Эссе. Перевод с немецкого Анны Кукес
Опубликовано в журнале Иностранная литература, номер 12, 2017
В первое
утро нового года нам не принесли свежую газету. В сельской местности такое
бывает — снег, холод, знаете ли, пресса задерживается. Однако мы имеем
обыкновение новости читать даже после того, как мы их услышали или увидели.
Новости, как мне кажется, только тогда и становятся для нас известием, когда мы
об этом прочтем, несмотря на многочисленные выпуски новостей по радио и на
телевидении. Согласитесь, интересно также бывает сравнить, насколько по-разному
подается событие в разных средствах массовой информации, насколько одно и то же
важно для одних и незначительно для других, сравнить, что именно выносят на
первую полосу и какие события считаются достойными крупных заголовков. Одним
словом, я настаиваю на этом, газета нам важна и необходима, и даже 138
телевизионных каналов не могут ее ни заменить, ни вытеснить.
Итак, в
первый день нового года я совсем упустил из виду, что магазины закрываются
рано, а газетные и табачные киоски и вовсе не работают. Так что пришлось мне во
время прогулки добыть себе из газетного автомата некую бульварную газетку, одну
из тех, что все больше превращаются в рупор для членов правительства, аппарата
канцлера и премьер-министра, а также разных региональных, земельных министерств
и партий. На безрыбье, как говорится, и рак рыба, или, как еще говорят, когда
прижмет, так черт и мух станет есть, короче, сойдет на
самый крайний случай, а это было именно так, поскольку я, скажу откровенно,
человек газетозависимый. Иногда, правда, мы забываем,
что бывают случаи, когда иная муха и черта может съесть или что мухой можно и
подавиться.
Дома, в
теплой комнате, сидя на краю кровати, я листал сие произведение печатной
продукции со всеми его глупостями, статейками ни о чем и наткнулся, наконец, на
крошечное сообщение, от которого совершенно оторопел. Заголовок гласил: “Не
бей!” Я было подумал, речь идет о собаках, о детенышах
тюленей или о других жертвах жестокого обращения с животными. Но,
приглядевшись, прочитал: “Мюнхен. Ежегодно жертвами жестокого обращения
становятся 30 000 немецких детей, сотни погибают от побоев. Сообщает Социальная
служба помощи детям”. Конец цитаты.
Чтобы
измерить, насколько редакция этой газеты считает данный материал важным, я, не
имея под рукой ни линейки, ни складного метра, извлек из кармана продолговатый
кусочек сахара, который стянул недавно в кафе. И что же я вижу: сообщение
практически уместилось под моим кусочком сахара. Я обратил внимание на эту крошечную,
почти что скрытую заметку благодаря одной фотографии:
элегантный, уже немолодой господин и столь же элегантная, но гораздо моложе
дама гуляют по берегу моря. Это фото и относящаяся к нему статья были размером
в четырнадцать кусков сахара.
Позже,
уже вечером, когда я еще раз вышел прогуляться, я все-таки обнаружил свежую
газету на том самом месте, где ее обычно, по договоренности, оставляет мне
почтальон. Вопреки холодам и снежным заносам, нам все же доставили свежую
прессу. И вот в нашей привычной утренней газете это
сообщение размером с сахарный параллелепипед из бульварной газетки превратилось
уже в большую статью на видном месте, чуть ли не на первой полосе. Из этой
статьи я узнал подробности и нюансы. Здесь было много цифр и данных, и не
просто, а с уточнениями и расшифровкой. Итак, 30 000 немецких
детей ежегодно страдают от жестокого обращения, несколько сот гибнут от побоев,
57 000 живут в детских домах, здоровью 100 000 детей наносится тяжкий ущерб,
более сотни детей в возрасте между шестью и двенадцатью годами кончают жизнь
самоубийством, и в ФРГ ежегодно гибнут в дорожных авариях или остаются
инвалидами больше детей, чем в других странах. Кроме того, 6000 детей
регулярно лечатся от алкогольной зависимости и около полумиллиона по всей
стране нуждаются в социальной помощи.
Я не
поленился — поинтересовался отчетами и пресс-релизами Социальной службы помощи
детям, и оказалось, что статья в моей газете ни в чем не солгала. Не стану
приводить здесь статистику по состоянию окружающей среды или цитировать отчеты
о ненадежных и небезопасных детских площадках. Любой может заказать и получить
эти материалы в Федеральной службе социальной помощи детям: Мюнхен 60, Лангвидерхауптштрассе, 4. Филиалы есть в Берлине, Гамбурге,
Кёльне и Ольденбурге. Важнейшие сообщения этой службы можно увидеть в вечерних
новостях по телевидению.
Итак,
граждане Федеративной Республики Германии, запуская в небо новогодние петарды и
доставая из холодильников шампанское, имеют возможность и повод поразмыслить о
том, как у нас обращаются с детьми.
