Опубликовано в журнале Критическая Масса, номер 2, 2006
ПАВЕЛ БАСИНСКИЙ. ГОРЬКИЙ
М.: Молодая гвардия, 2005. 451 с. Тираж 5000 экз. (Серия “Жизнь замечательных людей”, вып. 963)
Стоит сразу отметить, что монография П. Басинского “Горький”, изданная в биографической серии “ЖЗЛ”, удивляет отсутствием интереса к целому ряду важных эпизодов биографии главного героя. Например, читателю не предоставляется возможность узнать, кто такие были Е. П. Пешкова, М. Будберг, М. Андреева. Между тем это не только близкие Горькому женщины, но личности, прошедшие свой сложный путь развития. Можно было остановиться хотя бы на обстоятельствах жизни жены Горького, Екатерины Павловны Пешковой, на изменении ее общественного статуса — от либеральной барышни, провинциальной гимназистки, до серьезного и много пережившего человека, политические убеждения которого были весьма своеобразны. Слабо освещена издательская деятельность Горького, его контакты с “знаньевцами” — и об их личностях стоило бы поговорить подробнее. Действительно, кто же все-таки были Е. Чириков, Серафимович, Шолом Аш и др.? Каким образом Горькому удалось объединить этих писателей? Но, пожалуй, не стоит задавать Басинскому подобные вопросы, ведь из его книги мы даже не узнаем, что за роман “Дело Артамоновых”, как писалась “Жизнь Клима Самгина”, что это за пьесы “Враги”, “Дачники”, “Дети солнца”; как складывалась сценическая судьба горьковских пьес, какое место они занимают в контексте драматургии “Знания”; что собой представляла ранняя журналистская деятельность Горького, и т. д. и т. п. В сущности, единственная тема, по-настоящему волнующая Басинского, — это Горький и религия. Фактически книга “Горький” представляет собой длинное эссе, посвященное этой, занимающей автора теме.
В биографии Горького более всего интересует Басинского… детство будущего писателя. Как профессиональный литературовед Басинский, конечно, понимает, что первые части горьковской трилогии — “Детство” и “В людях” — прежде всего художественные произведения, которые с большой осторожностью следует использовать как источник сведений о детстве и отрочестве Горького. Но, признав это, Басинский тотчас же о своем признании забывает и начинает ссылаться на трилогию как на самый что ни на есть документ! И в то же самое время Горький для критика Басинского становится подсудимым, которого Басинский судит весьма сурово, хотя и несколько странно!..
Басинский упрекает своего героя за то, что тот творит о себе “миф”. Но ведь ни один писатель в своем творчестве не нанимался излагать в точности свои анкетные данные. Рассказывая как бы о себе, писатель творит миф и тем самым открывает нам некую истину, более высокую, нежели анкета или паспорт. Часто своего рода “объектом мифотворчества” является женский образ. Едва ли “голубка дряхлая” и прелестная Софья, мать Сережи Багрова, похожи на реальных Марью Зубову и Арину Родионовну. В свою очередь и Горький, следуя традициям русской литературы, создает сильный и убедительный женский образ, образ бабушка Акулины. И вот этот-то образ Басинский и атакует, подобно тому как наивный Буратино атакует нарисованный на холсте очаг. Для Басинского бабушка Акулина отнюдь не художественный образ, но реальная личность, которую следует как можно скорее разоблачить! И Басинский, перетолковывая текст Горького, разоблачает бедную бабушку как “пьяницу” и вообще женщину, поведение которой оставляет желать лучшего! Но мало этого! Бабушка, “как ведьма в русской сказке”, тащит Иванушку-Алешу “в омут”, фактически принуждает внука убить в душе “милого, доброго и очень русского Бога”. Таким образом, бабушке и будущему писателю предъявляется серьезнейшее, с точки зрения Басинского, обвинение в богоотступничестве. Обвинение усугубляется тем, что они — противники именно “очень русского” бога.
Для Басинского постепенный приход Горького к атеизму — именно “религиозная трагедия”, под этим углом Басинский и рассматривает биографию своего героя. В повестях “Детство” и “В людях” Горький изобразил отход мальчика от религии как вполне естественный процесс, характерный для страны, где религиозные учреждения не отделены от государства, где господствует практика жесткого навязывания исполнения обрядов и обучения основам религиозных верований. Но именно этот аспект повестей не заинтересовал Басинского. Для Басинского подросток, отходящий от религии, это… “трудный” подросток.
