О стихах Олега Хлебникова, Галины Климовой, Феликса Чечика, Ольги Сульчинской, Екатерины Горбовской, Сергея Жадана
Опубликовано в журнале Интерпоэзия, номер 3, 2016
Олег Хлебников. Морская фигура. –
«Новый мир», 2016, № 6
Первое
ощущение – автор использует слова, которые первыми приходят в голову, настолько
они повседневны и привычны для уха. Эстетика вторична. При этом мастерски владеет
словом, легко (но только на первый взгляд) использует все возможности формы для
выражения главной идеи.
Это
стихи – осмысление действительности. Хлебников – один из немногих поэтов, кто
слышит время. Потому и стихи – о себе через призму времени: «Обидно, что жизнь
и судьба / Столкнулись совсем невпопад».
Все,
что волнует лирического героя, близко каждому. И когда вспоминает отца: «И стал
мне темней этот белый свет, / темнее, чем ожидал», и когда завидует соседям:
«что друг к другу с душой / и телом еще молодым», и когда признаётся: «Ведь
любая женщина – старшая, / уж с похмельной-то точки зрения».
Автора
можно назвать нашим современником. Далеко не о каждом поэте можно так сказать.
Он по-настоящему выражает и отражает ту жизнь, которая нас окружает – удивляет
и убивает.
Ключевое стихотворение:
МОРСКАЯ
ФИГУРА
1
Из
себя я крест воздвиг
на
семи-восьми морях
и
на краткий миг возник
сразу
в нескольких местах.
Мир
земли и мир воды,
небосклона
ли –
и
везде мои следы:
крестики,
ноли.
А
когда ночами вплавь
звёзды
силюсь разглядеть,
понимаю:
славь не славь –
выше
брызг слабо взлететь.
Галина Климова. С оглядкой на
атлантов. – «Дружба народов», 2016, № 6
http://magazines.russ.ru/druzhba/2016/6/s-oglyadkoj-na-atlantov.html
Первое
стихотворение написано не только поэтом, но и редактором. Поэты-редакторы – это
особая каста людей, ведающих о том, что неподвластно поэту – не редактору. При
этом мало кто из них расскажет об этом в стихах, считая, вероятно, что это не
тема для поэзии. Климова рассудила иначе и взяла в герои тех, кто по-своему,
очень по-своему причастен к литературному процессу.
Очень
светлая подборка, хотя автор повествует о серьезных, порой драматических вещах.
«Нас полстраны — / все с улицы Советской, / все росли
в любую погоду / на свежем воздухе, / на разведенном супе».
С
лирическим юмором говорит о том, что «Жизнь себя переварит, / потому что она – живот», «Не стремно вырасти в певчей отваге / ниже смычка, тише
сверчка».
Для поэзии Галины Климовой характерны включенность собственной биографии
в биографию поколения и всей страны, когда глубоко личные события и переживания
становятся больше, чем факт собственной жизни.
Ключевое стихотворение:
*
* *
Чернорабочие
родной литературы,
все
правду-матку режут без ножа,
мастеровые
цеха редактуры,
истопники,
ночные сторожа,
иду
на ты, кранты…
Пока
ведет судьба,
хоть
кол теши, но не стирай со лба
е-мейлы,
имена отъявленных талантов –
их
небо как ремейк с оглядкой на атлантов,
их
беспризорных книжек худоба
неоперившиеся
плечи,
аскеза
речи…
Редактор,
раб
своих галер,
для
рифмы не нарвись на рифы, например,
на
точку невозврата,
узнай
сестру иль названного брата
по
голосу из горних сфер.
Феликс Чечик. Разговорчики в строю. – «Арион»,
2016, № 1
http://magazines.russ.ru/arion/2016/1/razgovorchiki-v-stroyu.html
Подборка
состоит из двадцати семи стихотворений, размещенных в разделе «Читальный зал». Фактически
книга в журнале. На ходу не прочтешь.
Название
подборки ничего не обещает. Очевидно, что это – ирония, за которой может
прятаться все что угодно.
В
коротком стихотворении дается такое определение: «поэзия
не что иное / как мрачной
бездны на краю / божественная паранойя / и разговорчики в строю». Иначе говоря
– высокое и низкое.