Мы тоже
отмечали Новый год, и внукам позволено было пару раз выстрелить хлопушками, а
остаток вечера провели все вместе вокруг камина. И вовсе я не имею ничего
против элегантных немолодых господ, пусть себе гуляют в свое удовольствие по
пляжу с молодыми дамами. Мне хорошо известно, что у писателя и у журналиста
разные взгляды на то, что есть важная информация, как эту информацию следует
подавать, где и как размещать. Знаю, что редакции завалены информационными
сообщениями, которые могут растянуться на километры. Но все же позволю себе
вопрос. Ведь есть среди моих сограждан такие, кто читает только подобные
бульварные или проправительственные листки из газетных автоматов. Что и как
узнают эти люди о проблеме насилия над детьми, если их взгляд задержится под
заголовком “Не бей!”?
“Не
бей!” — самая что ни есть рождественская благая весть. Возможно, наткнувшись на
это воззвание, особенно накануне Рождества, читатель как раз и подумает о
собаках или о детенышах тюленей. И удовлетворенно кивнет миролюбивому воззванию
“Не бей!” И не узнает, что 30 000 детей страдают от жестокости взрослых,
сотнями погибают от побоев или сводят счеты с жизнью. Ведь это всего лишь
продолговатый кусочек сахара, который так легко растворяется среди всякого
информационного мусора. В конце концов, скажет большинство читателей, речь ведь
идет не о преступниках, не о террористах, явных или тайных, с которыми разговор
короткий: с чувством выполненного долга врезать такому по морде,
и дело с концом. Речь идет о детях, об этих милых, хороших детишках, которых
политики так любят гладить по головке у всех на глазах.
Но не
будем пороть горячку, не станем закатывать истерики, как какие-нибудь моралисты
или идеалисты: стыдно, скажут нам. В этой стране быть моралистом или идеалистом
считается позором. Посмотрим на дело с точки зрения рыночной экономики,
рассмотрим проблему, как дóлжно, без лишних
эмоций, хладнокровно и беспристрастно. Только цифры и факты. До смерти забитые,
навсегда искалеченные, самоубийцы — это потерянные для государства
трудоспособные граждане. И это притом, что у нас и так плохо с рождаемостью.
Что произойдет с этой неопределенной массой, размыто именуемой человечеством, —
пока не об этом, а вот что теряет то, что мы называем рынком? Это вопрос не к
моралистам, не к идеалистам, не к идеологам, это вопрос к экономистам! Дети —
разве они не будущее наше, наша социальная надежда и опора? Какой калькулятор
способен посчитать трем министрам — тем, что отвечают за финансы, за семью и за
социальное обеспечение, — скольких здоровых трудоспособных налогоплательщиков
лишается страна ежегодно?
Хочу
кое-что уточнить. Я между тем разыскал портняжный метр в швейных
принадлежностях моей жены. Размер куска сахара — 3 # 1,7 см, то есть его
площадь 5,1 см. Сообщение же в газетке размером 4 # 1,7 см, то есть 6,8
см{{2}}. Фото элегантной пары на пляже составляет 13,5 — даже не 14! — кусочков
сахара, а сообщение в нашей обычной ежедневной газете — 25 кусочков, то есть
170 см{{3}}. Отчеты Службы помощи детям занимают обычно две машинописные страницы.
Теперь, когда мы определились с размерами и масштабами, вернемся к рынку, к
счетам, к цифрам. Если ежегодно у нас 7000 детей гибнут или остаются
инвалидами, то за десять лет их будет 70 000.
Что там
ограничение скорости автомобильного движения, какие-то замусоренные детские
площадки, грязный воздух, отравленные мегаполисы. Что говорить о детском
одиночестве, о брошенных детях, о школьных стрессах, да, в конце концов, о
песочницах, в которых собачьего дерьма больше, чем
песка! Просто не бейте! Никого, начиная с собак. И прежде всего: не слушайте
психологов и психиатров, которые так любят заботиться о благополучии и здоровье
немецкой семьи, в особенности родителей. Кто эти люди, которые до смерти
забивают своих детей или их калечат? Кто эти дети, что сводят счеты с жизнью в
шесть, восемь или двенадцать лет? Что за террор скрывается за чистенькими
занавесками, за ухоженными палисадниками? Ежедневный, как выясняется, террор
немцев по отношению к своим детям! Следует ли ужасаться и бить тревогу, когда
сталкиваешься с подобными сообщениями, которые на газетной полосе умещаются под
кусочком сахара, или это было бы неуместно сильной эмоцией? Что за кошмар
скрывается под кусочком сахара среди новогодней мишуры из заголовков вроде
“Всего вам самого белоснежного в Новом году!”? Одна подобная статья, включая
фото улыбающейся дамы с фейерверком в руке, — 90 кусочков. Или вот: “три года
без зарплаты: спасение для безработных?” — еще 20 кусочков сахара.
30 000
детей ежегодно — это же почти сотня в день. 100 детских самоубийств — это
значит, что через два дня на третий в течение года один ребенок сводит счеты с
жизнью. Что же это за терроризм такой, о котором мы ничего не знаем, потому что
он спрятан за чистыми гардинами в респектабельных немецких частных домиках и квартирках.
Есть ли повод ужасаться?
Я
адресую этот вопрос тем, кто настаивает на беспристрастном и холоднокровном
отношении ко всему. К тем, кто знает об этой заразе, об этом терроризме, кто
даже пылает праведным гневом, зная об этой беде, но норовит спрятать ее под
кусочком сахара.