Опубликовано в журнале Критическая Масса, номер 2, 2004
ЮРИЙ АРАБОВ. БИГ-БИТ
Роман, повести. М.:
Андреевский флаг, 2003. 400 с. Тираж 10 000 экз.
(Серия «Русская современная проза»)
АЛЕКСАНДР О’ШЕННОН. АНТИБАРД
Московский роман. М.: [Издание автора], 2003. 266 с. Тираж не указан
— Молодой человек! Нет, это я не вам.
Из фильма Г. Данелия «Орел и решка»,
да и часто на улице
Когда, оглядываясь, видишь лишь руины, романов, верно, лучше не писать.
У автора «Писем римскому другу» был лишь «Петербург-ский роман» — поэма, созданная Бродским в 21 год. «Московские» романы Юрия Арабова и Александра О’Шеннона написаны соответственно 50-летним и 40-лет-ним автором.
Точнее в преддверии. Пятьдесят и сорок им исполнится в октябре 2004-го.
Трудно не впасть в ересь о поколениях и датских округлостях: пафос «Биг-бита» (далее «ББ») и «Антибарда» (далее «А») к тому располагает.
Надо удержаться. Хотя бы от публицистики, которой авторы «А» и «ББ» грешны.
Присказка о двойке
Сразу извинюсь за потревоженную тень Бродского в контексте этой двойной рецензии. По шкловскому сче-ту, когда в 1920-х русские литераторы виртуально мерялись силами в Гамбурге (ныне резонней в Кельне), Арабов-прозаик сейчас еще в Шереметьево, и вылет задерживается, а О’Шеннона спросили в ОВИРе попросту: «Зачем вам в Гамбург? Вы же ирландец». (Действительно, ирландец по деду. Так что не псевдоним, а по делу.)
Импульсом к столкновению первых романов литераторов разных весовых категорий (романов и литераторов) стал не только метафизический недопуск обоих в порт одного моря. У «ББ» и «А» есть формально-фамильно-фатальные черты сходства.
Прозы — поэтов, хотя О’Шеннон устами альтер эго, барда Андрея Степанова, и отрекается: «…я стихов как таковых не пишу. Я конкретно пишу тексты песен» («А», с. 1221). Окуджава, которому досталось в обеих книжках и который, как следует из аннотации, вместе с Ю. Ряшенцевым и А. Дидуровым рекомендовал О’Шеннона в Союз писателей Москвы и Союз литераторов России, настаивал как раз на стихах. Как-то сказал по этому поводу: «Музыка Глинки. Текст Пушкина».
Оба романа — несентиментальные путешествия. На самом-то деле — потаенно-сентиментальные: у О’Шеннона получился пьяный Радищев, хоть закос был под Веничку и, видимо, имел место соблазн брякнуть: «Поэма». От этого автор удержался (от эпиграфа из Джойса не удалось). Арабов же сбился с маршрута. Вместо намечавшегося задора шотландца Стерна получилось очередное бесчувствие ирландца Шоу.
Путешествия оказались еще и дилетантов. В плохом, са-мопальном смысле это про О’Шеннона и его неведомых издателей (раньше писали: «На средства автора»). В относительном — про Арабова: роман каннски-увенчанного сценариста, автора поэтических сборников и книги эссе «Метафизика судеб» дебютом не назвать.
Наконец, общее у «А» и «ББ» — то, что на поверхности и вынесено в заглавия: путешествия в сейчас и обратно совершаются на одной машинке времени. Арабов разделывает под орех рок, О’Шеннон кусает груди кормилицы — Авторской Песни: «У каждого поющего барда под носом висит здоровенная радужная сопля» («А», с. 247). Драка с алжирскими беями, у которых известно что под носом, продолжается сменой спарринг-партнеров: в «ББ» — прицельно по КСП, в «А» — по смежному року. Для расправы с мертвыми бард-гуру Арабову хватило трех кличек: хрипатый, гнусавый и доверительный (послед-ний — Визбор) и столько же стр. О▒Шеннону на все про все — 260.
Но и рок, и бит, и КСП, и бард, или анти-, или еще какой шансон — в сих дефинициях лукавый ногу сломит — лишь повод поговорить о тяжком прошлом и горестном настоящем.
Музильный ринг
В 1980-х была передача «Музыкальный ринг». На половике из гамбургского коврика два разных исполнителя или группы отвечали на идиотские или ГБшные вопросцы подсадной публики. Но рокерам была неплохая реклама, тем более многие выпутывались.
