Опубликовано в журнале Интерпоэзия, номер 3, 2015
Михаил Юдовский – поэт, художник. Родился в 1966 году в Киеве. В 1992 году переехал в город Франкенталь (Германия). Автор книг «Приключения Торпа и Турпа» (1992, в соавторстве с Михаилом Валигурой), «Поэмы и стихи» (2009), «Воздушный шарик со свинцовым грузом» (2013), «Тела и тени» (2013), «Полусредние века» (2014).
* * *
Вид из окна – ненаписанный мною холст.
Здешний пейзаж аккуратен, приземист, толст,
Носит очки и в мелкий узор жилет –
Словом, похож на бюргера средних лет.
В раме становится мир запредельно прост:
В термосе кофе, в тостере зреет тост.
В рюмке на тонкой ножке блестит яйцо
И подстрекает расквасить ему лицо.
Этот слегка порочный, но прочный быт
Десятилетьями, словно гвоздями, сбит,
Собран по крохе, закупорен в хромосомы.
Масло на тост намазано, молоко
В кофе налито. И жить до того легко,
Что умирать приходится невесомо.
* * *
Мое сердце прошлось, как осенний странник,
по густым полям, по пустым задворкам,
по поверхности лужи, в свой многогранник
заключившей небо, по черствым коркам
прокаженных листьев, по рваным звеньям
мимолетностей, возданных мне сторицей.
Я хотел, чтобы время рычало зверем,
откликаясь во мне перелетной птицей.
Я хотел быть раздет до последней нитки,
ощущать опасность, предвидеть гибель
и подсчитывать гордо свои убытки,
как ненужный хлам расточая прибыль.
Я хотел желтоглазой луны лампаду
зажигать под вечер в безлюдном сквере.
И под ней пророчествовать до упаду,
ни на грош предсказаньям своим не веря.
Наблюдая, как мир надо мною меркнет,
и готовый верить, что он несметен,
я себя ощущал до смешного смертным –
потому что, наверное, был бессмертен.
* * *
Я был допущен в нерайский сад
одною жизнью тому назад.
Я был отпущен в чужой народ
одною смертью тому вперед.
И там лечил я, небес немей,
искусом яблок укусы змей.
Одной дорожкой, одной тропой
я разминулся с самим собой.
И пожелавший меня спасти
литою сталью крестил пути.
Ложились рельсы на ребра шпал,
в окне светился луны опал,
и я глядел в черноту окна,
почти забывшись. А времена,
на перегонах беря разгон,
качали жизнь, как пустой вагон.
* * *
Посиневшими от алкоголя ночами,
она видела смерть у меня за плечами
и у смерти из рук вырывала косу,
осыпая такою сердечною бранью,
что, укрывшись под облака шкуру баранью,
зимний месяц тощал и дрожал на весу.
И плескалась смущенная жидкость в стакане,
и осколками льдинок звенела о грани,
и невнятным осадком ложилась на дно.
И светлело окно, и, прямая, как шпала,
неприятно оскалившись, смерть отступала,
на бесцветных обоях оставив пятно.
Но однажды, когда ничего не осталось –
только наша зима, только наша усталость, –
растворившись в одной на двоих темноте,
мы шагнули совпавшими стрелками в полночь.
И напуганной птицей, зовущей на помощь,
выкипающий чайник свистел на плите.
* * *
Наталье Резник
Половина дождя тебе, половина – мне.
Хочешь – пей его, хошь – ешь его, хочешь режь
на кусочки струй. На прощание по спине
нас ладонью мокрою хлопает город Льеж.
Он сужает пространство, прижавшись стена к стене,
отраженьем разбитым падает нам к ногам.
Половина пространства тебе, половина – мне.
Мы растащим его по разрозненным берегам.
В отдалении, в отупляющей тишине
будем дальше жить, от бессмертия ждя вестей.
Половина бессмертья тебе, половина – мне.
Если можно бессмертие склеить из двух смертей.