Опубликовано в журнале Иностранная литература, номер 7, 2013
В. Л. Гопман Золотая пыль: Фантастическое в английском романе: последняя треть XIX-XX вв. — М.: РГГУ, 2012. — 488 с.
Изначальная задача литературоведения и критики — служить “мостом” между писателем и читателем. Она выполняется, и порою, как всем известно, блестяще, когда дело касается почти всех видов и жанров литературы. Почти. Потому что до сих пор, кажется, литературоведы “отстают” от предмета, если речь заходит о фантастике.
Владимир Гопман формулирует эту проблему в самом начале своей книги: “Уж которое десятилетие фантастическое в изящной словесности вызывает споры, и, хотя сейчас их напряженность спала и дискуссии, подобные тем, что разворачивались на страницах ▒Литературной газеты’, ▒Вопросов литературы’ и других периодических изданий в 1970-1980-е годы, уже не ведутся, это случилось вовсе не оттого, что наконец получены ответы на вопросы, обсуждавшиеся четверть с лишним века назад. И по-прежнему фантастика многим представляется явлением эстетически ущербным… Хотя форма уничижительных отзывов о фантастике изменилась со времен ▒неистового Виссариона’ — Белинский утверждал, что ▒фантастическое в наше время может иметь место только в домах умалишенных, а не в литературе, и находиться в заведовании врачей, а не поэтов’, — суть их остается неизменной. По точному выражению американского фантаста Теодора Старджена, ▒никогда в истории литературы не существовало такое направление, о котором судили бы практически исключительно по… худшим образцам’”. С Гопманом и его единомышленниками нельзя не согласиться, и, если задуматься, ситуация выглядит весьма странной: миллионы людей во всем мире читают, а профессионалы в лучшем случае молчат, а в худшем отмахиваются.
Конечно, это не совсем так. По ходу своего повествования В. Гопман ссылается на исследования, увидевшие свет как на Западе, так и в России. Но, как он замечает, “все это работы либо об отдельных английских писателях-фантастах (чаще всего), либо об отдельных проблемах фантастики Великобритании. До сих пор в отечественном литературоведении не анализировались в совокупности роль и формы существования фантастического в английской литературе, не выявлялся генезис и характер развития фантастики Великобритании как важной и неотъемлемой части национальной литературы”.
В. Гопман делает максимум, для того чтобы всесторонне показать свой предмет (это “научная фантастика и фэнтези”) и выявить проблемы, связанные с тем или иным писателем или со всем корпусом фантастической литературы в целом. Поэтому “Золотая пыль”, имеющая безусловную ценность для филологов, может быть интересна и обычному читателю, который хотел бы побольше узнать о полюбившихся произведениях и хотя бы что-нибудь — о вовсе неизвестных. Гопман предлагает познакомиться, пусть поверхностно, с прозаиками, доселе не переведенными в России. И потому книга включает главы о творчестве известных в нашей стране Уильяма Морриса, Брэма Стокера, Герберта Джорджа Уэллса, Джеймса Херберта, Джона Рональда Руэла Толкина, Клайва Стейплза Льюиса, малоизвестных Лорде Дансени, Мэри Нортон и совсем неизвестных Джорджа Чесни, Ф. Энсти (Томаса Энсти Гатри), Теренса Хэнберри Уайта, Энтони Хоупа, Джеймса Уайта, Майкла Фрейна, Брайана Уилсона Олдисса, Джеймса Грэма Балларда и Уильяма Хоупа Ходжсона.
И тот совокупный анализ, на отсутствие которого сетует В. Гопман, им самим предпринят по принципу “от частного к общему”: творчество того или иного фантаста он рассматривает как одну из составляющих, один из аспектов единого и целостного явления под названием “английская фантастическая литература”. Так, с именем Морриса связано создание образа земного рая, деревенской утопии, в которой технический прогресс отменяется, а люди живут в блаженном творческом труде. Здесь органичны волшебство, магия, сверхъестественное, причем “они присутствуют в жизни описываемых миров как… обязательные компоненты бытия”.