Но кто же воспитывает этого “трудного” подростка? Прежде всего дедушка Каширин. Для Басинского Василий Каширин — настоящий положительный герой “честный, трезвый, трудолюбивый, богобоязненный”. Только несчастная женитьба на “ведьме” Акулине рушит его благосостояние. Бог дедушки — “истинный, настоящий”. И против такого Бога восстает будущий писатель! Следует отметить, что, подобно многим современным религиозным интеллектуалам, Басинский полагает отход от религии богоборчеством, а атеизм — соответственно — разновидностью религии. Примерно такие же рассуждения о Горьком мы находим в интересной книге А. Эткинда “Хлыст. Секты, литература и революция” (М.: НЛО, 1998). Возразить на подобные утверждения не так уж трудно:
“Когда говорится, что атеизм тоже религия, то это чистая софистика и передергивание. Любая мысль, которая мне пришла в голову и которую я считаю верной, может тогда вызвать обвинения в том, что я в нее верю. Получается, что либо я должен говорить то, во что не верю, — и тогда я лицемер, либо, если я верю в то, что я говорю и делаю, тогда я └верующий“. Это софистика, игра словами, замазывание принципиальной разницы между наукой и религией”1. Другой разговор, что религиозный интеллектуал обычно предпочитает не дискутировать, а обвинять!
Но рассуждения о замечательном дедушке Каширине в конце концов приобретают характер несколько абсурдистский. Вот дед жестоко избивает Алешу, который пытался противиться побоям. Старик замечает: “…не беда, что ты лишнее перетерпел: — в зачет пойдет!” Этот дедушкин вывод вызывает у Басинского чувство умиления:
“Вот бесхитростная вера дедушки. └Перетерпел“ — значит, Бог другое простит.
Не злой Он, дедушкин Бог”.
Подразумевается, что мальчик еще и сам виноват: не надо сопротивляться, когда тебя бьют до полусмерти!
А вот дедушка Каширин выгоняет подростка-внука из дома. Но, пожалуйста, не спешите осуждать этого “честного и богобоязненного человека”. Басинский задается глубокомысленным вопросом: что же такое жить “в людях”? И опять же приходит к выводу, что смысл дедушкиного выражения, “жестокого, но мудрого”: “ступай └в люди“ и стань человеком…”
Вообще-то “в людях” означает: вне семьи, без родных и близких, среди чужих, без защиты. Но Басинский рассуждает по-своему, обвиняя Горького в том, что последний с детства находится с людьми “в жестокой войне”!
Снова и снова Басинский пытается утверждать, что отойти от религиозных убеждений, прийти к атеизму означает… создать новую религию! И, согласно Басинскому, отстаивать человеческое достоинство в жестоких условиях сословной иерархии, лежавшей в основе государственного устройства Российской империи, означает… презирать людей!
Басинский судит своего героя сурово, явно придираясь к мелочам. Вот он вынужден признать, что Алексей Пешков был удивительно восприимчив к учению. Но тут же спешит кольнуть, напомнить, что стремящийся к образованию подросток — “бывший воришка”. Откуда такие сведения? Ну разумеется, из текстов все того же Горького! А вот Басинский радостно смакует то, что в начале своего творческого пути Горький не всегда справлялся с трудностями русской орфографии и пунктуации. Горький этого отнюдь не скрывал, но Басинский подает это в качестве компрометирующего открытия. Но особенно достается Горькому от современного критика за пресловутую “нелюбовь к народу”. Горький — сам человек из народной гущи, что называется, и поэтому отлично понимает, что народники этот самый “народ” идеализируют. Горький относится к народникам трезво, но и с глубоким сочувствием. Вывод же Басинского совершенно определенный: “…он не желает любить не только └народ“, но и └людей“. Он любит └человеков“”. Но мы уже знаем, что отстаивать человеческое достоинство, по Басинскому, — преступление! Все, что бы ни делал Горький, истолковывается Басинским как нечто дурное. Стремился к образованию, к творческой деятельности? “…Он… хотел реванша! За все! За то, что отец рано умер. За то, что не любили его. За то, что к свету сам пробивался через тычки и подножки”. Уже в молодости Горький становится известным писателем. Старшие, Боборыкин, к примеру, завидуют. Но подобную, вполне естественную зависть Басинский комментирует в своем стиле: “В славе молодого Горького действительно было что-то ненормальное, сверхъестественное”. Обратим внимание на определение “сверхъестественное”. Басинский то и дело кокетливо намекает нам на то, что герой его книги вроде как бы и не… человек!.. Некоторые достоинства Горького Басинский все же вынужден признавать. Вот критик соглашается с мнением жены Бунина, В. В. Муромцевой, полагавшей Горького редким писателем, способным любить “чужое”. Но опытный критик мог бы и сам догадаться, что если бы Горький не любил “чужое”, то не смог бы весьма успешно заниматься книгоиздательской деятельностью. Кстати уж, возможно, Горький и не любил “людей”, “народ”, но ладить со своими коллегами он умел, старался мирить их, когда они ссорились, и активно способствовал изданию их произведений; обо всем этом красноречиво свидетельствует его переписка.
