Перевод с итальянского и вступление Петра Епифанова
Опубликовано в журнале Иностранная литература, номер 8, 2014
23 мая 1915-го,
когда Италия, после жарких внутриполитических баталий, вступила в мировую
войну, для Джузеппе Унгаретти пробил час решающего в его жизни поступка.
Броситься во фронтовую мясорубку, вслед за миллионами, спешили художники и
интеллектуалы со всех концов Европы. Однако выбор Унгаретти был продиктован
особыми обстоятельствами и переживаниями.
Унгаретти,
родившийся в Египте в семье итальянских эмигрантов[1], провел детство
и юность в космополитической Александрии, на границе пустыни и моря. Здесь же
сделаны и первые творческие шаги: настоящим проводником на пути поэзии для него
становится Константинос Кавафис. В возрасте двадцати пяти лет перебравшись в
Италию, Унгаретти чувствует себя чужаком, пришельцем и, более того, не находит
простора для своего творческого роста. Он уезжает в Париж, культурную столицу
Европы. Здесь, в художнической среде, в общении с Пикассо, Аполлинером, Браком,
Модильяни, прошло два бесценных, насыщенных впечатлениями года. Унгаретти
утвердился в своем призвании поэта. Не удалось обрести лишь
самое для него важное: Бога и Родину (с большой буквы, как идеал).
Католический Бог горячо верующей матери, детских молитв был утрачен, казалось,
безвозвратно; для того чтобы вернуть родину, простой натурализации было мало.
Обе темы — поиск Бога и родины — определят характер первой поэтической книги
Унгаретти “Погребенный порт”[2], вышедшей
осенью 1916 года, тиражом 80 экземпляров, в прифронтовой полосе. Стихи сборника
записывались день за днем, иногда прямо на огневой позиции: “Ночь напролет / в
окопе прижатый / к убитому другу / чей рот / скалился / на полнолунье / и
окоченелые руки / в мое проникали молчанье / я писал / письма, наполненные
любовью…” “Письма, наполненные любовью”, среди грязи и крови, подчас
короткие, как телеграммы, где особое звучание и смысловой вес обретали даже
самые небольшие элементы текста — вплоть до предлогов и союзов. А между этими
короткими, как выстрелы, сгустками речевой энергии — паузы пустоты…
Оглядываясь
со стороны на обстановку этой “экзистенциальной лаборатории”, нелегко говорить
о творческой и жизненной стратегии поэта; но она, однако, была. Автор стихов,
поставив на кон жизнь, шел на фронт не затем, чтобы умереть. Читая “Погребенный
порт”, книгу-поиск, и даже не зная биографию автора, видишь, что поиск лишь
начат, что впереди еще долгий путь: настолько велика в этих стихах жажда жизни.
Впрочем, военный “анабасис” Унгаретти
был поиском не только цельности души, но и социальной реализации. Человек с
обрубленными корнями, почти чужак, он ставит перед собой задачу получить
признание на исторической родине, за которую теперь воюет. И стать поэтом не
только национальным — для Италии, раздробленной на местные культурные мирки,
задача почти нереальная, — но и поэтом европейским. Недаром стихи этого периода
он записывает в двух вариантах — на итальянском и
французском. “Я знаю, чего стою: надо вернуться к Вийону, чтобы найти такую же
сгущенность смыслов, такую же точность слов и ритма — в эти времена охов и
ахов, во времена поэзии, мнящей себя теологической, когда она всего лишь
болтовня картежной гадалки, в эти времена прилагательных!” (письмо к Дж. Папини, февраль 1919-го). Слава придет к Унгаретти позже, уже в начале тридцатых, когда сыграет свою
роль и внешний фактор — симпатии к нему со стороны Муссолини. Но стержневой
книгой для творчества поэта навсегда останется сборник военных стихов.
Внешне
стихи Унгаретти выглядели разрывом с классической
итальянской метрикой, с тональностью, с самим словарем, свойственным поэзии XIX
века. При этом автор решительно заявлял о себе как о человеке традиции. В самом
деле, от внимательного слуха не могли утаиться интонации Джакомо
Леопарди; да и сама главная тема — человек перед
лицом вечности-бездны, вечности-круговращенья, не озаряемой никакой
эсхатологической надеждой, — восходила непосредственно к автору “Ночной песни
пастуха” и “Последней песни Сафо”. Впрочем, у Унгаретти тема вечности обогащена таким острым чувством мгновения,
какое мог дать только опыт ХХ века и, особенно, опыт новой войны с ее орудиями
“крупных оптовых смертей”[3].
А найти художественные средства для отражения этого опыта поэту также помогла
традиция, хотя и весьма далекая от его родной культуры: только что открытая
Европой традиция японских хайку.
[1]
Родители
поэта — тосканские крестьяне, от нищеты вынужденные искать спасения на чужой
земле. Отец, землекоп на постройке Суэцкого канала, умер, когда Джузеппе было
два года. Мать держала маленькую хлебопекарню, что позволило ей не только
прокормиться, но и дать образование обоим сыновьям.
[2] В Александрии Унгаретти слышал рассказы о древнем городском порте, уже тысячелетия
назад поглощенном волнами моря. Этот “погребенный порт” стал для него метафорой
тайны поэзии: “Туда заплывая, поэт / с песнями вновь / поднимается к свету / чтобы их расплескать…”
[3] О. Мандельштам.
Стихи о неизвестном солдате.