В связи с творчеством Морриса В. Гопман вводит понятие “Квеста”, более знакомое сегодня по совершенно другой, казалось бы, области культуры. “Термин ▒Quest’ на русский может быть переведен как ▒путешествие’, ▒странствие’, ▒приключение’, ▒путь’, ▒поиск’, ▒поход’, но ни одно из них не будет полностью адекватно оригиналу, так как отражает только одну грань английского слова. Ибо Квест — это движение и в пространстве географическом, и в пространстве души… путь в поисках себя, познание себя, обретение внутренней гармонии. Именно Квестом был и один из самых знаменитых походов в западной литературе XX в. — тот, что предприняли Фродо Бэггинс и его товарищи в страну Мордор, чтобы уничтожить Кольцо Всевластья, Кольцо Зла”.
Возникновение “литературы катастроф”, выразившей английскую национальную “островную” фобию — страх перед разрушительным иностранным вторжением, — связано с именем писателя-фантаста Чесни. Нет нужды говорить, что эта традиция оказалась чрезвычайно продуктивной. “Наверное, — так завершает В. Гопман рассказ об этом феномене английской словесности, — едва ли корректно с полной определённостью утверждать, что именно небольшая повесть Чесни [▒Битва при Доркинге’] стала родоначальником гигантского пласта литературы… …Но все же не будем забывать, что лавина в горах сходит от небольшого камушка”.
Следующий герой исследования, Т. Энсти, косвенно знаком русскому читателю: в 1902 году его роман “Медный кувшин” был переведен на русский язык и впоследствии лег в основу известнейшей повести Л. Лагина “Старик Хоттабыч”. В произведениях Энсти сказочное переплетается с социально-бытовым, фантастическое — с реальным, ирония и юмор соседствуют с утопическим началом, и в целом коронный номер писателя — “введение фантастического элемента в реалистическое повествование”. Еще один автор, Энтони Хоуп, помещает действие своего романа “Узник Зенды” в вымышленное пространство страны Руритании. “Герой оказывается в мире реальном — и одновременно условном, лишенном четких географических и временных координат действия, расположенном ▒где-то и когда-то’. Именно так строятся миры фэнтези, миры, похожие на наш, но похожие лишь отчасти, ведь они возникли благодаря фантастическому допущению. Ожиданность неожиданного, вероятность того, [что] в любой момент повествования может случиться нечто совершенно невероятное — особенность фантастики, которая роднит ее с приключенческим романом и притягивает того, кто жаждет встречи с чудом, стремится оказаться в ▒мире за холмом’. Умение фантастики создавать такие миры, то есть отвечать имманентно присущей человеку потребности в необычном, американский писатель и критик Алексей Паншин называл одним из важнейших свойств этой литературы. Читателю легче отождествить себя с героем, который действует в нереальном мире — в таком, который ближе и понятней тому, кто любит мечтать”.
Брэм Стокер, автор целого ряда романов, из которых известности и признания удостоился лишь “Дракула”, является представителем готической литературы и предтечей огромного количества “книг о вампирах”, порожденных XX столетием. В связи с этим произведением В. Гопман задается вопросом: “Так в чем же притягательность в наши дни историй о вампирах, к которым продолжают обращаться литература и кино?.. Ведь… потребность в страшном таится в человеческой душе… Жуткого мертвеца, пьющего кровь, культурная традиция превратила в существо, обладающее безусловным обаянием… и незаурядным умом”.
В. Гомпан дает такой ответ: “Популярность вампира во многом связана с тем, что восприятие его двойственно: он отталкивает — и притягивает, он отвратителен — и желанен. Вампир выступает как квинтэссенция представлений о злодее: он бессмертен… обладает почти неограниченным могуществом, аморален… загадочен, ощущает свое избранничество, уникальность. Образ вампира имеет отчетливо выраженные сексуальные обертоны… Смерть в ▒вампирической’ традиции сочетается с неодолимой страстью… с возможностью, вступив в союз с вампиром, испытать нечеловеческое наслаждение. Вампир — воплощение тайных желаний и мужчин, и женщин. <…> При этом тяга к страшному определяется не только неврозами человека, его душевным разладом. В какой-то степени вампир — отражение, олицетворение темной, звериной стороны человеческой души, пороков и искушений, которые обуревают нас. В сущности, глядя в это ▒зеркало’, мы видим себя такими, какими можем быть — но не должны. И борьба ▒я-нынешнего’ с ▒я-вероятностным’ придает чтению книг о вампирах дополнительную остроту и притягательность”.