Битого и небитого авторов «ББ» и «А» с ринга замшело-проклятых вопросов не уводит даже музыка: очень держат канаты-амбиции — на исповеди сынов века. Арабов для этого переносит действие в 1968-й (эпилог — в 2000-х). Автору там четырнадцать, его герою, альтер эго, но не совсем — Фету (в миру и в 2000-х Федор Фетисов), дерзающему на самопальной гитаре с дворовым ансамблем, — типа того. Параллельно, но очень по-лобачевски на Abbey Road ливерпульская четверка уже не дерзает, а распадается и гниет. Полмаккартни и три аккорда.
Фет видит другие руины: задворки киностудии Горького, откуда с помощью уделанных Арабовым творцов (особо достается священным тельцам соцреализма С. Герасимову и М. Донскому) его «запись» улетает в Лондон. От нее с кумару тащится Леннон, и на красной волне «жучки» записывают «Белый альбом». Так вот откуда Back in USSR, выясняется.
Прилетает оно и впрямь back: о юном диссиденте, жучках и пражских танках докладывает Андропов Брежневу. Гомерически смешная вставная глава «На малой земле» напоминает: поднаторевший в заклании молохов, жругров2 и прочих тварей Арабов, в отличие от очень серьезного соратника по «Русскому ковчегу» («сколько нас, сокуров и арабов?» — В. Друк), — человек все же веселый.
Однако незадача: располагавшие к балагурству главы со старрингом «Битлз» не то, что не получились, а, как глаголят кабацкие лабухи (у Арабова — музилы, счастливое слово), — полная лажа или — в лексике «Антибарда» — «вместо ансамбля играю я сам, бля». Особо удручает кульминация «ББ» — сцена виртуального визита Фета на Эбби Роуд. Я приду к тебе с приветом, или Развесистый стоун-хэдж. Ср.: « — Класс!.. — прокричал Леннон, заводясь, и истошно поддержал Харрисона в микрофон: — Пошел на фиг! Отвали!.. Проваливай!!» («ББ», с. 206).
Изящное «на фиг» — не для О▒Шеннона. На обложке «А», промеж богохульной картинки, и фронтисписе — рекламные предупреждения: «Внимание! Ненормативная лексика» и даже «Детям до 16». А так, в общем-то, ничего не происходит («…и вряд ли что-нибудь произойдет» — Макаревич, ему тоже смачно вмочили).
Проснувшись в московской «жопочке» («А», с. 9) Тушино (жопа — «это Жулебино, Марьино или Братеево», с. 8), бард Степанов начинает похмеляться, едет в свою жопку — на Каширку (снимает у подруги за копейки) — едет на тачке за другой подруги счет, за тот же счет продолжает пить, уныло трахается с той еще Верой (Печорин, не к ночи будь), типовой Женщиной Барда («…главным образом в очках, с немытыми волосами, в походных свитерах и китайских джинсах, оглушительно хохочущие, визгливо пиздящие», с. 247), ввечеру попадает на Сокол, в объятия КСПшников («…неряшливые, потные мужики с растрепанными бородами, с такими рожами, как будто кто-то схватил пятерней, сжал изо всех сил, потом отпустил — да так и осталось», с. 246—247), где вместо песен блюет со сцены. Попутно — на протяжении литров трех водки с коньяком «Москов-ский» и еще какой-то бурды — бард Степанов думает, вспоминает, хвалит Испанию и Ирландию (там тоже иго было и есть, ан чисто), неловким матом кляня немытую Россию, а попутно и все остальное, начиная с краткого содержания Библии: «Все тщета и хуета хует» (с. 117).
Почему это «роман» — неясно. В качестве love affair? Тогда уж «трах». В целом же — «Жалобы турка»—2003.
Сказка о тройке
На резонный вопрос: стоит ли «попусту тратить заряды» (Гоголь, «Игроки»), вдаваться в пространности о неудавшихся книгах? — стоит ответить. Хотя, конечно, из безнадежной серии: к лицу ль поэтам проза, «Не спи, не спи, художник» и т. д.
Некоторые лирики (или текстовики) впадают в презренную ересь, полагая, что все еще «больше, чем». Это досадное заблуждение больше по адресу О▒Шеннона. С Ара-бовым другое.
