Опубликовано в журнале Крещатик, номер 1, 2006
Саламандрой, химерой,
Запоздалой сестрой,
Престарелой Венерой
На ракушке сырой,
Недолюбленной дочкой,
Черепахой в песке,
Мушкой, родинкой, точкой
На любимой щеке,
Отгоревшей гвоздикой
В эфемерном снегу.
Ханумой. Эвридикой.
А собой — не могу…
* * *
“Пернатым легче…”
М.Щербаков
Снова гонит тоска на былые места —Разве ж память откажет?
Пена грязи под сводом того же моста,
И водица — всё та же.
Да и голуби те же, Господь их храни,
А чего ты ждала-то?
И бездумны они, и бездомны они,
И крылаты, крылаты…
Что там внутренний голос тебе говорит?
Не завидуй пернатым.
Поброди по Музею Разбитых Корыт,
Подивись экспонатам.
Ты же видишь — неважно, что будет потом,
Если нынче — всё то же:
Та же пена и та же вода под мостом,
Те же голуби, боже…
* * *
…И вспыхнули, свет мой, и живы.
Горим ли — о том помолчи.
Искать невеликой поживы
Отправились губы в ночи.
Изменчивы нежности лики.
Мой ангел, не всё ли равно,
Что трефы, и бубны, и пики
Сегодня смешались в одно?
Но сладко, и больно, и жалко,
Что пламени свечка подстать.
И смутные карты гадалка
Не в силах сама прочитать.
Да много ли тёмная скажет?
И в том ли секрет ворожбы,
Что спутались линии наши
На смуглой ладони судьбы?
И толку ли каяться, милый,
И плакать над этой судьбой?
Мы так безнадёжно бескрылы,
Мы так безнадёжны с тобой…
* * *
Да неужто мне вечно по этим платить векселям
За минутную слабость — годами, годами, годами…
Как неистовый всадник, промчался Февраль по полям,
Лишь дыхание вьётся над конскими злыми следами.
То-то вольно ты дышишь, наездник; а мне не вздохнуть,
Лишь со свистом клокочет в гортани подобие крика.
Мне б в седло к тебе вспрыгнуть да рысью по полю махнуть —
Да ведь ты же летучий — тебя остановишь, поди-ка:
Крикнул, гикнул, пришпорил конягу — и скрылся вдали,
Растворился в тумане — и кони бывают крылаты…
Ну куда мне с тобою — такие проценты взошли,
Что пора бы, пожалуй, подумать о средствах оплаты.
* * *
Что делать, Господи? Всё тлен и суета.
В Берлине чопорном, в завшивевших Вшенорах
Я выла нá голос — в квартирах, в дырах, в норах.
А Музе Плача ты замкнул уста.
(И, безголосую, к чьим глиняным ногам
Её уложишь Ты? Забота ли, хвороба
Вобьёт её в орех и вишню гроба?
О ней восплачет ли угрюмый Вальсингам?)
Бежать, бежать. На пение запрет
В рябинах огненных парижского предместья —
Вот Твой вердикт. Клялась к тому же — вместе.
И будем вместе. Мой московский бред —
Твой смертный хлеб, английская Волчица.
Предтеча гибели — верёвка? Камень? Нож?
Темна вода, к которой ты идёшь
Поить свои безумные страницы.
А я — назад. В Россию без креста,
К колоссу валкому, оглохшему, слепому.
Мечталось мне: рябина слаще — дома.
Он всё простит и примет. Ни черта.
Всё расплывалось. В глине, на песке
Ползла, карабкалась. Пустели дни и дачи.
Туманы. Толпы. Письма. Передачи.
И крюк от лампы в каждом потолке.
Куда мне, Господи? В больницу? В гроб? В тюрьму?
Нет никого бедней и неугодней.
Волчице было подыхать вольготней.
Да будет мне по слову Твоему.
St. Patrick’s day
…По нулям, по нулям, по нулям.
Абсолютным, как вакуум.
Ты явился в ирландский бедлам
Протопопом Аввакумом:
Навещал, насолил, насулил…
Веселы твои истины —
Аж в глазах заплясали нули,
Адидасы, трилистники…
Пиво пивом, а музыки нет —
Мужики не торопятся.
Не пугай меня больше, мой свет —
Я сама — протопопица.
Я ведь знаю, что нужно терпеть
До покуда уж некуда…
Ладно, сами попробуем спеть.
Хватит детского лепета!
Брызнем дробью в дощатый настил,
Наорёмся — до выноса!..
Падди жигою нам подсластил
Горечь чёрного гиннеса.
А вернёмся — и рухнем без ног,
И — нулями — до завтрака…
Чем бы кончился этот денёк
Без весёлого Патрика?..
* * *
Откуда бы, право, такая хандра?
…За мутным окном проплывают снега:
Погода в юбчонке девчонки Дега.
Хандра по-французски, ты как-то сказал…
Ну что же, похоже.
“Центральный вокзал”.
Пойдём-ка, побродим. Пора, брат, пора.
Зачем нам с тобою такая хандра.
Придумаем сказку с хорошим концом:
Погреемся, что ли, холодным винцом.
Потом доберём золотым вискарём.
А как нам ещё совладать с ноябрём?
С печалью коровьей в глазах фонарей,
С застывшею кровью всех тех ноябрей
С промозглым Брюсселем в прокисшем снегу,
С ослепшим “хочу” и с глухим “не могу”,
С постылым, остылым… да что там, родной.
Пока не скосило — ещё по одной.
За папу. За маму. За дом, за семью.
За скучную даму, подружку твою.
За то, чтоб хотелось дожить до утра…
Да гиблое дело.
Такая хандра.