Перевод Михаила Яснова
Опубликовано в журнале Иностранная литература, номер 7, 2012
Перевод Михаил Яснов
Поль Верлен#
Стихи из сборника “Параллельно”
Перевод Михаила Яснова
Поль Верлен [Paul Verlaine; 1844-1896] — избранный
“принцем поэтов” своей эпохи, заложивший основы импрессионизма и символизма в
поэзии, был столь чтим современниками, что ему всякий раз прощались его выходки
и безумства, и, хотя он дважды сидел в тюрьме, Министерство просвещения
периодически выплачивало ему пособия, друзья собирали для него ежемесячную
пенсию, лечили его за свои деньги, а женщины — одни разоряли, другие —
оплачивали его долги. Отношения с миром у Верлена были очень страстными, а с
женщинами и подавно, о чем свидетельствуют многочисленные сборники эротических
стихов поэта. Первый сборник был издан в Брюсселе, под псевдонимом, и назывался
“Подруги, сцены сапфической любви” [“Les Amies. Scènes d’amour
sapphique, sonnets”, 1867]; суд постановил тираж изъять и уничтожить, а автора
— оштрафовать. Другим сборникам повезло больше, это “Любовь” [“Amour”, 1888],
“Параллельно” [“Parallèlement”, 1889], “Женщины” [“Femmes”, 1890; вышел
подпольно в Брюсселе], “Мужчины” [“Hombres (hommes)”, 1891; вышел подпольно в
1904 году после смерти автора], “Песни для нее” [“Chansons pour elle”, 1891],
“Плоть” [“Chair”, 1896].
Перевод публикуемых стихов выполнен по изданию “P. Verlaine. Chansons pour et elle
autres poèmes érotiques” [
В пансионе
Пятнадцать лет — подружка старше на год,
В одном гнезде устроились голубки.
Как душно в сентябре! Нежны и хрупки,
Глаза горят и щеки ярче ягод.
Рубашки — прочь! Благоуханней пагод
Тела, уже готовые к уступке;
Подставив грудь под сестринские губки,
Одна стоит — вот-вот и руки лягут
На плечи той, что, опустившись рядом,
По ней скользит шальным и диким взглядом,
Уста вонзая в золото и тени,
Пока дитя дрожит, перебирая
Под пальцами, в невинном исступленье,
Все прелести обещанного рая.
Per amica silentia[1]
Под пологом из белого муслина
Свет ночника плывет волной атласной
Туда, куда несет его стремнина
В тени, неуловимой и всевластной.
О полог над постелью Аделины,
Он слышал, Клер, не раз твой голос ясный,
Твой серебристый стон, твой смех невинный,
К которому примешан шепот страстный.
“Люблю, люблю!..” — то громче крик, то глуше;
Клер, Аделина — жертвы сладкой клятвы,
Живительный испили этот яд вы.
Любите! Одиноки ваши души,
Но в сей юдоли слез вы тем богаты,
Что метят вас блаженные Стигматы.
Сегидилья
Брюнетка, ты такая:
Уже почти нагая,
И вновь на канапе,
И вновь эмансипе —
Как в восемьсот тридцатом.
О, эта плоть живая!
Как облачко взлетая,
Ложатся кружева —
И не нужны слова
Губам, огнем объятым.
Хочу тебя такою —
Хохочущей и злою,
И грубой, и дурной,
И властной — боже мой!
Любою будь со мною!
Ты ночь, но ты светлее
Луны — и, как во сне, я
Весь мир тебе отдам,
Но дай моим губам
Плоть — всю мою, до дрожи!
И этой плотью всею
Прижмись ко мне сильнее
И воедино слей
Ее с душой моей —
Еще, еще, еще же!
Блеск ягодиц, не скрою,
Лишь он тому виною,
Что на свою беду
Смирюсь и пропаду
С их бешеной игрою!
Casta piana[2]
То синий клок, то рыжий клок,
А взгляд и нежен, и жесток,
Нет в красоте твоей приманки,
И дышат мускусом соски,
И слишком бледные виски,
Но в каждом жесте — пыл вакханки.
Как ты волнуешь! Я готов,
Святая Дева чердаков,
Тебе свою поставить свечку.
Неосвященную? Пускай!
Твой “Ангелюс” блаженный рай
Сулит простому человечку.
Ты — каторжанка, в свой черед
Твой безымянный труд сотрет
Любого — в прах, в песчинку, в крошку:
Один на все пойдет с тобой,
Другой захочет стать слугой,
А третий поцелует ножку.
Но ты не жалуешь чердак,
Он как рабочий твой верстак —
Здесь все тебе давно постыло:
Любой мужлан тебя распнет,
Как причастится тайн, но вот
Уйдет — и ты его забыла!
И впрямь, ну что, в конце концов,
Тебе до старцев и юнцов —
Им всем не место в этом храме.
Я знаю, как любиться всласть,
Я знаю, что такое страсть
И власть, простертая над нами!
А впрочем, прочим — грош цена:
Подставь свои уста, пьяна,
И дай вкусить мне без оглядки
Всю соль, всю терпкость — по глоткам,
Соленый, терпкий твой бальзам,
Святой, соленый, терпкий, сладкий!
Шатенка
Шатенки
тоже есть…
Песня о Мальбруке
Взгляд в никуда, хаос кудрей
С неровной линией бровей,
И этот рот не слишком яркий,
И не ахти какая стать —
Но я готов такой дикарке
Всего себя навек отдать!
Всего себя! Да, черт возьми,
Как много радостной возни
Сулят мне вечера с тобою,
Когда соски твои впотьмах
Торчат, и голою стопою
Меня ты повергаешь в прах.
О, эти груди под рубашкой!
Обещан сладкий труд и тяжкий
Всем чувствам яростным твоим,
И я в виду такого рая —
Прижмись ко мне! — неудержим,
Греша, и мучась, и сгорая.
Всю исцелую — до грудей,
До глаз, до кончиков ногтей;
Усталость пыл мой не умерит,
И я склонюсь перед тобой
Как потерявший разум перед
Неопалимой купиной!
Ты знаешь, гордая, что плоть
Моя не в силах побороть
Любовь к твоей влекущей плоти,
И я опять сойду во мрак,
Чтобы опять родиться, хоть и
Не раз уже был мертв — да как!
Ну что же, зыбкая, без края,
Неси меня, волна морская,
Гордись: я сбит тобою с ног,
Кружи меня то так, то этак,
Чтоб, обезумев, я не смог
И оглянуться напоследок!
К мадемуазель***
Милашка! С такой
И я бы не прочь!
Как поле, точь-в-точь,
Ты пахнешь травой.
Остры и крепки
Все зубки подряд,
И хищно горят
В глазах огоньки.
Влекущий твой вид
Оценит любой,
И грудь наготой
Бесстыдно блазнит.
На бедрах крутых
Задержится взгляд —
Но сочный твой зад
Заманчивей их.
Безумство сердец
В крови мы несем:
Палит нас огнем —
И пах, и крестец.
Хорош твой дружок
Среди пастушат,
Другие спешат
К тебе на лужок.
Ну, чем не эдем
Счастливцам таким?
И как же я им
Завидую всем!