Опубликовано в журнале Иностранная литература, номер 2, 2015
Ксения Атарова Лоренс Стерн. Жизнь и творчество — М.:
Б.С.Г.-Пресс, 2014. — 410 с.
Читал
Атарову.
Восхитительно.
Поразительно,
но это первая монография о Лоренсе Стерне на русском. Дефо, Свифту и Филдингу
повезло куда больше. Стерну пришлось ждать долго, но он определенно не
прогадал, выбирал тщательно и хорошо выбрал: отложенный роман его с Ксенией Атаровой удался на славу.
Сочетание
академических стандартов с живостью, свободой и улыбкой — ну это у нее не только
про Стерна, она всегда так пишет.
В
книге “Англия, моя Англия”[1]
— сентиментальном путешествии по английской литературе — есть несколько эссе о
Стерне-романисте. Это важная часть ее
Англии. Теперь дошли руки и до биографии.
На
самом деле книга не только о Стерне. Это широкая панорама быта, культуры,
нравов, социальной, политической и литературной жизни ХVIII
века Англии, а отчасти и Франции, и Италии, куда слабое здоровье занесло
сентиментального путешественника.
Что
и как ели-пили, как учились, развлекались, болели, валяли дурака,
путешествовали, издавали книги, ухаживали за дамами… Образцы эпистолярного
флирта прилагаются.
Как
зарабатывали на жизнь англиканские священники.
Атарова обогатила меня словом
“пребенда”. Вы знаете, что такое пребенда?
А
чем английские женщины отличаются от французских? Не
уверен, что наблюдения Стерна сохранили релевантность поныне, глобализация
притушила краски цветущего многообразия, что касается Стерна, он приходил в
ужас при одной мысли, что его дочка подвергнется влиянию французских жеманниц.
Но сам, хотя по обыкновению насмешничал, отнюдь не чурался.
Биографический
и литературоведческий роман вместе.
Большой
литературный контекст от Апулея до Вирджинии Вулф.
Стерн
писал о “Тристраме Шенди”:
“Половина Лондона настолько же резко поносит мою книгу, насколько другая
половина превозносит ее до небес”. Эта полярность мнений — как современников,
так последующих поколений — относится и к “Сентиментальному путешествию”.
Книга
Атаровой начинается предварением: своеобразной
антологией мнений о Стерне — восхищенных, критических, хулительных.
В свое время по невежеству,
имеющему не только личный, но и поколенческий
характер — в глухие советские времена о влиянии западной литературы на русскую
знали только специалисты, а у простых образованцев,
вроде меня, возникали в лучшем случае смутные подозрения (обстоят ли сегодня
дела лучше?), — так вот, я простодушно полагал, что отступления в “Войне и
мире” — изобретение Льва Толстого.
Уж кто читал Стерна, так это Толстой — и во французских переводах, и в
оригинале. “Читал Стерна. Восхитительно” — из атаровской
антологии. В молодости ставил Стерна на второе место после Нагорной проповеди.
Третью позицию занимала “Исповедь” Руссо.
Ладно,
о Стерне я не подозревал, но почему забыл “Евгения Онегина”, автор которого
тоже не был решительно во всем изобретателем и получил готовые образцы
свободного романа и свободы отступлений от Байрона, то есть из вторых рук, но
не исключено, что и из первых — от Стерна.
Еще
о Толстом. У меня в памяти сохранился неизвестно из каких мемуаров залетевший анекдот. Яснополянский мудрец пил
чай с гостями. Оживленный разговор. Хлопнул себя по лбу — убил комара. Чертков:
Лев Николаевич, вы убили живое существо. Толстой помрачнел, замолчал. Вечер был
испорчен.
Атарова: “Вспомним хрестоматийную
сценку, когда <…> дядя Тоби отпускает муху, жужжавшую у него под носом,
со словами: ▒Ступай — ступай с Богом, бедняжка, — зачем мне тебя обижать? Свет
велик, в нем найдется место и для тебя, и для меня’. <…> Уилбур Кросс отмечает, что с легкой руки Стерна в светских
кругах вошло в моду, проявляя ▒милосердие’, отгонять мух, не убивая их, а лишь
отмахиваясь или брызгая на них холодной водой”. Уилбур
Кросс говорит: “С легкой руки Стерна”. В широком смысле — да, но
непосредственно все-таки с легкой руки дяди Тоби — Атарова
обращает внимание читателей на “сентиментальную иронию”, подпущенную автором.
С
парада мнений, с pro et contra Атарова начинает и многое
этим обещает, причем обещает, не обманывая. Проживает жизнь со Стерном, с его
героями, невидимо присутствуя, инкогнито, так сказать. Но время от времени
прямо себя обнаруживает.
Сообщив
о проповедях, которые Стерн читал в Йоркском соборе, она предваряет описание
собора восклицанием: “Видит Бог, он стоит того!”. Что ж, собор — часть ее
Англии — не столько благодаря архитектурным красотам, сколько благодаря
проповедям Стерна. Кстати, о Стерне-проповеднике в России до сих пор вообще
никто не писал — Атарова первая. Проповедям посвящена
целая глава — один из лучших образцов прилагается.
В
полифоническом мире Атаровой на всякое “да” есть свое
“нет”, на всякий восторг (даже ее собственный) припасена хула или насмешка.
Видит Бог, собор того стоит? Видит Бог, он того не стоит! — она тут же приводит
язвительное описание собора “желчным Тобайасом
Смоллеттом с его мрачным взглядом на мир, за что его и недолюбливал Стерн”.
Среди прочего: “Наружный вид древнего собора оскорбляет глаз каждого”.