Это
стихи усталого человека. В них много сожалений и грусти: «но
люди не веря / глядят на скворца / и видят лишь перья
/ не видя творца».
И все же есть и строки-умиротворение
в этой подборке: «а жизнь моя сирень / и летний дождь слепой / прикид на каждый день / «пой,
птичка, пой!».
Ключевое стихотворение:
ЧЕРНОВИК
исчезли
буквы до единой
из
алфавита боже мой
заброшенный
и нелюдимый
и
невеликий и немой
и
глухо как в подбитом танке
и
беспросветно как в аду
ни
смеха и ни перебранки
у
посторонних на виду
и
безнадежно год от года
на
фоне музыки и книг
но
возле мусоропровода
ты
остановишься на миг
вглядевшись
в бедного уродца
что
был тобой в любви зачат
и может быть тебе зачтется
некачественный
результат
Ольга Сульчинская. Золоченая игла. – «Новый мир», 2016, №
7
Спокойная, на
первый взгляд, местами даже умиротворенная поэзия. Хотя говорится о вещах
драматических, взять хотя бы стихотворение «Марина Цветаева в Елабуге»: «Все в округе обещает беду. / И куда не поверни – быть беде».
С первых строк поэт начинает доверительный разговор с читателем,
предполагая общую историю духа. Сравнивает Россию с Атлантидой: «Ты еще в
полнолунье видна. / И саднишь, как былая обида. / Но не надо, не надо со дна / Подниматься, моя Атлантида».
Некоторая отстраненность от предмета повествования придает тексту
убедительность. Автор словно рассказывает о вещах, не имеющих к ней отношения или
произошедших очень давно. Горечи нет. Есть ясное понимание жизни и ее законов.
Почти во всех стихотворениях автор начинает повествование с вещей вполне
отвлеченных. Но от слова к слову растет напряжение, чтобы в заключительных
строках не выстрелить, нет, но несколькими будничными штрихами-словами
завершить картину: «За отсутствием часовой следишь за минутной.
/ И она не отправится в путь обратный».
Ключевое стихотворение:
* * *
В твои руки войти – как в глубокую воду пловцу:
И прекрасно. И страшно. Возьми мою жизнь. И к лицу
Поднеси, поверти – чтобы зорче ее рассмотреть.
Там сидит взаперти на иголку надетая смерть.
Я не знаю, как быть. Я прошу, чтобы ты меня спас.
Словно кровотечение, вдруг открывается бас –
Из-за острова, слышу, на стрежень Шаляпин плывет,
И волна поднимает челны, и о воле поет.
Кто-то держит меня на руках над могучей рекой
И, к моей, раскаленной, прижавшись холодной щекой,
Говорит: «Не пора». Я не знаю всех правил игры –
Но никто до сих пор не сломал золоченой иглы.
Екатерина
Горбовская. Печали
для виолончели соло. – «Новый Берег», 2016, № 52
http://magazines.russ.ru/bereg/2016/52/pechali-dlya-violoncheli-solo.html
Читая
первое стихотворение, можно обмануться, предположив, что и вся подборка –
исповедь любящей и нелюбимой героини. Естественно, мастерски сделанная
исповедь, как это умеет автор. Но подборка – цельная и гармоничная – включает в
себя многие аспекты жизни. Это философская лирика, которая не только
размышление о серьезных вещах: она может удивить, рассмешить, озадачить, а
главное – заставляет задуматься и о своей жизни.
В
этой подборке все целесообразно. Стихотворения, как бусины, нанизываются на
тему: «Жизнь принять как антидот, / смерть – как
метод. / Хорошо смеется тот, / кто не этот».
С
мягкой настойчивостью лирическая героиня пытается выяснить отношения с любимым
человеком: « Вы не правду говорите, а ложь. / Я вас видела с нею на
улице».
В этих стихотворениях много счастья,
несмотря на обилие грустных вещей, происходивших с героиней: «Я схоронила
стольких кошек, / пока жила на этом свете. / Теперь ко мне приходит ежик / в седом хитиновом берете».
Ключевое стихотворение:
*
* *
Когда
мы все жили в той желтой подлодке,
все
рыбные сети нам шли на колготки,
все
ржавые цепи с чужих якорей
держали
на привязи наших зверей,
которые в нас просыпались с утра,
и
каждый карниз намекал, что – пора,
и
каждый трамвай обещал на бегу:
«Я
очень не больно тебе помогу».
