Опубликовано в журнале Иностранная литература, номер 5, 2014
Ян Котт
Шекспир — наш современник / Пер. с
польского В. Климовского. — СПб.: Балтийские сезоны,
2011. — 352 с.
Впервые
эта книга польского шекспироведа (1914-2001) Яна Котта
была издана в середине 60-х годов, тогда же ее перевели на многие европейские
языки, а в 1987 году появилось второе польское издание. В предисловии к этому
изданию автор пишет, что и для него самого, и для Польши Шекспир — это автор
особенный: “Гамлет” был всегда наиболее
польским Шекспиром, и не только из-за Полония и из-за того “жалкого клочка”
польской земли, на завоевание которого выступает со всей своей армией Фортинбрас, хотя клочок этот, “кроме названия, ничего
больше не значит”. “Гамлет” был пьесой о Польше…” Котт
имеет в виду прежде всего тот факт, что уже в
постановке 1798 года во Львове Гамлет был
принцем, у которого захватчики отобрали трон и родовое владение; в середине
ХХ века именно эта тематика стала для Польши вновь актуальной, и рецензия
автора на постановку 1956 года в Кракове называлась “‘Гамлет’ после ХХ съезда”
— там начитавшийся Сартра и Камю
Гамлет возвращается в польский Эльсинор
из экзистенциального Виттенберга.
Впрочем,
“современность” Шекспира вовсе не исчерпывается для Котта
привязкой к каким-то конкретным политическим событиям. Напротив, автор
подчеркивает и подвергает всестороннему анализу универсализм Шекспира — то есть
защищает тезис о его “современности” во все эпохи. Историей правит то, что в Cредневековье называли Колесом
Фортуны, а Котт в этой книге именует Великим Механизмом, который движет и
королями, и узурпаторами, и тиранами, и их преемниками: На одном и том же троне поочередно сидели шекспировские Ричарды и
Генрихи и надевали одну и ту же корону.
Книга Котта дает понять, что универсализм Шекспира обьясняется в большой степени способностью строить свои
пьесы на комбинации отдельных элементарных — и всегда актуальных — мотивов и
тем. Базовыми темами являются, по сути, три: власть (а точнее, борьба за
власть), эротика и безумие (или шутовство). В одних пьесах
некоторые темы акцентируются особо (например, в “Короле Лире” — власть и
безумие, а в “Макбете” — власть и эротика), а вот в “Буре” или в “Гамлете” все
три более или менее равноправны.
Весь мир — театр, а люди в нем —
актеры — это
классическое высказывание Шекспира давно стало ключом к пониманию его
творчества. Но можно вспомнить и другую метафору из книги шекспировского
соотечественника Льюиса Кэрролла в “Алисе в стране чудес”: Все вы — всего лишь колода карт. Действительно, именно эта метафора
оказывается чуть ли не более адекватной для анализа структуры шекспировских
пьес. И трем базовым темам соответствуют здесь четыре “одушевленные” игральные
карты: Король, Дама, Валет (соперник Короля) и Джокер (шут).
Как
архетипическую модель в этой связи, безусловно, можно рассматривать “Гамлета”.
Гамлет, играющий с Королем (Клавдием) и Дамой
(Гертрудой), здесь выступает в роли более слабого Валета, который, чтобы
победить Короля, оборачивается сильным Джокером-шутом. Впрочем, сама по себе
эта изначально рефлексивная ролевая игра — в сочетании с благородной жаждой
мести — постепенно приводит к глобальной трагедии: стремление к возмездию за
убийство, в свою очередь, порождает убийство — но уже невиновного (Полония).
Справедливость в итоге “торжествует” только благодаря гибели всех действующих
лиц: помимо собственной воли Гамлет включается в разыгрывание вечно
повторяющегося сюжета в качестве винтика безжалостного Великого Механизма — нажатие кнопки “Быть” (в смысле “Действовать”)
приводит к прямо противоположному результату (Небытию).
Котт отмечает, что подчеркнутая
театральность, условность шекспировских пьес часто акцентируется и намеренной
иллюзорностью происходящего. Конечно, это характерно прежде всего для комедий
(самый яркий пример — “Сон в летнюю ночь”); однако, если взглянуть под этим
углом на того же “Гамлета”, можно и здесь увидеть и потенциально неоднозначные
интерпретации. Вспомним начало пьесы, когда об убийстве отца Гамлет узнает от
призрака убитого. Мы почему-то склонны безоговорочно верить этому
сверхъестественному явлению, хотя с точки зрения здравого смысла достоверным
свидетельством его считать как-то странно. А если призрак — это лишь плод
больного воображения убитого горем сына, то вполне вероятно, что и убийства-то
никакого не было; и тогда Гамлет из благородного и вызывающего сочувствие героя
превращается в кровавого злодея, несущего смерть и друзьям, и родным, и
любимым.
В
современной отечественной массовой культуре тоже обнаруживается сверхпопулярное
произведение, которое, если разобрать его структуру, оказывается скроенным по
тем же шекспировским лекалам. Его можно назвать “Сном в зимнюю ночь”, и стал
этот “Сон” безоговорочным национальным мифом: вот уже несколько десятилетий он
снится всей стране вечером 31 декабря. В “Иронии судьбы” есть действующий Король
— Ипполит; есть его Дама, Надя, и есть его соперник, Женя, который, изначально
выступая в роли Джокера, оказывается способен Короля победить — что вполне
соответствует правилам карточной игры, где именно Джокер может побить любую
карту. Однако следует помнить, что Джокер — это всего лишь карта, сила которой
ограничена рамками игры, новогоднего “Сна”, за рамками которого карета
неизбежно превратится в тыкву, а Женя — в скучного и слабого Валета.
Хотя
в оригинальном польском названии книги (“Szekspir współczesny”) вообще-то слова “современник” нет
(буквальный перевод:
“Шекспир современный”), однако Шекспира все-таки
действительно можно считать отчасти нашим современником. “Mark
me”, — будто говорит он нам как Призрак в пятой сцене первого акта “Гамлета”; что Пастернак
переводит как “Следи за мной”, а Лозинский — “Так слушай”.