Басинский старательно, в свою очередь, выискивает в жизни своего героя некие скандальные тайны и “отрицательные моменты”. Но почему-то все это никак не желает находиться! Вот Басинский волнуется: а на какие деньги Горький жил за границей? Но скандальная тайна снова оказывается мнимостью. На какие деньги? Произведения писателя широко издавались в России и за рубежом. Басинский противопоставляет Горькому русских писателей-эмигрантов, живших в бедности (весьма, впрочем, относительной). В книге Басинского благоденствующему в Италии Горькому противопоставлена дилетантка и наркоманка Нина Петровская. Разница в таланте и работоспособности не останавливает Басинского в этом сравнении. Кстати, а кто же пытался помочь той же Петровской? Ну конечно, Горький!
Особые претензии у Басинского к нравственности Горького. Во время поездки Горького и М. Андреевой в Америку умерла в России маленькая Катюша, дочь писателя. Вернуться в Россию Горький не имел возможности. С женой он расстался в свое время вполне цивилизованно, всю жизнь они поддерживали дружеские отношения. Сам расстроенный смертью дочери, Горький пытается утешить Екатерину Павловну, умоляет ее заботиться о сыне. Мальчик символизирует для них обоих новое поколение, которое через тернии и страдания придет к подлинно счастливой жизни. Иронизировать над подобными убеждениями Горького и Е. Пешковой не стоит, эти убеждения разделяли тогда многие. Но Басинский полагает поведение Горького в трагические для супругов дни “законченным цинизмом”!
И, конечно, особое внимание автор книги о Горьком уделяет юношеской попытке самоубийства Алексея. В сущности, влечения к самоубийству у Горького не больше, чем у многих его современников, в особенности молодых. Через попытку убить себя прошли, к примеру, молодые М. Цветаева и Л. Андреев. Надо сказать, что самоубийство в русской культуре, в русском быту всех сословий — обычная реакция на безысходность жизни. Глаголы “утопилась”, “зарезался”, “застрелился”, “повесился” исполнены в произведениях русских писателей глубокого смысла, эти глаголы знаменуют конец мучений и укор оставшимся в живых; трагическое, но освобождение. Религиозный запрет самоубийства отнюдь не останавливает решившихся свести счеты с жизнью. Вспомним, с какой уверенностью Катерина в “Грозе” произносит: “Кто любит, тот будет молиться!” Любопытна и уверенность в том, что не русский человек не может ощутить величие акта самоубийства и потому препятствует этому акту. У Достоевского в “Преступлении и наказании” остановить самоубийцу пытается солдат-еврей, у Горького — сторож-татарин. Впрочем, и сам Басинский, обвинив Горького в суицидомании, вынужден признать: “… на рубеже ХIХ—ХХ веков было чрезвычайно модно умирать не по-человечески, не по-Божески, насильственно прерывая жизнь в цветущем возрасте”. Таким образом, причина оказывается в этой самой “моде”, а вовсе не в социальных условиях и — затем — не в поражении революции 1905 года…
Конечно, главный герой “Моих университетов” — натура ранимая и решается на самоубийство как настоящий честный и совестливый русский человек. Придя в булочную, он слышит, как крендельщики рассуждают о готовящемся избиении студентов:
“ — Гирями ,бить будем! — говорили они с веселой злобой.
Я стал спорить, ругаться с ними, но вдруг почти с ужасом почувствовал, что, у меня нет желания, нет слов защищать студентов. Помню, я ушел из подвала, как изувеченный, с какой-то необоримой, насмерть уничтожающей тоской в сердце…
В декабре я решил убить себя”.
