/ Париж /
Опубликовано в журнале Крещатик, номер 1, 2005
Галине Погожевой На свалку пёструю уставясь близоруко, как на медовый луг, и растопырив мельницею руки, мой Паганэль ревниво ловит бабочек, как звёзды, диковинным сачком развеивая комнатную моль, и улыбается на маленькую бледненькую дочь, которая его давно взрослей, внимательней и старше. Мой Паганэль добрее правды, выше доброты, слабее преданного бога, он миру, знаю, не простит, чтоб, не лукавя, из всех пустот потерянного рая творить напрасные миры. Мой Паганэль, я вас люблю и, вас любя, журить не забываю из близкого, как вечность, далека. 2003. Богемия Канцона Не сожалея о будущем вовсе и не надеясь на прошлое более, сложив громоздкие воспоминания и обречённые надежды в игрушечный зеркальный чемоданчик, в никуда из ниоткуда отбывают новобранцы, убывают новобранцы без обратного билета. Обними меня, мой ангел, на недви?жимых качелях. Как из форточки тогдашней, тянет поездом и снегом. Тянет кровом чужеродным, где мраморной слезой пастушки, не сожалея о будущем более и не надеясь на прошлое вовсе, Петрарка бережно омыл тоску и боль прошедшей жизни. 2004. Богемия Там На ладони несмелой апрельского ветра спит богемский забвенный погост. До этой валкой скамьи над рекой доезжал я и жизнь назад. Снова на серых кораллах ветвей наливаются клейкие почки, не спрашивая снова ни о чём и не прося себе с необитаемых высот ни воздаяния, ни счастья, ни пощады, и дышит в душу вновь душа вещей и взгляд струистый больше не отводит, и верный час сильфид благословен на хрупких ходиках беспамятной природы, как тот, как еле слышный клавесин, с небесных троп в просторах продувных разливший музыку стеклянную безмолвья. 2003. Богемия Тема За белым голосом, отверзшим шелков широких радужные волны, не двигая крылом, подломленным в земной непоправимой схватке с дыханьем тла окаменелым, за белым голосом - в немеркнущую синь, за грифами пернатыми гондол, не шевеля холщёвым опереньем с картонов побуревших Леонардо, из пропылённой прорвы коридоров повинно, честно, обомлело ложась в атласный дрейф, за солнцем голым, оловянным в разъёме убегающих аркад, увитых душами, как виноградом, за белым голосом, без вздоха, без оглушающей оглядки - в неизживаемую жизнь. 2004. Богемия Триптих дождя I Я знаю музыку разлук, что льёт и льёт вовсю, не умолкая, и всякий взгляд за взглядом без труда её припев пустой разоблачает в оттаявших зрачках. Я знаю, как сидеть в углу, остолбенело пялясь в угол, как будто бы из-за угла мы вытянем тенетами рассвет, и откровение в чело нас влажно и неспешно поцелует. Я знаю, знаю, грудью как рассекать звенящую волну и не стареть, не спать во сне, когда - на рыхлом илистом кромешном - когда на дне за тьмою тьма и тень во тьме не трогает тебя и не качает, когда в глаза не замечают за канителью недвижимой смывающего заживо дождя. II Зачем мне дождь в Париже пред- осеннем? Зачем мне новости иные? Порожние зачем звонки? Мне лихорадочный румянец на яблоке, шипенье отсыревшей спички, треск льда в янтарном виски и oкна в вечереющем окне - зачем? Зачем мне я, вздыхающий "зачем"? И злая радость быть сейчас и здесь, где время ловко распинает дни и наводняет вымерзшие ночи затем, что есть, ты есть, что ждёшь осиротело и думаешь за зеркалами чёрными дождя - зачем. III Какой упрямый дождь в Париже, какой сухой. И даже сердце - тише, тише, чтоб не прослушать, не услышать, как забрела по мостовой остекленелой слепая дама в кремовом капоте в подводный мой переулок Куртуа. Какой отпетый дождь в Париже, какой иной. Он кувыркается по скатам набухшей хризалидою мансарды, то не переча, то срываясь, но ничего не понимая и плача мутным оком фонаря. Какой дотошный дождь в Париже. Он голым бегает по крыше. Никто из живших не допишет его смиряющие тленом, его размокшие слова. 2002. Париж