Он примеривался давно и поэтапно. В его сценарии «Ангел истребления», загубленном (как, на мой вкус, и многое другое) фильмом «Посвященный», история схожая. На задворках империи к юному герою является шестикрылый серафим им. Л. Бунюэля (у того был свой «Ангел истребления»), как в «ББ» битлы виртуально паломничают в Россию. Немой ангел путем кровавого поцелуя передает герою дар уничтожать злодеев: от африкан-ских диктаторов до нехороших депутатов первого созыва. В конце 1980-х не вышло — ни глаголом, ни физически сжечь: сам же герой и сгорел, а дар достался папе-депутату. Ряд волшебных изменений милого лица был продолжен в киноповести «Юные годы Данта» (по счастью, не экранизирована) и просто повести «Времена года» (1998), идущей в сборнике «ББ» следом за заглавным романом. Повесть вызывает дежавюшный кошмар: только что читал. Вскоре успокаиваешься: лирический эскиз от первого лица. Завершается повесть стихами: тень Бродского его усыновила. Кстати, «Живаго» телеэкранизируют по сценарию Арабова.
Идея отчетливо артикулирована в 2000-х. Правда, не в романе про юные годы Фета, а в интервью про фантастику в кино: «…даже у └новых русских“ моего возраста я замечаю сейчас усталость и озлобленность. А значит, для них не очень органично подобное состояние — как и все, что они проделали со страной и с собой. Да-же те из нас, кто переступил за-преты, все равно остались реф-лексирующими людьми. Им поставишь └Rolling Stones“, └Beatles“ или └Deep Purple“, и они заплачут»3.
Все это, как и пафос «ББ», умещается в одну строку из интервью ровесника Арабова — БГ: «Рок-н-ролл — так же, как 17-летие: у всех было 17 лет, но не все делают из этого выводы».
Зачем роман? Потому что «у всех было»? К тому же — роман-мартиролог. Вообще, добавки-уточнения (роман-миф и т. д. Чтобы c кем-л. не спутали?) представляются несуразными, но к «ББ» вопрос посерьезней.
С чего бы мартиролог4? Кто тут мученик? Музила Фет, которого автор в финале заставляет-таки вещать эго-публицистикой, хотя он (автор) долго, надо признать, держался? Или покойные Леннон с Харрисоном? Или come together?
Тогда уж Андропов и Брежнев: эти А и Б, несомненно, у Данта на задворках ворочаются. Или ошенноновский музила Степанов. Он хоть точно знает, чего он страдает: нет денег, чтоб выпить, трахнуться и, главное, квартиру купить, чтоб там пить, трахаться и в землю закопал, надпись написал.
Показательно — в свете вопроса «зачем?» — то, что эксгумационную археологию «ББ» нашла награда. Роман попал в трио финалистов премии им. Аполлона Григорьева за 2003-й вместе с «ДПП (н/н)» В. Пелевина и «Бессильными мира сего» С. Витицкого (псевдоним Б. Н. Стругацкого).
Странное сближенье сперва озадачило. Не само сочетание (бывает), но другая сказка: выбор жюри, то есть в его лице Академии российской словесности. Когда премию, лишившуюся денежного эквивалента, получил Арабов, последовало разъяснение: «Не вручить премию Аркадию (так! — В. Ш.) Стругацкому было бы преступлением, — признался председатель жюри Павел Басин-ский. — Не вручить ее наконец-то Пелевину, — тоже преступление. Но, с другой стороны, мы знали, что на церемонию приедет один Арабов…»5
До прочтения «Бессильных» я тоже путал Бориса Стругацкого с его покойным братом, так что хорошо понимаю оговорившегося П. Басинского и/или не уточнившего Л. Пирогова (автора заметки в «НГ-EL»), но не поздоровится от этаких призов. Точнее — комментариев.
О преступном невручении Пелевину промолчу (Тарантино с Ди Каприо на «Оскаре» ваще всю дорогу прокатывают). Стругацкому — по совокупности заслуг — стоило бы. К тому же, все финально-премиальные романы совпадают в пафосе и аранжировочной фантастике для посвященных.
