Опубликовано в журнале Крещатик, номер 2, 2008
Елена ГОНЧАРОВА
/ Москва /
* * *
С кустарными прожилками любви
Март жестяной, зачатый на крови,
Проглатывает снег над корпусами.
Не долететь бедняге до земли.
Он жил когда-то в облаке с часами,
Утекшими от спящего Дали.
Свинцовокрылой крышей листовой
Грозит апрель, — его не долистали,
И насылает половодья стаи
Перетираньем соли горловой.
Мосты прибиты к бормотанью рек.
Таращатся пропеллеры в гипнозе.
И удается безнадежность в прозе
Поэзии, хлебнувшей I’ll came back.
Чайная роза
Перепишешь письмо,
Переправишь совсем не туда,
Где в пустых коридорах
Из скважин сочится вода,
Где сады занесло
Островками растерянных пней,
И седьмое число
Наступает гораздо больней.
Заплати снегирям,
Пусть раскрошат тугие углы
На невинную шалость
И выход сухим из игры.
За стальным черпаком
Одиночеством сыты враги:
По словам босиком
Возвратятся, продав сапоги.
От намоченной спички
Не выгорит бедной душе.
Напиши мое имя
С надрезом в шестом падеже,
И почтовые осы,
Сужая ответный полет,
Принесут тебе розу,
В которой чаинка живет.
* * *
Переставая выстраивать сны понедельно,
Встав на пуанты, ловлю отмирающий снег
В той черноте мозговой, полюсной, запредельной,
Где ни детей, ни какао, ни вафель “Артек”.
Где запасают пассаты, и солят муссоны,
Где чердаки запахнулись на донное “Ом”.
Где пустота и тщета прорастают сезонно,
Где без помарки прописаны данность и дом.
О, оловянный солдатик, про сердце не надо,
Есть ли о чем говорить, если тают мечты.
Перерастая, стихи не выносят прохлады,
Не потому ли сгорают они, а не ты…
Трамвайчик
Время — вагоновожатый, не помнящий
Ни одного своего пассажира.
Мы ненадолго друг к другу прижаты
И, слава Богу, покуда живы.
За соучастие в выжимании
Себя самого из других таких же
Ты награждаешься переживанием
И учащенно на ладан дышишь.
Ты неопознан, не вызнан доподлинно,
Сам без себя живешь-куролесишь.
А над трамвайчиком — глянь-ка — в полнеба
Звездный офорт, как ты к Богу едешь…
* * *
Заваривая чай на чистом теле,
Глотая угли, пробуя углы,
Ты ловишь рыб за хвост спитой недели,
И сновиденья рыскают в постели
Под ворохом усопшей мишуры.
Бой — у часов, у ставен — золотуха.
Пройдоха-ночь проходит под столом.
И созерцает будущая муха,
Как в ежедневник метит оплеуха
И чохом порастает на былом.
Тебя закрутит пуговкой на нити
В слезоточивой полынье строки.
На посошок не помешают выпить,
Воспринимая двери как эпитет,
Крещенские цепные сквозняки.
* * *
Высота погасает над домом.
Как и не было талого дня.
(В остывающей ямке ладонной
Холодок, стерегущий меня).
На лесной заплутавшей тропинке
Ни следа моего-твоего.
(Но расставлены сны-невидимки,
И сохранно в снегу волшебство.)
Свет фонариков ёлочно-детский,
Если слёзы — святая вода.
(Залетала душа по-соседски
И осталась моей навсегда.)
* * *
Кровоточащий, рассыпанный горько по насту,
Черным прищуром зажатый в глухом уголке,
Не донимай, я могу, как и все, оказаться
Каплей древесной смолы в заскорузлой руке.
Ты будешь жить, как хотел, а меня не отыщут:
Окроплена и отпущена, навзничь цела.
Чуткой дремотой придавлен, придушен, пресыщен.
(Крошевом веры дремуча печная зола.)
Будь обогрет, не тебе подземельное эхо:
Схвачен дымком, одомашнен, а значит — прощен.
Сонным Емелей по жесткому насту проехал,
Искрой не выдав,
что до смерти
мне
наречен.
* * *
И любят, но не здесь.
Здесь — вспоминают редко.
Заходят на часок,
Уходят навсегда.
Слезится кухни свод
От скрипок-табуреток.
Литаврами кастрюль
Добацана плита.
Здесь важно иногда
Сказаться бесполезным,
Ведь розы из всего,
Что мается, растут.
Тоской закалена
Сталь безопасных лезвий,
И ржавый киль зимы
Упёрся в дно минут.
Как будто до весны
Не жизнь, а всхлип и выдох,
Как будто жжёный свет
Разбавлен кипятком,
И выглаженный снег
Не пахнет цианидом,
И пишутся стихи
О чём-нибудь другом…