Избранные интервью с Пьером Мишоном. Перевод Александры Лешневской
Опубликовано в журнале Иностранная литература, номер 11, 2012
“Мне нравится сотрясать смысл и самому трястись от страха его потерять”#
Избранные интервью с Пьером Мишоном
Перевод Александры Лешневской
Вертящийся стол
Предисловие Пьера Мишона к сборнику интервью
На острове
Джерси с сентября 1853 года по декабрь 1855-го Виктор Гюго вел беседы с разными
выдающимися личностями: Шекспиром, Галилеем, Океаном, Тенью из Гроба, Романом,
Ганнибалом, Леопольдиной, Моисеем, Шатобрианом, Смертью. Протоколы этих
разговоров вел поэт Огюст Вакри, лично при них присутствовавший. Сделанные им
записи сохранились до наших дней, и это лучший сборник интервью из всех, что я
знаю.
Ответы
столь труднодоступных собеседников, как мы знаем, были получены Гюго при помощи
вертящегося стола, точнее маленького стола на трех ножках, купленного в
Сент-Хельере в магазине детских игрушек; перед использованием этот круглый
столик ставился на большой квадратный стол. На вопросы Гюго вертящийся стол
отвечал стуком ножки в соответствии со специальным кодом: брать интервью
подобным способом трудно и долго, впрочем, не более и не менее, чем отвечать на
вопросы журналистов по электронной почте.
Итак, с одной стороны — интервьюируемые, обладатели великих имен, вокруг которых много шума; с другой — техническая группа Гюго, напоминающая отряд работников телевидения, со сценаристом и микрофонщиком: две Адели, жена и дочь Гюго, сын поэта Франсуа-Виктор, который переводит Шекспира, другой сын Шарль, меланхолик на грани сумасшествия, он выполняет роль медиума, без него стол упорно молчит; также здесь присутствует Вакри и прочие второстепенные лица.
Они обсуждают важные вопросы.
Виктор Гюго хороший интервьюер.
Для каждого собеседника у него заготовлен специальный вопрос. У Андре Шенье он спрашивает, эволюционируют ли убеждения после смерти, может ли человек, бывший при жизни роялистом, за гробом сделаться республиканцем. У Шатобриана он спрашивает, есть ли у памфлета “Наполеон Малый” литературные достоинства. Прежде чем перейти к разговору о Наполеоне как о стратеге, Виктор Гюго просит Ганнибала перечислить названия римских легионов, которые тот уничтожил в битве при Каннах, и Ганнибал с тем же задумчивым и решительным видом, с каким он взирает на нас с единственного своего портрета, принимается перечислять без единой запинки: “Виндикатрикс, прима; секунда, виктрикс; фульминатрикс, терция; фульгуранс, кварта; воракс, квинта; секста, вультур; максима и ультима… (нрзб)”; у Смерти Гюго спрашивает, сможем ли мы когда-нибудь снова обнять наших маленьких девочек, которых потеряли.
Мы умираем со смеху.
Я спрашиваю себя, правильно ли мы его понимаем? Может ли Гюго быть смешным? И почему? Потому что он оплакивает дочь и стремится воскресить ее любыми способами? Потому что ему приятнее общаться с компетентными мертвецами, чем с невежественными живыми современниками? Потому что, нося траур по дочери и будучи высланным из своей родной страны, он старается сохранять бодрое настроение и создает красоту, ликует, призывая к себе тени сильных мира сего? На острове Джерси Гюго водит хороводы с обладателями славных имен. Каждому свои тени: миру нужны марионетки, Гюго — великие покойники. Возможно, в глупо устроенном мире разумнее сидеть в своем углу и разыгрывать жизненную комедию, самому исполнять все роли и радоваться этому, одному плясать с великими покойниками на руинах мира. Разумнее брать интервью у мебели, столов и книг, которые умеют говорить. Мы тоже разговариваем с мебелью, пусть она и менее красноречива, чем вертящийся стол Гюго. Мы задаем вопросы какому-то писателю, то есть интересуемся мнением обыкновенного человека, задаем те же вопросы, которые Гюго адресовал по назначению, тем, кто мог на них ответить: Иисусу и Галилею. Мы неправильно выбираем собеседника. Те, у кого берем интервью мы, ничему нас не научат.
(Далее см. бумажную версию.)