Патриарх жанра в очередной раз хоронит иллюзии доживших до понедельника, который породил — не в субботу, а в другой понедельник — нынешних 40-летних. Которых (вроде не бездельники и могли бы жить) от лица своих в который раз хоронит Пелевин. Арабов из промежутка: «В пятидесятых рождены… в семидесятых болтуны» (Е. Бунимович). Не награжденный пока ничем, кроме мазохистских восторгов КСП, «Антибард» — это новейший виток поколенческой разборки, но — на хрена кобыле ангел истребления (первый магнитный альбом О▒Шеннона называется «Ангел на белой козе». Ср.: «Психо(нарко)делическая богема жаждет: а) БГ, б) А. Вертинского, в) А. О’Шеннона». — «А», с. 38)?
Они сошлись. Не лед и пламень, но все сошлись. В одно время в одном месте.
По остроумному замечанию Л. Пирогова, премия име-ни автора «Двух гитар» вручена Арабову, который про другие две гитары6, а тут и третья — О▒Шеннона — жалобно заныла: «Внутрь каждой гитары нужно приклеивать инструкцию: «Как стать русским пророком»» («А», с. 38).
Я не был никогда в Ирландии
Когда Юрий Арабов был еще не метаметафористом (придумают же), а только «ироническим поэтом», но уже в скорбных тенетах Сокурова, явилась его «Прогулка наоборот» (1984):
Я не был никогда в
Австралии,где молоко дают бесплатно.
Где, может быть, одни аграрии
да яблоки в родимых пятнах. <…>
Я не бывал, к тому же, в
Греции,
где моих предков съел шакал,
и не читал, увы, Гельвеция
и Цицерона не читал.
Но я бывал однажды в
Туле,
где задержаться не планировал
и где в музее видел улей
да зайца с ликом Ворошилова.
Помню вариант: «…в ее неминеральных грязях, где я в музее видел улей да зайца с ликом Тимирязева». Видно, туляки обиделись, и Арабову спустя пять странных лет ответил друг, товарищ и поэт-юморист И. Иртеньев «Прогулкой на два оборота», где он, в свою очередь, «бывал в Голопобоево»:
Там низок уровень культуры
И редко слышен детский смех.
Ты лучше их не трогай, Юра,
Убогих, Юра, трогать грех.
Арабов не прислушался. Наоборот, в отместку посвятил Иртеньеву «Стихи о переселении народов»: «…путешествует русский в Россию. Ни черта там не может понять».
То есть как не давала, так и не дает.
Никакого ответа.
Цитаты из тусовочной переписки давно минувших дней — не только для ретро-колорита. Нынешняя битва Арабова и О▒Шеннона с тенями забытых предков («Тени без конца» — Фет, А. А., а не арабовский), как и с подзабытыми современниками, как и не очень свежая попытка пульнуть аршином общим напоминает эпизод из несмешной кинокомедии «Онегин». Протагонист там, кто не видал, сразу палит поверх Ленского из ружья, а, напужав малого, спрашивает в презренной прозе: «Вы браконьер?» Удачная, кстати, шутка.
Если без шуток, то в голливудском кино — «Прет-а-Порте» Роберта Олтмэна — интересную мысль высказывает одна из самых противных героинь, глянцево-откутюровская критикесса. В запале она переходит на личность не менее противного глянцевого фотографа-ирландца, который снял ее неглиже в какой-то компрометирующей позе (поза за кадром): «Ирландские свиньи! Да если вам вернут вашу страну, вы же не будете знать, что с нею делать!» — и что-то про аграрную ориентацию отчизны Джойса и Шоу.
Но не буду про малую родину А. О’Шеннона в свифтовско-оруэлловских образах, в коих он про Россию. Да и не был я в Ирландии. Да и в Венеции («Там чуть не помер Томас Манн, а, может, Генрих — я их путаю» — Иртеньев). Только в Туле, Козлове, Георгиу-Деж и Голопобоево. А вот как столичного долгожителя не очень-то убеждает в патриотизме автора «московского романа» его песня «Москва»: «Ах, как я люблю этот город! Как я от него торчу». Этот текст О’Шеннон барду Степанову не отдал, всучил похуже.
Стихи Арабова, напротив, убеждают куда больше и его просто прозы, которую он сосредоточенно портит, и куда более удачной (потому как без пафоса) кинопрозы, которую не менее портят другие. Ср.:
Но пробка, пробка…
И чтобы ее пробить
из горла улиц, кто нужен?
Возможно, гусар Толстой,
поручик Ржевский, тенор Козловский,
крутой биг-бит.
