Опубликовано в журнале Интерпоэзия, номер 1, 2017
Владимир Гандельсман – поэт, прозаик, переводчик. Родился в 1948 году в Ленинграде. Автор нескольких поэтических сборников, публикаций в журналах «Октябрь», «Знамя», «Новый мир», «Звезда», «Интерпоэзия» и др. Лауреат «Русской премии» (2008) и премии журнала «Интерпоэзия» (2014). С 1991 года живет в Нью-Йорке.
пролог
я вышел из воздуха в не
я вышел из воздуха вне
и равенство ве
явилось вещей
и дует из ще
и на ветру щенок
идут ва за ва
летит ве за ве
вдоль насыпи пыль-трава
с собой визави
стоит челове
и говорит слова
с меня начинается я
с меня начинается явь
так зряче зрачка зерно
что доказательства бога зря
рассветная стынь
я жизнь значит сын
иди человек не копи
крапива кропит
и жжет
но следуй за те
пределы где спят
но следуй за тем
за темой она зовет
летит ве за ве
стоит визави завет
летит стрекоза как винт
и дует из ще
и на ветру щенок
театр приехал
приехал театр
в город го
и гам на пло
и гамл на ло
бы иль не бы
под голубым
бежит внутри
него душа
то в две то в три
то в пять сторон
под крик ворон
его дрожа
напрасен гам
умерь свой бег
бы иль не бы
напрасен лет
бег и бесслед
под голубым
ты в колесе
перекабыльств
твой смертен лес
и плащ твой рван
ты пленник бегств
бы иль не бы
ты раб жела
ты голод зла
ты раб желаний
ты не в себе
ты пленник бе
ты поле брани
первая репетиция
гардероб в начальной школе
он заика
он пальто ее впитал
зимний запах та та талый
волновался и потел
лену девочку любил
так велел велел вселенский
чтобы лена
превратилась в енисей
и в расплывчатый урал
ровно в полдень на уроке
он услышал умерла
он глядел на карту мира
в этот миг
шарк из школы вон подошв
жарко шарко он впервые
он заика
в костюмерную попал
где тря тря тряпьем пахнуло
и услышал примеряй
примеряй но он отпрянул
чтобы жить
Окно
Птичий щебет в золотом окне
и резьба по дереву в огне,
промельк, промельк мотыльковой почты.
Проявленья жизни беспорочны.
Все они растут-летают голенько,
а сквозь них просвечивает нечто,
что не знают люди-алкоголики,
что, в отличие от человека, вечно.
Ты прочтешь это в глазах кошачьих
или в кронах, свет крошащих,
сквозь крапивницу или капустницу узришь –
и в секундном слове воспаришь.
Что чудней и что разнообразней
нелакейских сил природы? Что случайней?
То, что не заискивает в жизни,
ближе к равнодушной ее тайне.
вторая репетиция
старушка не спеша
в руке упалочка
читает по складам га зе ту ту
ту ту идут туда сюда составы
в стране чу чу
из чугуна и ста
и сталин тру
трубит из трубочки
и рубль и рупор и со со
в стране чу чу
со со соратники со со
и пьедесталин
и водит палец по странице га
газеты правда да да да
и мавзоленин
дорогу пальцем перешла
старушка дрях
горошек сыпется пока до ту
ту туалета не дошла ту ту по по
помет сухой
свисток не слушала
закон нарушила
платите бабушка
штраф три рубля
так зять поет ее в издевке зять
на всякий ци
есть цо на вся
кий цимес есть свой цорес за
заика внук заика внук
и этот цирк
и входит внук одна одна
жды там одна
она лежит молчит и он несме
ло видит и ни сме
ха ни дыха
он видит сме
он видит смер
он видит ть
его зовут при при примерь
ка на себя
из-за портьер его зо зо
из-за дверей
в нем селят страх приснить
вот это ть вот эту тьму
смертьму смертьму
приходит ма приходит ма
приходит ть
она вернулась из страны домой
страны чу чу
и так поет
несу я в сумочке
кусочек булочки
кусочек маслица
два пирожка
поет старушки дочь и мать заи
ки за за занавес
Городской пейзаж
Пот осени, когда она тепла.
Задымлены небесные тела.
Голубоглазы жестяные крыши.
За деревами – острова.
Шарфы на шеях и немного выше.
Яйцо в оплетке – голова.
На Петроградской стороне –
дождей косящая страда.
Когда я в ноябре родился, мне
еще и года не было тогда.
Но уж в родные закрома
ложилась – кто б вы думали? – зима.
Ее полей белеющая мгла.
Секунда жизни быстро истекла.
А то б я волновался дольше
да и сказал намного больше.
Но кротость говорит: будь краток.
И воцаряется порядок.
спектакль XIX века
театр театр
в заштатном го
там чья-то дочь
и срыву в крик
там ужас нищета
так велики и там
шитье и кулебя
и штопанье белья
и огурец солё
и человек трудом
унижен и презрен
и над курями власть
уродливое копошится самодурство
настращена
сидит жена
в слезах сидит
ветр ставней бьет
отец семейства в ночь
на кухне из печи
берет горшок и щи
неутолимо жрет
он исхарчился на
семью он почтальон
он лавочник мучной
он дьякон боже мой
пропахла комната всквозь деревянным маслом
сверлильщицы
наждашницы
стряпухи бед
и полоумств
век без разгибу тут
и непокрытая
такая бедность тут
что жив с покражи люд
квартальный с ундером
прочь расшибу орет
мы кто куда бежим
и только ежимся
мы видит бог ни в чем особо не причинны
в прижиме да
нажиме да
в буянстве да
в пропойстве да
и снятся деньги да
мысль о разживе да
и подлость на душе
в столь молодых летах
я исказил свое
благообразие
но стих сказать могу
простой и жалобный
пробрать стихом могу в спокое тихости я
с остановками
как безумный льнет мнет ее лицо
целовать пытается но для нее
это пытка смотрит в окно
электрички холодно смотрит и далеко
следующая песочная
светом сочатся стволы муж от нее отстал
обреченно глядит перед собой
жена отводит глаза устало
как если бы их везли на убой
следующая левашово
плешь его ушел в мобильник за за за
окном сосен ровный шаг
она то приоткроет то закроет глаза,
прижимает к груди пластиковый мешок
следующая парголово
покачивается пара голов
где-то в другом конце разговор
высажу врать не надо обрывки слов
точно всемирный стыд идет контролер
следующая шувалово
жалкого жаль и жалкую шпалы
скрипы уключин и крендель булочной
за шлагбаумами
блочные эти дома вечер солнечный
роль второго плана
как чудесно никем
чистокровным ничем
ничего на крючке
чайка на каланче
ни о чем никаким
беспечально ничьим
вдоль точеной реки
где лепечут лучи
ни о чем ни о ком
и тщета нипочем
только рифма легко
только жизнь горячо