Со всем этим невозможно не согласиться, разве что следует заметить, что сказанное характеризует нашу эпоху с той же точностью, с какой — эпоху появления и первоначальной популярности “Дракулы”. В. Гопман говорит скорее об архетипе книжного восприятия, сформировавшемся к концу XIX века в культурной читательской среде и действующем, как и положено архетипу, пусть и молодому, в начале XXI века. Существуют ли специфически сегодняшние причины популярности вампирской темы и каковы они — вопрос, вероятно, требующий специального рассмотрения.
Следующая глава посвящена одному из известнейших в нашей стране представителей НФ — “Шекспиру научной фантастики” Уэллсу. С его именем связана идея эволюции социума на основе научных достижений, причем технический прогресс, по Уэллсу, имеет двойственный характер: он помогает обществу развиваться и вместе с тем подталкивает его к потрясениям и катастрофам. Совершенно противоположен Уэллсу Ходжсон, которого В. Гопман называет “творцом ужаса”. Неоромантик, обращавшийся к темам страшного и загадочного, Ходжсон связал их с морской темой и с таким багажом вышел к готическому роману, причем в его творчестве “готическое пространство… создается иными, чем в классическом готическом романе, средствами”. Герои Ходжсона, подобно персонажам Морриса и Толкина, проходят Квест.
В романах Дансени действие происходит “в странах, расположенных, по определению автора, на краю света (иногда писатель называет их ▒Земли Чудес’). Миры Дансени, как и миры Уильяма Морриса, тщательно продуманы, обладают своей историей, географией, культурой… Названия населенных пунктов, имена героев звучат одновременно реалистично и фантастично, что придает волшебным приключениям убедительную достоверность”.
Главу о творчестве Толкина В. Гопман предпочел заменить главой о толкиноведении в России. Автор рассказывает как о переводных зарубежных, так и об отечественных исследованиях, посвященных миру Средиземья и его обитателям. Зато рассказ о Льюисе и его мирах возвращает читателя к избранному В. Гопманом жанру Квеста по английской словесности, путешествию-испытанию, ожидающему любого, кто откроет “Золотую пыль”. Анализируя “Космическую трилогию” и “Хроники Нарнии”, Гопман сконцентрирован главным образом на непримиримом для английской литературы противостоянии добра и зла.
Книги Уайта В. Гопман определяет как “артуриану”, подчеркивая важность “артуровского цикла” для данного автора. Уайт создавал также вариации на темы Библии и Шекспира, и в таком контексте его “артуриана” получает, конечно, дополнительную значительность. С именем этого писателя в английскую фантастику входит представление о весомости исторических источников — да и вообще Истории как грандиозного здания, в котором живет человечество. Если Уайт уходит в область высокого, то Нортон спускается в буквальном смысле к самой земле: герои ее произведений добывайки — маленький народец, пришедший в литературу из английского фольклора (в оригинале они носят название “borrowers”). Произведения Нортон во многом близки толкинской истории: ни у добываек, ни у хоббитов нет “мифологии, верований, религии — они живут сегодняшним днем, его конкретными событиями, в их жизни нет места ничему таинственному, загадочному, мистическому”. И те и другие “с помощью разума, логических умозаключений, своей воли побеждают страхи, их окружающие. Они не мифологизируют действительность — напротив, стремятся понять и познать ее”. И четверке героев “Властелина колец”, и добывайкам пришлось совершить Квест и не потерять лучших… человеческих качеств.
С Земли в Космос поднимается Уайт. Его предпочтения отданы научной фантастике. Совершенно по-своему решал этот писатель проблему создания образа пришельца. Очень часто явление носителей инопланетного разума на Землю — ужасное событие, и множество произведений попадают, таким образом, в область “литературы катастроф”. Иначе трактует тему Уайт: для него “инопланетянин — носитель разума, а потому достоин уважения, независимо от его внешнего облика”. Потому его подход к героям В. Гопман называет “неантропоморфным” — в том смысле, что автор не ставит человека в центр Вселенной, а делает его равным партнером многообразнейших внеземных существ.