У меня ж ни второго, ни третьего нету…
Я весь пустой.
(Биг-бит, с. 249.)
Если совсем без шуток, то стоит ли с этакой пустотой опять за былое и думы?.. А ведь у Арабова и О▒Шеннона, помимо хорошего ритма повествования и грустно-без-упречной точности в деталях (хотя признаю: не поздоровится от таких ложек меда), есть несколько утешительных мест.
В «Антибарде» это — фрагментами — флэш-бэк барда Степанова про его клиническую смерть (тут О▒Шеннон иногда забывает, что матом пишет). В «Биг-бите» — совсем уж местами, но спасительная ирония, прерывающая как напор судьбоносностей про Сахарова и Солженицына: «Кроме леса в России есть водка, православие и литература девятнадцатого века. — Всё? — терпеливо спросила Настя. — Кажется, всё» (с. 222), — так и натужный гротеск метаметафор (текст и музыка Леннона): «А разве есть японские битлы?» (с. 18).
Но это уже к другому, размером с «Ужо тебе», вопросу старухи-графини: «А разве есть русские романы?»
По-моему, давно нет. По крайней мере, по бахтинскому завету: «Романист тяготеет ко всему, что еще не готово».
Или, каюсь, слона какого и не приметил.
Пока я с Байроном курил, а с Цицероном не курил.
Владимир Шухмин
Два литературных дебюта. Два романа-острова на фоне безбрежного архипелага племени славистов. Два взгляда на музыкальную культуру бардов, рокеров, актеров и поэтов с разной временной и фокусной дистанции. Один — известного поэта, эссеиста и кинодраматурга. Другой — не менее поэта, журналиста, а еще и музыканта и певца.
Юрий Арабов — автор двух десятков сценариев, теоретик драматургии, декан сценарного факультета во ВГИКе. Ему ли не знать, что как профессиональный писатель сценарист несвободен. На нем клеймо ремесленника, вечно нанятого на работу. Его цель — каждый раз доказывать свою самодостаточность.
Арабов почти двадцать лет в кинематографе. В своих романах с кино сумел отстоять острый киновзгляд, который выделяет его из среды собратьев по профессии. Поэтому литературный дебют (уже отмеченный «Григорьевкой»), можно сказать, состоялся еще до выхода к читателю.
Между автором и персонажами «Биг-бита» существенная дистанция — 1960-е годы. Лирический герой напоминает Оскара из «Жестяного барабана» Шлёндорфа — мальчика, который отказался взрослеть. (Что делать — субъектив сценариста.) Правда, Феде Фетисову не нужно прикидываться недоумком, закосившим от адекватного восприятия жизни. В свои 14 лет он мало и бессвязно говорит, книг не читает, зато всегда готов что-нибудь спеть. Два раза в неделю ему снится Джордж Харрисон. Впрочем, мог бы сниться и Юрий Лермонтов, и поэт Бабаджанян, и кто угодно. Наяву же он грезит спеть с «битлами» собственную песню. Жаждет этого всем существом, и мечта сбывается. Но тут же, как сон, рассеивается. Вместе с последней главой нас догоняет 2000 год, и прыжок из пубертатной эклектики в позднее раскаяние. (Интеграция героя в нескольких персонажей известна психиатрии. Чаще всего происходит на почве насилия.)
Александр О’Шеннон был замечен еще Булатом Окуджавой, который его уходя благословил. До сегодняшнего дня известен как куртуазный поэт, раскрученный в среде бардов певец и журналист. И вот — дебютная проза. Внешне бард — более эклектичен, нежели сценарист. Но чтобы позиционироваться, ему нужна идеологическая платформа, нужны вериги пишущего, исповедальная проза. И у него нет видимых причин не стать писателем. Герой романа — бард Андрей Степанов. Нищий Бард, Универсальный Поэт, Последний Герой… Автор настолько слит с ним, что даже его ирландская фамилия кажется псевдонимом. Для героя жизнь — дело воображения. Эсхатологические и апокалиптические настроения питают страницы в духе кризиса среднего возраста. Кто я? Куда? И откуда? — рефрен каждого монолога. И здесь же ответ: «Человек, подписавший контракт с Господом <…> в котором говорится, что он согласен в течение всего времени отведенного действия спектакля играть роль Нищего Барда» («Антибард», с. 212)
Мир, по О’Шеннону, спасет всеобщее раскаяние, ну а пока балом правит похуизм. Ненормативная эклектика с отсылками к Экклезиасту. Достается всем: бардам, уходящим в инобытие, женщинам бывших бардов, вместе с всплесками эндорфина, народу и стране, что, к слову, его вскормила. А посему предлагаются рецепты предуготовления к тому, что последует за забвением: как подавать креветки, как обхаживать девственницу, как сочинять тексты для песен, как обустроить Россию, как не спиться, наконец.
