоит, отдыхает,
брошенный мальчиком плоский камень
прежде чем утонуть
долго скачет по поверхности,
оставляя круги, словно недавно
кто-то прошел по воде…
К вечеру будет гроза
и ветер смахнет руками
всех этих людей.
Спасатель смотрит на облака:
никто не тонет, все спасаются сами,
сидит он в будке на вышке
как птица в гнезде
над мальчиком, бросающим камни,
над кругами бегущими по воде.
ЗИМА
Среди снежных полей, во дворце чистоты и покоя
слово сложить не успеть из хрустального льда,
приходит весна какой-нибудь правильной Гердой,
и остаётся одна вода.
Кай возвращается вечером пьяный со стройки,
в сапогах облепленных грязью ложится в кровать:
найди меня снежная королева, нежная королева,
снова в глаза целовать!
За окном ветер лижет сугробы, ломает деревья,
Герда, пытаясь согреться, прижимается к батарее,
только маленькая разбойница в доме на самом краю деревни
любит своего ручного оленя и никогда не стареет.
* * *
Ходят болезни вокруг меня,
забираются в бедную шкурку,
терзают каждую клетку,
и я за таблеткой глотаю таблетку,
хожу я к врачу и в аптеку,
плохим становлюсь человеком,
а болезни в моем организме
устраивают дискотеку!
Тогда я себя словно лодку
заполняю прозрачной водкой,
и тело мое плывет –
в нем никто уже не живет!
|