Делами о самоубийствах занималась Духовная консистория. Вот тут-то перо Басинского начинает дышать неподдельной любовью. Как внимательна Церковь к неудачливому самоубийце, сколько допросов, угроз. И от Церкви отлучили всего на четыре года. Вообще-то быть отлученным от Церкви в стране, где Церковь не отделена от государства, означает лишиться даже тех немногих прав, которые, что называется, имелись в наличии. И, конечно, рассуждая о неудавшемся самоубийстве молодого Пешкова, нельзя не вспомнить об увлечении его идеями Ницше. Этими идеями в России увлекались многие. Когда Горький осознает в Ницше предтечу нацизма и фашизма, увлечение ницшеанством окончательно у Горького проходит. Но Басинский, упомянув о том, что Горький “проклял Ницше как предтечу нацизма”, тотчас добавляет: “Именно Горький стал главные проводникам этого мифа в СССР…” То есть какого мифа? О том, что идеи Ницше, как, впрочем, и идеи Достоевского, сделались в определенном смысле интеллектуальным фундаментом нацистской и фашистской идеологии? Это разве миф? Разве интеллектуальные сторонники того же Гитлера не относились к обоим писателям резко положительно, что называется? Но Басинский произносит многозначительное “миф”, как будто мы Ницше не читали! Кстати, жаль, что Басинский не рассмотрел негативное отношение позднего Горького к творчеству Достоевского!..
В отношении Басинского к убеждениям Горького есть большая доля своего рода ханжества. Басинский, например, утверждает, что Горькому “не нравилось все основательное”. Почему? Потому что Горькому не нравится старик-старовер, ненавидящий “черномазых персюков, проклятых махмуток — чечню”, плюющий вслед “инородцам”. Разумеется, по этому поводу Басинский делает Горькому очередное замечание: и почему это писателю “с дедушкой Василием и этой крепкой староверческой семьей неприятно”? Ну что же тут поделаешь? Неприятно Горькому с человеком, способным избить ребенка до полусмерти; неприятно с ксенофобами и религиозными фанатиками! И уж будто Басинский не догадывается, что именно не нравится Горькому в “крепкой староверческой семье” и ее главе!
Талант Горького-издателя Басинский вынужден скрепя сердце признать, но немедленно добавляет: “… в материальной стороне жизни └Знания“ были зачатки будущего Союза писателей, элементы советской литературной политики, обеспечивающей советских писателей в материальном плауне, но и требовавшей от них идеологической службы”. Конечно же, Горький не требовал от писателей-“знаньевцев” никакой “идеологической службы”. Вообще-то советский писатель, не желавший так или иначе служить государственной идеологии, попросту отлучался от литературного процесса, печататься ему уже было негде. Но “знаньевцы”-то имели полное право печататься где угодно! Другой вопрос, что в “Аполлоне” или в “Золотом руне” их не стали бы печатать. Басинский как будто забыл о том, что у издательств и журналов бывает разная политика в сфере публикации. Именно поэтому Горький отрицательно отнесся к предложениям опубликовать в “Знании” произведения Сологуба и Ауслендера, равно как и произведения Л. Андреева “Тьма”, “Жизнь человека”. И не потому, что Горький — такой тиран, как полагает Басинский, а потому, что у “Знания” было свое преимущественное направление: реалистическая проза.
И, разумеется, определение “черносотенцы” Басинский ханжески заключает в кавычки, как бы намекая на то, что эти самые “черносотенцы” всего лишь один из советских мифов! Так же ханжески винит Басинский Горького в… катастрофе 9 января 1905 года! Оказывается, это Горький виноват, это он призывал к “безумству храбрых”, а не к “мудрости кротких”. Но вот уж действительно, позвольте! Разве поход рабочих, несших царские портреты и иконы, не был тем самым походом кротких? И разве это Горький отдал приказ стрелять в безоружных людей?..
