Опубликовано в журнале Крещатик, номер 4, 2009
Виталий АМУРСКИЙ
/ Париж /
Книга готовится к изданию в издательстве “Алетейя” (СПб).
Из книги
“Земными путями”
* * *
У прошлого твои глаза и голос,
Чуть хрипловатый как от табака,
Под утро, где осыпанных иголок
Не подмели за ёлкою пока.
Они ещё останутся с неделю,
Или, по меньшей мере, до тех пор,
Пока в квартире чистку не затеют,
С коврами, что выносятся во двор.
Позднее дом и сам пойдёт на чистку,
И, как на ипподроме, на пари,
Бегущих дней размазанные числа
Жокеями нырнут в календари.
Как тот мальчишка, что глядит с откоса
На солнца уходящего костёр,
Сквозь толщу лет простых и високосных
Я разгляжу вдали, что дым не стёр.
Обрывки фраз, свернувшиеся в тени,
Тех, кто оставить мог бы свет и след,
Когда б для сочинений были темы:
“Зима в Москве”, “Тоска в 17 лет”.
Прищурь глаза, и ты, в трамвайной тряске,
В пролётах заоконных галерей,
Узнаешь, может быть, холсты без краски,
Распятые на рамах январей.
Мы были в те года подобны глине,
Прочитан Вертер был, но кто бы знал!
Что ближе и понятней Младший Плиний
Мне станет сквозь подстрочник рельс и шпал.
* * *
Я не люблю модерн в злаченых рамах,
Писак, привыкших сладко жить и врать,
Вождей циничных в обновленных храмах,
Церковников актерствующих рать.
Я не люблю избытка слов и лоска,
России новоявленную спесь,
И ближе, чем берёзка мне — полоска
На горле у Есенина. Вот здесь.
* * *
Нелюбовь к Цветаевой,
Слухи накипевшие
Тех, кого цвета её
И слова не тешили.
Завистью колючею —
Красным, вроде брани,
Лишь рябин горючую
Алость в счёт не брали.
В белом — дальше кителя
Царского не ведали,
Мертвых пастбищ Китежа
Не считали бедами.
Не тоски течения,
Не мечты о витязях —
В золоте свечей её
Лишь альковы видели.
Но назло всей серости
Не погаснуть радуге
Над парижской Сеною,
Камою в Елабуге.
Бронзовая память
Как просто было б жить без красных дат
Под голубыми небесами,
И только в парке бронзовый солдат
Напоминал бы, как мы мир спасали.
Как от фашисткой чистили чумы
Европу, храбро погибая,
Как вздрагивали русые чубы
У пляшущих близ Вислы и Дуная.
Тот подвиг со счетов не снять —
Свят меч был, вынутый из ножен.
Но нынче календарь листая вспять,
Признаемся, что миф изношен
О нас — освободителях, о нас
Таких красивых и таких достойных,
С улыбками и блеском добрых глаз,
Прекрасными и в дружбах, и в застольях.
Ведь, жизни ради, разгоняя мрак
На поле ратном,
Не мы ли открывали дверь в ГУЛАГ
Народам-братьям?
Свободы именем, земляк, скажи, не мы ль
С кремлевским бонзой,
Не ведая грехов, творили быль,
Что стыдно бронзе…
Россия, земля моя, Боже,
Где нет ни двора, ни кола…
Что Тютчев? Морозец по коже,
А совесть — Глазков Николай.
Возникшие в споре каком-то
Случайные вспышки имён,
Незримая память-наколка
За Брестом почивших времён.
Свет дальних лет подобен мёду в сотах,
Подъездным фонарям в полсотни ватт.
Растаявший в неведомых высотах,
Где нынче он? Где руки мыл Пилат.
В прогоне лет, на призрачном пределе,
Где равнозначны силой жар и лёд, —
В глуши души, московской Иудее,
Меж красных гефсиманских звёзд её.
Как археолог память разгребая,
Я нахожу вопрос, как нож тупой:
В колоннах, скажем, давних Первомая,
Народом были мы или толпой?
Те, что трудились, спорили, любили,
Хмелели, дав усталости отбой,
Безвестные, известные — любые,
Народом или — серою толпой?
Те, что в привычной города толкучке
Спешили по делам и в Лужники,
Свиданья назначали, до получки
Друг другу становились должники.
Те, что искали правду в самиздате,
Ругали климат, глупость и бардак —
Порою кстати, а подчас некстати,
Скорее по-привычке, просто так.
Власть не любила тех, что непокорны,
Карая смуту, всякий вольный сбой…
Народ, толпа… Но если ближе к корню:
Кем сам ты был, и был ли сам собой?
Признание в краже
Обозначился вечер
Тенью дома косой,
Птичьим пеньем беспечен,
Серебристой росой
И клочками тумана
Возле лодочных свай.
Много ль надо ума нам,
Чтоб своим это звать!
Лишь без чувства, пожалуй,
Не дано — c’est la vie,
И закатов пожары
Жгут нас только в любви.
Не с торгашеской сворой
Звёзд российских овёс
В гулком поезде скором
За кордон я увёз.
Сквозь таможен препоны
Незаметно пронёс
Псковских храмов иконы,
Левитановский плёс.
Незаметно, поскольку
Спрятал в сердца проём
Эти света осколки.
Кто же роется в нём!
Не судите пристрастно
Кражу эту мою,
Честно я в ней признался.
Всё, что взял — отдаю.