Перев. с нем. Вальдемара Вебера
Опубликовано в журнале Крещатик, номер 1, 2011
Он погиб под Можайском
Эрих Мария Ремарк писал стихи в юности, печатался в газете родного города Падерборна «Osnabr?cker Tageblatt» и в дрезденском журнале «Sch?nheit» . Переписывался со Стефаном Цвейгом, поддержавшего молодого автора в его начинаниях. Но потом стихи Ремарк забросил, осознав, что лирика – не самая сильная сторона его литературного таланта. Ремарк вернулся к поэтическим текстам в конце 40–50-х годов. Видимо, у писателя были идеи и темы, требовавшие только поэтического воплощения. Эти тексты прозаик издать так и не решился, они остались в его архиве. Текст стихотворения «Он погиб под Можайском» мне представляется очень «ремарковским». В нем присутствует то, что мы так в Ремарке любим: пронзительная человеческая нота, усиливающая при чтении ощущение, что, когда писатель говорит о жизни конкретного человека, он говорит о каждом, держащим в руках его книгу.
Вальдемар Вебер
|
Он погиб под Можайском. Ночью. Все вокруг было белым от стужи и снега. И как только он умер, он был скован морозом, сразу, как только умер. Оледеневший, тяжелый, он в снег уходил беззвучно, каждый день понемногу все глубже, а снег все сыпал и сыпал… Часы на его руке прожили на день дольше, остановились равно в семь тридцать, и было все также бело на равнине в декабре в январе в феврале, и беззвучно над ним скользили по трехметровому снегу лыжи врагов в направленье Смоленска… Потом зарядили метели, и март наступил, и повеяло теплым ветром, и расплавился снег и он всплыл из белой своей могилы, и, скатившись с остатков сугроба, словно с грязного облака, в первый раз коснулся земли. А снег все таял и таял, и раны его открылись, и начали кровоточить, не сильно, как если бы он лишь сейчас стал действительно умирать… Он спал на лугу. Рядом винтовка и шлем. Он жил теперь жизнью призрака, но рос, распухал, шевелился, словно во сне неспокойном все еще видел последний бой. Иногда он вскидывал руку с жирной лоснящейся кожей, черные губы его дрожали, и из нутра вырывался стон зловонного тленья. Но вскоре он все же умер третьей своею смертью, и скукожился весь в жалкой своей одежде, и прижался к земле, и лицо его было покойным и отрешенным. А в недрах земли под ним зарождался таинственный шум весны. Поле боя в луг превращалось, воды текли, корни крепли, напирали ростки растений, пробивали твердую корку земли, но сквозь размякшую ткань шинели проклюнуться не смогли – пытались его приподнять, но было темно под шинелью, и они задохнулись и умерли вместе с ним, а вокруг цвели подснежники и анемоны. Началась жизнь червей и жучков, Они были подобно лисицам, пред которыми вдруг возник из тающих льдов мамонт – пища на целую жизнь… Горный рудник мяса. И земля начала вбирать в себя Иоганна Шмидта из 3-ей роты 152-го полка. Так он понемногу переселялся к корням, дикие кролики прыгали через него, восседали бабочки на зубах, совы ночью над ним летали… Никто его не нашел. Маленький круглый железный жетон – все что от него осталось – был найден в 2022 году, когда здесь строили спортплощадку для слепых детей, а до этого дом стоял, и в нем жили и умирали люди. Рабочие выбросили жетон – ненужную заржавленную железку. Два года понадобилось на то, чтобы он исчез навсегда, он был последним из павших, семь других залегали глубже и истлели несколько раньше. Лишь череп кое-какое время еще парил над землей, ростки юной вишни проросли сквозь его глаза, и вишня его подняла вместе с собою ввысь, а когда расцвела, череп глядел сквозь цветущие ветви в небо, череп без подбородка, что отвалился и лежал на земле отдельно. Какое-то время в Гиссене о нем горевали, но вскоре забыли о нем, потому что настали тяжелые времена. Лишь мать иногда говорила, что ему повезло не дожить до жизни, наставшей после… Но это она только так говорила, она, его пережившая на семь лет. Перевод с немецкого Вальдемара Вебера |