И
улетал, ухмыляясь кабиною:
«Ну-ну,
углубляйся в свое голубиное».
И
ветер – тот самый, с нездешних окраин:
«Приветик,
приветик, я братик твой Каин…»
Вот
тут-то и вспомнишь стишок про «Спаси…»
и
вскинешься взором на те Небеси
–
а
там лишь плывут очертанья судьбы
и
курочка Ряба встает на дыбы,
да
ветер-братишка откуда-то с тыла:
«Не
считая тебя, это все уже было».
Сергей Жадан. Стихи. Перевод с украинского Аркадия Шпильского. – «Зеркало», 2016, № 47
http://magazines.russ.ru/zerkalo/2015/47/stihi1.html
Это
стихи о любви и о войне. О многих смыслах, из которых состоит наш каждый шаг. О
том, как он – шаг – аукается во Вселенной. Автор с беспристрастностью (за которой
могут таиться разные чувства) фиксирует страшные вещи: «Слышишь, что-то касается сердца? Это корни травы. / Земля меняет состав
оттого, что в нее ложитесь вы».
Обращаясь
к любимой, лирический герой откровенен и беспощаден: «я
не дам тебе жить, / как ты хотела – чтоб мне назло, / будто я не останавливал
для тебя кровь, / будто нас ничего не жгло, / я все равно попробую как-то /
помочь тебе, поддержать, / я все равно все поломаю – / ради мечты не жаль».
Это
очень ясные стихи, не отменяющие при этом невероятную сложность и глубину.
Благодаря прекрасным переводам Аркадия Шпильского возникает
ощущение, что они написаны изначально на русском языке.
Автор
нигде не повышает тон, не впадает в истерию или хуже того – в пафос. И от этой
ровной, почти неправдоподобной интонации становится не по себе. Как малым
детям, объясняет простые вещи: «Все состоит из любви
безграничной, / все, что касается основного, / все возникает из мелочей, /
непостижимого и живого, / тайного кода вещей». И ему веришь. Безгранично.
Ключевое стихотворение:
* * *
Вот
я бросаю оружие и начинаю ползти,
ползти
от того, во что никогда не верил,
вот
камыши оползаю и стальные пути,
оползаю
мертвых патрульных и разорванных офицеров,
оползаю
чужие кордоны, крепостные мосты,
оползаю
отчизну – бесконечную, непролазную.
У
меня еще столько времени, столько еще ползти,
и
поэтому где и что оползать – какая разница.
Каждая
ночь была медленной, словно река.
Каждый
день – ожидаемым, как чудное чудо.
Благодарность
и брань слетают с моего языка.
Темнота
– теплая, липкая, будто овечий желудок.
Из могил говорят умершие, с неба слышно святых.
Но
даже в их отрешенности слышится плач горький.
И
пусть мне больше некуда в этой жизни идти –
развороченная
земля стережет беглеца зорко.
Что
в твоем сердце, страна, что в голове твоей?
Я
даже не знаю, из каких цветов сшиваются наши стяги.
Бесы
смотрят угрюмо, сгрудились вокруг плотней
и
упрекают меня словами моей присяги.
Когда
мне удастся исчезнуть, из памяти все стереть,
когда
перестанут сниться тела, что плывут рекою,
когда
в каждой смерти буду видеть всего лишь смерть,
когда голос опять будет звонким, а совесть
спокойной,
когда
не будет пугать, как окутывает тьма
и
как эхом наполняется каждый выдох,
я
всем буду твердить, даже если сойду с ума,
буду
говорить о живых, говорить об убитых.
Десять
тысяч погибших слушают из земли.
Десять
тысяч святых слушают над головою.
Голоса
погибших далеки и от этого злы.
Голоса
святых – тоже злы и пахнут травою.
Люди
выглядывают из окон,
выбегают
из теплых квартир.
В
летний город
возвращается
дезертир.
Прячется
от разговоров,
как
от огня.
Не
помнит адресов,
где
живет родня.
И
родня тоже, возвращаясь
к
себе домой,
не
узнаёт его,
думает,
что чужой.
Лилия Газизова, Казань