Опубликовано в журнале Крещатик, номер 4, 2008
Анна
Стреминская-Божко
/ Одесса /
Иней на гроздьях засохших, листве темно-красной,
И на пороге недавно умершей соседки.
Все, что осталось — платок на заборе цветастый.
Осень стихи написала на листьях пожухлых,
Но недовольно срывает и в пламя бросает.
Всюду костры из стихов — ведь никто не читает,
Дымные рифмы по улочкам стелются утлым.
Здесь на окраине города время, как спица
Вяжет сюжеты на темы уюта, покоя.
Кажется, что ничего никогда не случится —
Будет листва такова, будет небо такое…
А между нами — пространства, просторы и реки.
Смерчи и смерти, тайфуны и сонмы событий…
Но еще время нас не разлучило навеки —
Мы улыбнемся друг другу, друг друга не видя.
* * *
Капли дождя на папирусах высохших листьев,
В каплях миры отражаются ярко и рвано.
Всюду костры — в них сгорают легчайшие жизни.
Дымная и хризантемная нынче нирвана…
Вечер, трамвай, психбольница, фонарь и аптека —
Все в этой части вселенной для счастья на месте.
За освещенным окном — силуэт человека.
Я же все мимо — с листвою мне падают вести.
Не научилась я жить, и всегда я была такою,
Что важнее всего была осень с ее дыханьем.
И для меня мешок с опавшей листвою —
Все равно, что наволочка Хлебникова со стихами.
* * *
Тот день наполнен медом был до дна.
Осенним медом — светлым и тягучим.
Жара ушла — иные письмена
Писал сентябрь на всей листве летучей.
В тот день хотелось книги перечесть
Забытые, не вспоминать ошибок.
Разлюбленных, обидевших не счесть —
Все были прощены, а день был зыбок.
Он легким был и теплым, как волна
Нагретая у берега, как сено.
Мы все омыты были им сполна,
Исцелены мы были постепенно.
И сохло быстро чистое белье,
И развевались простыни, как флаги
Неведомой страны, когда в нее
Вошли мы без геройства и отваги.
Эвридика
Ария Тóски в подземном звучит переходе.
Тóска поет с затаенной надрывной тоскою.
Тóска подземная в плащике не по погоде
с бледным лицом, что припудрено смертным покоем.
Мечется голос надтреснутый, жалкий, зовущий,
голых красоток и лики святых омывая.
Мечется и рассыпается пуще и пуще
под грохотанье летящего к морю трамвая.
Песнь Эвридики затем в этом царстве Аида…
Вот и Орфей, а быть может Харон — я не знаю.
Выручку он заберет, он зовет ее “Лида”,
вот он выводит ее, вот — поверхность земная.
Вот он идет и на тень ее не оглянется,
все как всегда: и спокойно, и тошно, и дико.
Только галерка случайным хлопком отзовется,
только останется — Тóска, тоска… Эвридика.