Оба романа подразумевают жанр, исследующий тьмы низких истин. «В этом странном, на первый взгляд, сюжете я попытался раскрыть основной комплекс своего поколения. Нашу вечную недовыраженность, недоформированность», — прочел я в интервью Арабова на одном из питерских литературных сайтов. Однако сгустки времени и сцепки человеческого опыта не усиливают драматизма его романа-мартиролога. Несмотря на то, что автором «Биг-бита» выбрана специфическая культурная среда — 1960-е годы.
Кинематограф конца 1960-х — любимая пластика сценариста Арабова. Это было время, когда мифы творило Слово, коим определяли качество человека, поступка, жизни. Время, когда процветали устные словесные жанры: бардовская песня, анекдоты, кухонный треп. Когда поэты были вождями, а вожди — поэтами. Осколки утраченного времени в «Биг-бите»: барачная философия, артистическая среда среднего пошиба, реминисценции из Beatles, Прага, Брежнев, Андропов и картонный имперский имморализм.
К 1960-м обращается и герой О’Шеннона. Его главные враги — сегодняшние люди с гитарой. «Пожилое дитя совка, воплощение русского рэгтайма, бита и мятежных шестидесятых, сгнивших на корню…» («Антибард», с. 38). Себя он ощущает как несчастное дитя от морганатического брака Поэзии и Пошлости. В общем, тоже в чем-то — кино 1960-х. Снятое хоть и сегодня, но еще вчера положенное на полку. Эти годы то и дело всплывают в обоих романах и качаются на волнах мутной экзистенции впрямую и между строк.
Но общие места — не только 1960-е. Это еще — контрапункты и лейтмотивы. Канва в «Антибарде» бесхитростна и облегченно точна. Самое уязвимое место — литературные предтечи. Автор настаивает на сравнении с Генри Миллером, Прустом и Джойсом. А еще на том, что его герой — самый смелый, искренний и непристойный среди современных (нетвердо бредущий к финалу, заметим).
Когда-то Джойс написал: «Мне говорят └умри за Ирландию“. А я отвечу: └Пусть Ирландия умрет за меня“». Призыв соплеменника принимается как манифест. Правда, умереть должна не Ирландия, а историческая родина — Россия. Здесь и тень Селина — занятая скрупулезной трепанацией тьмы низких истин. Здесь и неразделенная слава Франсуа Вийона. Видимо, она призвана добить шестидесятников и их остаточное цеховое братство. Но русскому читателю в хронологии посекундной интоксикации и ненавязчивой изометрии медленного опьянения должна пригрезиться изящная компиляция «Москвы—Петушков» — этакий их коррелят на фоне двадцать первого века.
В «Биг-бите» умиляют латентные извращенцы — кажется, даже режиссер Станислав (Ростоцкий?) вот-вот набросится на мальчика Фета. Почти во всех главах персонажи дефилируют в дезабилье. Топография пубертатной эстетики. Мама, отчим, пасынок-сын, отец-призрак, жена отчима — коммуникативный канон. В одной квартире, под одним одеялом, на одном диване, вместе и в одиночестве, в страхе нащупывая во сне друг друга…
Сексуальный императив «Антибарда» еще более категоричен. Он, мне кажется, должен просто свалить целые ряды юниц и женщин после сорока пяти к ногам героя. Ибо мир делится на поющих бардов и тех, кто им внимает. А поскольку он исчерпан аморальностью и импотенцией — другого пути у них нет. Над ними не зря поколдовал перформер О’Шеннона.
Композиция в «Биг-бите» более изощренна. Каждый культурный феномен, попадающий в фокус его дискурса, предполагает некие структурные потенции, которые раскрывают нелинейную форму романа. Полифонию, так и просится сказать. Но что касается бравой четверки «битлов» — они не преодолевают натянутости мотивировок. Сказка осталась на периферии сюжета и не попала в кадр. Реминисценции из стихии рок-н-ролла так и не нашли свою текстуальность. Остались выдуманными репортажами из невыдуманных мест. Не уверен, что рок-н-ролл вообще сыграл значимую роль в творческой биографии Арабова. Скорее, он нужен для некоего задника, на котором никак не взойдет солнце русской культуры. Хотя подается все как осознанный выбор, культурологический вызов и лейтмотив судьбы.