Предпочтения следующего писателя, Фрейна, лежат в области социальной фантастики. Он сатирик, которого В. Гопман сравнивает с Гоголем, не скрывающий своей неприязни к героям. Его романы носят пародийный характер, Фрейн охотно использует гротеск, откровенно издевается над попытками формализации отношений между людьми. И если у него общественные нестроения вызывают главным образом насмешку, то его соотечественник Херберт исполнен, как считает В. Гопман, “отчаянием и надеждой”. “Пишет Херберт литературу ужасов, детективы, в которых активно использует мистику и оккультизм”. Русский читатель знает его по циклу романов “Крысы”, в которых писатель создал “пугающие картины вторжения иной жизни” и выразил надежду на победу человека и человечности.
“Космическая” и “историческая” линии соединяются в творчестве Олдисса, который не чужд постмодернистского подхода: “Олдисс поначалу невозмутимо пишет космический вариант мифа об Эдипе, сохраняя его драматическую напряженность, а потом словно выворачивает его наизнанку издевательским хэппи-эндом”. “Бодрый постмодернистский стёб” не мешает автору создавать умные и светлые книги и при этом затрагивать самые сложные вопросы современности — например, проблему терроризма. Наконец, для писателя Балларда, которого В. Гопман называет “штурманом внутреннего космоса”, самым главным становится изображение человеческой души: “От рассказа к рассказу нарастает ощущение, что психика героев, призрачные картины, встающие в глубине их сознания, становятся для этих людей единственной реальностью, тогда как физическая реальность приобретает черты фантасмагоричности”.
Таков краткий обзор основных авторов, ставших героями исследования В. Гопмана, и основных тенденций современной английской фантастики. А теперь следует вернуться в самое начало книги. Перед тем как развернуть перед читателем панораму разновидностей фантастического, В. Гопман дает подробные определения обоих видов фантастики, которые ему предстоит анализировать (автор отмечает: “НФ не жанр, поскольку в фантастике существуют романы, повести, рассказы, пьесы, стихи, как в литературе реалистической”. Почему бы, в таком случае, не говорить о ней как о виде литературы?). Первое: научная фантастика, или НФ, — это “вид фантастической литературы (или литературы о необычном), использующей вторичную художественную условность, основанную на единой сюжетной посылке (допущении) рационального характера. Согласно этому допущению необычайное (небывалое, даже, казалось бы, невозможное) в произведении создается с помощью законов природы, научных открытий или технических изобретений, в принципе не противоречащих естественнонаучным воззрениям, существующим в то время, когда создавалось научно-фантастическое произведение”. И второе: “Фэнтези… — вид литературы фантастической (или литературы о необычайном), использующей вторичную художественную условность, основанную на сюжетной посылке (допущении) иррационального характера. Это допущение не имеет ▒логической’ мотивации в тексте, предполагает существование фактов и явлений, не поддающихся рациональному объяснению”. Разумеется, автор отмечает, что между НФ и фэнтези существует тесная взаимосвязь, подкрепленная множеством переходных форм, и в одном произведении переплетаются черты обоих видов литературы, каждый из которых есть полноправный способ смотреть на мир. Однако важно, что В. Гопман сразу определяет оба полюса; с его изящными формулировками приятно иметь дело в дальнейшем, отмечая признаки обоих видов в произведениях того или иного автора.
Для НФ, конечно, важны традиции реалистической литературы (поскольку будущее здесь конструируется как реальный мир, просто завтрашний), но плюс к ней — знания о последних достижениях технического прогресса, ощущение внутренней логики открытий и возможностей, которые они теоретически могут предоставить. Для фэнтези важнее традиция чисто словесная, художественная, образная. Применительно к английским авторам это прежде всего архаический миф, фольклорная волшебная сказка, цикл легенд о короле Артуре и рыцарях Круглого стола и готический роман.
Книга замечательна огромным количеством разнообразных литературных параллелей, экскурсов в историю, информацией о современном состоянии английской литературы — словом, всем тем, что неизменно интересно, но на что у непрофессионала никогда не хватает жизни. Быть может, собратья по профессии пожелали бы, чтобы Владимир Гопман в своем исследовании затронул вопрос о фантастическом реализме в английской литературе (есть ли он там?) и соотнес бы его с НФ и фэнтези. Однако автор, как известно, хозяин-барин, и никто не волен предписывать ему сферу интереса и угол зрения.
Словом, Владимир Гопман явно разделяет мнение Брайана Олдисса, что “научная фантастика — самая современная литература. Секрет ее притягательности прост: она говорит о том, что происходит с миром сейчас”. Что ж, думается, у него есть множество единомышленников. И эта книга, конечно, для них.