Опубликовано в журнале Иностранная литература, номер 12, 2016
Этот обзор — не
совсем обычный. Прежде всего, здесь не будет привычных переводных книг: все три
написаны российскими авторами. А во-вторых, их жанр — не совсем non-fiction или же вообще не non-fiction.
И именно эти жанровые нюансы и станут главной темой анализа.
Чистый non-fiction — это сборник текстов литературного критика и
обозревателя Льва Данилкина
Клудж (М.: РИПОЛ классик, 2016. — 384 с. — Лидеры
мнений). Любопытно, что две другие одновременно вышедшие в этой серии книги
(Сергея Чупринина и Валерии Пустовой) — это сборники тематически однородные,
посвященные собственно литературе (и литературной среде); у Данилкина
же получился слоеный пирог, где литература — далеко не главный предмет
интереса. Собственно, об этом можно судить уже по подзаголовку: Книги. Люди. Путешествия. Да и по
вынесенным на обложку цитатам: на лицевой, прямо над названием, — “Вообще это
такое писательское дело — любопытство”, а на оборотной — “…от книг следует
держаться подальше. Я и держался — ну старался, по крайней мере”.
На обложку вынесен
также и рекламный слоган “Афиша-daily” рекомендует. Известность Данилкину
как раз и принесла работа в бумажной еще “Афише” постоянным книжным
обозревателем — для многих его рекомендация была самым убедительным аргументом
для того, чтобы купить и прочесть новинку. И отчасти благодаря Данилкину сложился жанр рецензии, в которой главное — не
сама книга, а ее воздействие на читателя (соответственно, вначале — на
обозревателя): личностные ассоциации, которые книгой порождаются, и элементы
персонального опыта, которые под влиянием чтения актуализируются.
Собственно, этот
тренд расширенного толкования литературы (которая представляет собой не
изолированный объект восприятия, а фрагмент общей динамической картины мира) и
реализован в “Клудже”, где больше половины из почти
четырех десятков текстов посвящены путешествиям: от Англии и Швеции до Китая,
Японии, Ирана, Эфиопии и Йемена. А смысловой камертон книги обнаруживается в
самом последнем тексте под названием Как
у Черчилля. С целью “показать мир” автор возит малолетнего сына по разным
экзотическим странам — и после нескольких таких поездок неожиданно
обнаруживает, что ребенок видит в этих поездках совсем не то, на что пытается
обратить внимание отец. Следуя цитате из Черчилля — “История окажется
благосклонной ко мне, если я сам займусь ее сочинением”, Данилкин умозаключает:
“Пространства, экзотика, кругозор, география, списки — все это в конце концов
забудется; что останется, так это истории про нас самих…”.
Как чистый non-fiction заявлена и еще одна книга, во всяком случае, об
этом говорит вынесенное на обложку название серии “100%.doc”: Владимир Динец.
Песни драконов (М.: Издательство АСТ:
CORPUS, 2015. — 496 с.). Подзаголовок настраивает на несколько иронический лад:
Любовь и приключения в мире крокодилов и
прочих динозавровых родственников. И в нем отчасти кроется ключ к
восприятию этого на самом деле не поддающегося строгой жанровой классификации
текста.
С одной стороны,
поскольку речь здесь идет о полевых биологических экспедициях, книгу относят к
научно-популярной литературе: в конце 2016 года она попала в шорт-лист премии
“Просветитель”. С другой стороны, книга представляет собой прежде всего
травелог: автор описывает свои многочисленные поездки по местам обитания
крокодилов (включая не только Африку и Америку, но и такие экзотические точки,
как Чукотка — глава Крокодилы в мерзлоте),
причем рассказы о разного рода приключениях превращают собственно “научную”
часть в некий вспомогательный фон. Ну а с третьей стороны, параллельно с
“Просветителем” книга вошла в короткий список претендентов на “Большую книгу” —
премию, которая обычно присуждается за художественную литературу; во всяком
случае, никакого “научпопа” за десять лет
существования премии в списках финалистов не встречалось.
Лично для меня
жанр этой книги так и остался мерцающе-неопределенным.
Здесь, конечно же, присутствует документальная основа. Однако совершенно
очевидно, что автор слегка приукрашивает свои приключения — с понятной целью
сделать их как можно более интересными и захватывающими. При этом где проходит
граница между сухим 100%. doc и вымыслом, fiction, указать крайне трудно; похоже, ее просто нет.
Временами же текст вообще выглядит самопародийным:
начинаешь задумываться, а может быть, автор сознательно выстраивает
повествование так, что вначале ловит читателя на крючок документальности, затем
закрепляет эффект увлекательным “экшеном”, а затем
начинает как-то слегка подмигивать: “А вот еще такое было — и этому тоже поверите?”.
И если воспринимать текст именно так, в слегка ироничной настройке, можно
как-то объяснить причины его попадания в короткий список “Большой книги” — ведь
приключения Мюнхгаузена туда бы тоже включили?
А в еще одной
книге, романе Небесный Стокгольм Олега Нестерова (М.: РИПОЛ классик,
2016. — 480 с. — Редактор Качалкина), вымысел и
документ друг от друга строго отделены. По словам автора (лидера известной
музыкальной группы “Мегаполис”), персонажи книги — “порождение моей фантазии”,
хотя “некоторые из них имеют связь с реальными людьми”. Тем не менее книга
читается как квазидокументальная — прежде всего,
благодаря вынесенным в конец комментариям, занимающим почти четверть объема и
содержащим массу интересных фактов из советской жизни 60-х годов ХХ века. Роман
этот — о несбывшейся истории, о романтической эпохе слегка наивной веры в
светлое будущее и о том, почему надежды на него рухнули, а словосочетание
“светлое будущее” осталось казенным идеологическим штампом.
Здесь смысловым
камертоном становится рассказ о поездке Хрущева в Швецию, где он увидел
работающую на практике модель “реального социализма” и вознамерился как-то
использовать этот опыт; но дело ограничилось тем, что решено было, как в
Стокгольме, сломать часть старого города и построить на его месте
ультрасовременный (по шведскому образцу) проспект Калинина. Герои же постепенно
понимают, что вариант построить в Москве аналог Стокгольма заведомо обречен,
однако в некоем высшем смысле, в
каком-то не материальном, а метафизическом измерении получается, что оставшаяся
в “темном прошлом” Москва 60-х представляет собой воплощение мечты об
альтернативном “небесном Стокгольме” — по аналогии с “небесным Иерусалимом”.