Опубликовано в журнале Интерпоэзия, номер 2, 2013
Вероника Долина –
поэт, композитор. Родилась в 1956 году в Москве. Автор 10 поэтических сборников
стихов и 29 музыкальных дисков. Стихи публиковались в журналах «Новый мир»,
«Знамя», «Иерусалимском журнале» и др. Живет в Москве.
* * *
Все
будет тебе, дорогая.
Все
будет еще, говорю.
Москва
тебе будет другая –
И
скоро уже, к январю.
Найдутся
приличные люди,
На
Сретенский выйдут бульвар
И
станут талдычить о чуде,
Как
будто оно – самовар.
Как
будто бы – баба рябая,
Как
будто бы – рыба в воде…
И
каждая тетка, рыдая,
Захочет
отдаться орде
Мохнатых
суровых кретинов
В
пилотках со свастикой вкось.
Ей
тоже в велюр из сатинов
Не
сразу пройти удалось.
Такая
вот ловкая тетка
Возьмет
и вколотит как раз
Звезду
шестизначную четко
Промеж
ошарашенных глаз.
Не
хочешь, пожалуй что, по лбу?
Тогда
– пришивай на рукав.
И
впредь не посматривай подло
На
тех, кто силен и лукав.
Проклятая
наша порода.
Прости
нас, невидимый град,
Где
нет ни зеленки, ни йода…
Но
был Александровский Сад.
* * *
По-новогоднему
звучит моя свирель.
И
хорошо бы – если б нот хватило.
В
духовке жарится изрядная форель –
Мясистая,
какая-то тортила.
Она
нашлась в соседней лавке. На виду
Лежала
тихо, закатив усталы очи…
За
триста рубликов купила – и иду.
Потом
изжарю в сливках, ближе к ночи.
Да
пропади ты пропадом совсем,
Мой
город, изнурительно-бездарный.
Изжарю
– да. Но и не факт, что съем.
Ведь
человек я не высокопарный.
Пока
изжаришь, тыщу раз склонясь…
Пока
посыплешь, обольешь слезами,
Пока
картошку сваришь, не ленясь –
Тут
и вся жизнь пройдет перед глазами.
Форелина
пятнистая моя,
Мой
скользкий друг… Еще недавно рыба,
Увиденная
в дымке бытия,
Не
привлекла б. А нынче – и спасибо.
Не
рыбник я, не рыбник – видит бог.
Всю
жизнь я: птица-мясо, мясо-птица.
Но
катится магический клубок
И
рыбою готов оборотиться.
* * *
Вчера
была… ну как бы объясниться…
В
том месте, что не каждый день приснится, –
На
кладбище родительском была.
Такое
у меня обыкновенье:
Душа
в свой день рожденья на мгновенье
Замрет,
услышав звук – воды, весла…
Приехала
на милое Донское.
Я
ведь уже писала – там такое…
Там
будто немосковские миры.
Такие
там фамилии и лица,
Что
тут же хочешь к ним переселиться.
И,
если можно, даже до поры.
И
фрэзии, и ирисы руками
Я в
снег вкопала. Будто облаками
Был
памятник родительский покрыт.
Не
стала обметать его ладонью.
Не
все возможно объяснить любовью.
Но
боль есть боль. Спасибо – что не стыд.
* * *
Детей
посажу на верблюдов.
Узлы
нагружу на быков.
Семейство
в Страну Изумрудов
Веду
из Страны Дураков.
Беспечное
кончилось детство.
Сугробы
одни на душе.
Тут
наше поспешное бегство
Никто
не заметит уже.
Себе
повторяю: чего ты ?
Куда
ты отсюда, куда ?
Но
рушатся вниз самолеты,
И в
пропасть летят поезда.
Ворота
на Пресне открыты,
Как
в фильме о старой войне…
Вольеры
и клетки разбиты,
И
звери выходят ко мне.
Не
видно людей любопытных.
Бредет
носорогов семья.
Но
я – выбираю копытных.
И
вьючных, и вечных, как я.
* * *
Что
же делать? Такие, как я, доверялись стиху, а не прозе.
И
стояли в слезах на тяжелом январском ветру.
Это
снова оно… Но один поцелуй на морозе –
Он
нежней, он воздушней, чем красная смерть на миру.
Трубной
площади голос не слышен, не виден, что делать…
Трубной
площади трудность – фигурки во влажном снегу.
А
детей народилось – ну, если не десять, так девять.
Да
они ни причем. Они выросли. Нянчат свою
мелюзгу.
Хорошо,
их прошло двадцать пять. Уточню, все же – двадцать четыре.
Не
могу сосчитать, виновата, годам я не друг.
Все,
что было, осталось. Твоя-то щека в целом мире
Так
и грела меня. Чтобы знала – где север, где юг.