Критики его за это и ругают. Однако, я не склонен считать «Биг-бит» дебютной неудачей. Перед нами вполне самодостаточное метафизическое полотно. Главы — похожие на причудливые пейзажи. Драматургическая экспрессивность сцен. Хотя тот вес, который автор придает роману, по крайней мере, в своих интервью, мне кажется завышенным.
«Антибард» — субъективный репортаж с виселицы. «Биг-бит» — сполохи и вопли из недр утраченного времени. У каждого свои кухни и бараки, подвалы и полуподвалы, темные и светлые уголки души. Свой каменный век, свои шестидесятые. Языковая идиома в «Биг-бите» «я вам очко порву» — рефрен почти всех глав. Натурально, заставляет трепетать это самое место у всех персонажей…
Общие места — публицистические амплификации в обоих романах — один порочный круг. Как кольца протуберанцев в часы затмений, как слабые позывы к реальности, вставленные в перерывах «между первой и второй» в «Антибарде». Как осколки рефлексирующего сознания в «Биг-бите». Как рассыпанные тут и там артефакты времени: ценники на продукты, циркулярная пила, урна с прахом, общественные сортиры…
Это еще и умозаключения в конце глав, флексии типа: «Тем и отличались прошлые общественные нужники от нынешних. В прошлых ты мужал прямо на глазах, а в нынешних только деньги зря потратишь. Да еще опухшая от недосыпания женщина вручит тебе какую-нибудь салфетку» («Биг-бит», с. 102). «Всю библию можно растащить на лейблы и слоганы… И я так делаю — вырываю строку из контекста, ловко ею жонглирую и вставляю в песню» («Антибард», с. 48).
У каждого из авторов свое измерение пространства, времени и собственные стандарты эпохи. Возможно, их герои еще увидят свет в конце тоннеля. И мы еще не раз будем соотносить себя с их неприглядной судьбой, а может, и умрем вместе с ними в борьбе за Право и Выбор, так и не успев привыкнуть ни к двойному дайкири, ни к пиву с креветками, ни к седуксену как допингу. Нас породнили эвфемизмы Арабова. Нас разлучили идиомы О’Шеннона. Кто-то откроет в этих книгах больше, чем я сюда свалил. Все дело в случае. Ведь, абстрагируясь, все, что нам нужно, — это не любовь. Не бит и не рок. Не барды и не бардессы. И даже не новый взгляд на минувшее, после сорока или после пятидесяти… Нам нужна не правда, не искренность, не раскаяние и не прямота. Нам нужна сегодня новая мораль. Возможно, она уже заложена между строк в этих романах, а мы стоим на пороге или перед дверью, как угодно, и это ожидание — единственное, что нужно нам сегодня всем.
Сергей Крюков
1 Авторская пунктуация не соблюдена. Предисловие к роману О’Шеннона, своего соратника по мальгинской «Столице» середины 1990-х, Дмитрий Быков завершил дружески-трогательным «…получилось, по-моему, О’ХУЕННО» (с. 4), но с орфографией (за которую боролся в одноименном романе и сопутствующей публицистике) и пунктуацией товарищу почему-то не помог. Так что далее в цитатах из «Антибарда» соблюдается нормативная орфография и пунктуация, а не та, что набита в первоисточнике.
2 У Арабова было восторженное эссе, посвященное «Розе Мира» Даниила Андреева. Сдается, от этих жругров с уицраорами и произросли «Молох» с «Тельцом».
3 http://www.esli.ru/rubr/videodr/es903sh.htm
4 «Мартиролог [гр. martyros мученик + logos слово] — 1) сборник повествований о христианских мучениках… 2) перечень пережитых кем-л. страданий, преследований, а также лиц, перенесших это» (Краткий словарь иностранных слов. М., 1984. С. 145. След. статья — «Масоны»).
5 Л. П. Наш Аполлон // НГ-Ex Libris. Еженедельное приложение к «НГ». 2004. 19 февраля. № 6 (256). С. 2.
6 Там же.