Опубликовано в журнале Интерпоэзия, номер 2, 2005
Выдохнуть бьющуюся в гортани
бабочку и неживою природой
лечь, упуская эры братаний
видов, взращенных на кислороде.
Женщина, гумус, материя – мерить
нечего. Эти различья подобны.
Значит, я ближе и к жизни, и к смерти.
Бабочка вздрогнула, сев поудобней.
Объявление войны
Я опять прорвалась сквозь прозрачную пленку
маеты – и опять меня нет.
Вместо сердца зияет слепая воронка,
вместо памяти – рваный просвет.
И пока от войны защищаются стены,
не поверив в нее до конца, —
тень машины, груженая мерзлою тенью,
пробегает по тени лица.
Нет меня. Я лишь буфер, сквозняк, перекресток –
не задерживайся, проходи.
Ты еще существуешь, тростник-переросток,
с точной дырочкой в полой груди.
Как же хочется быть – наслаждаться веками
облаками, мой хрупкий антроп!
Невозможно растоптанными башмаками
этой женщины старой в метро.
Не собой быть – а теми, тобою и теми,
той собакой и деревом тем…
А не выдержу эту кромешную темень –
хоть узнаю, мы жили зачем.
Как загадочна кожа земли!
В этих шрамах асфальта
оболочки наших мячей,
книжка “Весна в Фиальте” —
там фиалки еще на обложке, —
пропавшая при переезде
в другую страну,
где тяжелее предметы, бледнее созвездья.
Я не жалею, нет,
я давно уже не отличаю
“покидать-оставлять” от “жить-поживать”,
когда говорят англичане.
Но о печальных начале-конце промолчу,
лучше буду читать Гераклита.
Под ребенком, играющим в шашки,
молочная вечность разлита.
Мы с тобою сгорим на ветру –
он же в темени влажной играет.
Мы лишь топливо вечного духа,
к чему упованья на край, где
останутся души-консервы?
Мне, бездетной и неповзрослевшей,
невдомек – ты подумаешь –
элементарные вещи.
Ты легко появилась на свет –
говорят, я запуталась в лоне,
обо мне подзабыли. Вот так
и живем, и во времени оном
жили наши подобия и прототипы,
но знаешь, судьба, если ты ее чувствуешь, все же,
какова б ни была она, — счастье.
Тогда и земля с огрубевшею кожей
говорит обо всем.
Какая музыка между ветвей,
когда по улице трамвайной
скользишь, отчаявшись найти ответ,
как будто по статье словарной:
не то, не то… и вдруг, замедлив шаг, при голубях,
гуляющих бесстрашно близко
у ног, почувствуешь себя
последователем Франциска.
Буханку с краешка кроша,
подумаешь: вот так крошится
уже подсохшая душа.
Заглядывая встречным в лица,
безмолвно спросишь, как у них
самих: болезнь в последней фазе
стихает сразу или гармони-
ческой надолго зависает фразой?