Еще
характерный пример обнаружения Атаровой своего
невидимого присутствия. Вот она пишет о проповедях того времени и цитирует Дж.
М. Тревельяна: “Каждый священник мог поступать
совершенно свободно, согласно своей собственной точке зрения, как бы
эксцентрично это ни выглядело. Он мог обладать столь же игривым умом, как у
Лоренса Стерна, он мог даже, если был так дурно воспитан, быть ▒методистом’,
подобно опасному другу Каупера Джону Ньютону Берриджу
Эвертонскому, проповеди которого причиняли прихожанам
его собственного и соседских приходов буквально физические страдания. Чаще же
священник был ▒типичным англичанином’, добрым, чувствительным, умеренно
благочестивым. Это была церковь, известная ученостью, культурой и свободой”.
Атарова восклицает: “Да, есть чему
позавидовать!”
Порой
— естественное проявление эмпатии — Атарова стилизует свой текст под Стерна. Несколько примеров
наугад (прочие подберет читатель в качестве приятного и несложного домашнего
упражнения):
“Возможно,
в шутку он пообещал Китти Фурмантель (о которой
читатель узнает больше, если дочитает эту книгу всего лишь до 67-й
страницы)…”
“Вернемся,
подражая Тристраму, слегка вспять”.
“Вы,
верно, спросите, как грациозная хозяйка модного литературного салона, да к тому
же замужняя дама могла называться ▒синим чулком’? Ведь у нас так называют
скучных плоскогрудых старых дев. Тогда извольте, небольшое отступление в духе
автора ▒Тристрама Шенди’”.
И далее увлекательных полторы страницы об этих скучных синих чулках,
оказавшихся в контексте места и времени совсем не скучными.
Из
письма читателя автору “Тристрама Шенди”:
“Отродясь я ничего не читал с большим наслаждением. Какой,
должно быть, забавник его автор! И я могу прибавить также: какой он знаток
людей! <…> Меня сильно насмешили некоторые здешние обыватели,
прочитавшие книгу. Они ломают себе головы, отыскивая в ней какой-нибудь скрытый
смысл, и хотят во что бы то ни стало, чтобы все
непоследовательности — отступления — уклонения, в которые впадает автор и
которые, несомненно, являются блестящими достоинствами его произведения, были
составными частями некоей связной истории. Ну разве не
занятно встретиться с эдакими мудрецами? Хотя во всей их бесцветной жизни нет
ни одной черточки сколько-нибудь стройного плана и
хотя все их даже пятиминутные разговоры оказываются без головы и без хвоста,
они непременно хотят найти связность в произведениях этого сорта”.
Многие
авторы отказывают в хвосте “Тристраму Шенди”, но не потому, о чем писал благодарный и понимающий
читатель, мечта писателя, а полагая, что роман попросту не закончен — Атарова убедительно показывает, что это не так, что у
романа кольцевая структура: последний эпизод должен вернуть к зачатию Тристрама — к началу романа.
Так
что у “Тристрама Шенди”
хвост есть — хвоста нет у “Сентиментального путешествия”. Невероятная
литературная смелость. Не только для XVIII века.
Каждой
сестре раздал добрый Стерн по серьге: Радищев получил
сентиментальное путешествие, Тик и Гофман — иронию, Пушкин — свободный роман и
“нет, я не дорожу”, Иммерман — идею начать
“Мюнхгаузена” с одиннадцатой главы, Толстой — отступления и психологизм, Джойс
и Вирджиния Вулф — поток сознания.
Джойс
прямо указывал на Стерна как на своего предшественника.
Вот
фрагмент из “Сентиментального путешествия”:
“Сказанное
старым французским офицером о путешествиях привело мне на память совет Полония
сыну на тот же предмет — совет Полония напомнил мне ▒Гамлета’, а ▒Гамлет’ —
остальные пьесы Шекспира, так что по дороге домой я остановился на набережной Конти купить все собрание сочинений этого писателя”.
Для
сравнения Атарова приводит два внутренних монолога
мистера Блума, предварив их замечанием: у Стерна
“клубок мыслей распутан самим автором. А при чтении ▒Улисса’ читателю одному
приходится распутывать этот клубок”.
Иными
словами, у Стерна, точнее у его повествующего от первого лица героя, рефлексия
над сознанием, у Джойса — демонстрация его потока, у Стерна сознание — объект,
у Джойса — самовыражающийся субъект. Разница велика,
конечно, но Стерн стоял у истоков метода, ставшего у Джойса полноводной рекой.
По
числу новаций, и Атарова это выразительно
демонстрирует, Стерн едва ли не уникален в мировой литературе.
Алфавитный
указатель книги занимает восемь страниц мелким кеглем. По атаровским
страницам бродит великое множество разнообразных персонажей, славных не только
своим красноречием, но и экстравагантностью. Вот Элайза
Дрейпер бежит от мужа — “из их роскошного особняка на
корабль поклонника, спустившись из окна по веревочной лестнице”. Эпизод из
приключенческого романа, из фильма. Элайза была
последней любовью Стерна, но поклонником с кораблем, увы (или не увы), был не Стерн — история случилась после его смерти.
Романтическое
приключение на окраине стерновской вселенной. На нем
я, пожалуй что, и закончу — почему нет, закончить
можно на чем угодно: можно напольными часами, которые в самом центре, а можно
веревочной лестницей, которая где-то с краю. Естественно, любимыми Стерном
тире, ибо этот забавник научил, что необязателен не только хвост, но и точка…
[1] Ксения Атарова. Англия, моя Англия. — Радуга, 2008. См. также Михаил Горелик. Мужчины пьют стоя // Новый мир, 2009, № 6.