С тем же странным ханжеским умилением относится Басинский к царской цензуре. Цензор требует от Горького “духовного приличия” в речах персонажей “На дне”, а Горький, этот “духовный бомбист”, желает отстоять свое право на свободу творчества. Так-то! И наконец в тексте Басинского появляются два очень странных персонажа, так в каком-нибудь триллере могут явиться вдруг вампиры, маскирующиеся под обыкновенные людей. О ком же речь? “Плохому” Горькому Басинский противопоставляет двух “хороших”, по его мнению, писателей. Это Михаил Осипович Меньшиков (1859—1918) и Сергей Александрович Нилус (1862—1929). Как же их характеризует Басинский? “Положительный”, “религиозный”, “глубоко православный” Меньшиков — “одна из самых интересных фигур не только в русской журналистике конца ХIХ — начала XX века, но и в критике, и в философии”. Между прочим, он был членом правой националистической организации “Всероссийский национальный союз” и одним из авторов довольно-таки печально известного “Нового времени”. Но кого же все-таки Басинский в лице Меньшикова противопоставляет Горькому и демонстрирует в качестве идеального журналиста и патриота? Надо отдать должное Меньшикову: свои убеждения он декларирует просто, без обиняков. Японцев в статье “Благодарность” (1905) именует “макаками”; финнов, евреев, армян и проч. — “врагами России и самыми заклятыми”, которые “иными быть не могут”; это в статье “Двунадесять языков” за тот же 1905 год. Впрочем, и русские, “которые возмущены своим правительством”, тоже, разумеется, враги России. О пресловутом “еврейском вопросе” и говорить нечего! Достаточно посмотреть на заглавия статей Меньшикова: “Еврейское иго”, “Еврейская империя”, “Секта жидовствующих” и т. д. Статья “Секта жидовствующих” опубликована в 1911 году. Внимание! “…Есть народы мирного злодейства, которые выродились в преступный, но паразитный тип… Может быть, каждый измельчавший и выродившийся народ становится жидом…”
Но что там Меньшиков! Рядом с Нилусом он просто-напросто добрый плюшевый мишка! С. А. Нилус — тот самый писатель и журналист, которому все мы обязаны появлением знаменитых “Протоколов сионских мудрецов”, занимательной страшилкой о “всемирном еврейском правительстве”, жаждущем захватить власть над миром. Но Басинский будто и не читал сочинений Нилуса. Басинский все о своем, о девичьем: “Нилус жаждет личной веры и нравственной опоры в мире”, а Горький — ну понятное дело! — “бунтует против Бога”!.. Впрочем, отношение Церкви к писателям иных, нежели Меньшиков и Нилус, убеждений Басинскому известно. Недаром он приводит с глубоким сочувствием к Иоанну Кронштадскому цитату из его дневника: “…Господи, не допусти Льву Толстому, еретику, превзошедшему всех еретиков, достигнуть до праздника Рождества Пресвятой Богородицы, Которую он похулил ужасно и хулит. Возьми его с земли — этот труп зловонный…”
Что касается тем: Горький и революция 1917 года, Горький и СССР, то Басинский подменяет серьезный анализ своеобразными “малярными работами”, то есть все, что в советской идеологии считалось светлым, поспешно названо “темным”. Подобный прием ведет прямым ходом к прямолинейности суждений. И, разумеется, мы в который раз узнаем, что роман “Мать” — “слабое произведение”, что образ Павла Власова отсылает к евангельскому апостолу Павлу, что роман — заказной…
А Петр Заломов, рабочий, вероятный прототип Павла, — апостол Петр? А роман испанской писательницы Эмилии Пардо Басан “Женщина-трибун” (La tribuna), изданный в 1883 году, кто заказал? Это роман о работнице, становящейся сознательным борцом за права рабочих. Между прочим, Пардо Басан — автор книги “Революция и роман в России” (1887), ее произведения были известны в России, а ей, в свою очередь, было известно творчество раннего Горького. Любопытно, что роман Пардо Басан заканчивается рождением у героини сына, который будет расти без отца…
Но главное в работе Басинского, как это ни странно, попытка доказать, что Горький — существо сверхъестественное, нечто среднее между антихристом и инопланетянином. Например, он слишком стойко переносит боль и у него нечеловеческая работоспособность. Вот и Алма Кусургашева, студентка Коммунистического университета трудящихся Востока, вхожая в дом Горького в Москве, умирая в 94 года, “по свидетельству дочери… “сверхъестественным усилием попыталась приподняться, протянула руки и, обращаясь в пространство, четко и раздельно произнесла: └А-лек-сей Мак-си-мо-вич!“ Это были ее последние слова”. Ну, вы понимаете, что увидела бедная старушка? Наверное, все того же Горького, только не в виде усатого старика, а в его истинном, сатанинском, конечно же, обличье! Басинский предлагает нам удивительную версию: “Вообразите себе, что Горький был не совсем человек”. Да, это был представитель иной цивилизации. Его послали на Землю в командировку, он даже немного полюбил людей и когда, вернулся на родную планету, даже плакал!..
Стивен Кинг отдыхает!
Фаина Гримберг
1 А. В. Петровский. “Никакой христианской психологии как науки нет” // Скепсис. Научно-просветительский журнал. 2005. № 3—4. С. 156.