Опубликовано в журнале Крещатик, номер 2, 2008
Олег Блажко
/ Киев /
“истопник”
На площадях говорят о тебе —
вроде ты запил, но я им не верю,
ангел сыграл на картонной трубе
и в кочегарку захлопнулись двери.
Время посева — в гудящую печь
бросить угля семь лопат или восемь,
лязгнуть заслонкой.
Курнуть, да и лечь,
вновь померещится — прошлая осень
стала весной, отменив холода,
бродит в зелёных и ярких одеждах…
…Странная сказка в безмолвии льда
с ясным отсутствием всякой надежды.
Здесь у печи — не уют,
но тепло,
там, за стеною — не знают об этом,
иней в окне укрывает стекло,
врёт календарь —
заявляет про лето.
Надо бы выйти сегодня во двор —
хлеб на исходе, на небо бы глянуть…
Только за дверью — пустой коридор
щерит клыки плотоядно и пьяно,
и никогда никуда не спешит —
смотрит, глаза по-змеиному сузив,
на неизбежность поимки души —
жертву своих бесконечных иллюзий.
…Как говорил гражданин Ланцелот,
череп дракону ломая прикладом:
— Каждому хочется жить, только вот —
есть тут такие, которым не надо.
Пыльная лампа и ворох газет,
рваный бушлат на казённой постели,
кашель с утра от плохих сигарет,
хуже всего, что достали метели —
воют и воют. И ниже нуля
градусов тридцать.
И сорок.
И двести.
Слышно, как насквозь промёрзла земля,
слышно, как ветер взлетает и крестит
город косым и корявым крестом —
тем, на котором распяли Андрея…
Спит позабытый, заброшенный, дом —
нет никого.
Но теплы батареи.
“upgrade”
К полудню истекает время вер,
и день сползает к вечеру, старея,
апофеозом радикальных мер —
бродяжничество
в стиле Моисея.
На сорок лет довольно простоты —
семь мудрецов не разберутся за год
в тех дебрях,
где твоё блуждает “ты”,
наевшись снов, как ядовитых ягод,
и вдоволь належавшись в том гробу,
что принято считать стихописаньем,
раз двести ты обманывал судьбу —
бросал стихи.
Но словно в наказанье —
живуч Господь, сидящий между строк,
следя за ритмом, слогом и размером,
и слышен топот ангельских сапог —
идёт апгрейд неверия и веры,
молчание —
замшелая тюрьма
и к вечеру почти невыносимо
от пустоты бумаги.
От ума —
всего лишь шаг к безумному экстриму,
когда на всё и вся вполне готов,
и душу бы продал за две-три строчки…
Идёт апгрейд
бессмысленности слов
до смысла и законченности
точки.
дорога домой”
И приснится однажды дорога,
так бывает в пророческих снах,
где блуждает в Алтайских отрогах
свежий ветер, как старый монах,
над обритой его головою
переливчата пропасть небес,
дышит запахом снега и хвои
вдоль по склонам взобравшийся лес.
Тот, кто шёл зачарованно в горы
слышал голос. Великая Тишь
говорила, что призрачен город —
тот мираж, где сегодня ты спишь.
И в дыму от костра, как в тумане,
корни в душу пускал горицвет,
под напевы шаманских камланий,
от которых спасения нет.
Отражались знакомые лица
в позабытом и смутном “вчера”,
и явилась из чащи волчица,
и спокойно легла у костра.
Голос падал — и ярче, и звонче,
бился бубен, варган дребезжал:
— Не окончен твой путь, не окончен…
Ядовитое множество жал
выпускали косматые звери,
поджидая у входа туда,
где в глубокой и тёмной пещере
по граниту струилась вода —
в чашу капала.
Мерно и часто.
В каждой капле — по чьей-то судьбе,
и количество данного счастья
будет меньше количества бед,
но — потом.
На нездешних широтах.
Под другим сочетанием звёзд
городские минуешь ворота
и увидишь, что выстроен мост —
он горит и теперь не растает,
а за ним, далеко по прямой,
до скалистых отрогов Алтая —
растянулась
дорога домой.