Перевод Ирины Волевич
Опубликовано в журнале Иностранная литература, номер 11, 2012
Перевод Ирина Волевич
Жан Эшноз#
Молнии
Перевод Ирины Волевич
1
Каждый человек, по мере возможности, стремится узнать, когда именно он родился. Люди собирают сведения о том зашифрованном в цифрах мгновении, с которого все начинается, с которого жизнь наполняется воздухом, светом, перспективой, ночами и разочарованиями, днями и усладами. Это знание позволяет нам впервые найти свое место в этой жизни, обрести имя, а главное — пресловутое число, столь необходимое для празднования дня рождения. Вдобавок именно благодаря этому знанию складывается собственное представление о времени; важность последнего осознает каждый из нас и осознает так ясно, что большинство людей добровольно держат время при себе в виде более или менее легко читаемых, порой светящихся циферок, закрепленных с помощью браслета на запястье — чаще на левом, чем на правом.
Увы, Грегору, родившемуся между одиннадцатью вечера и часом ночи, так никогда и не доведется узнать точное время своего появления на свет. Родился ли он ровно в полночь, или незадолго до нее, или сразу после — никто не сможет просветить его на сей счет. В результате всю свою жизнь он будет гадать, когда именно ему следует праздновать это событие: на исходе одного дня или в начале следующего. Эта проблема времени, к слову, довольно-таки распространенная, станет для него первым предметом самостоятельного изучения. Впрочем, если Грегору и не сообщили конкретный час его рождения, то лишь потому, что событие это произошло в условиях полнейшего хаоса.
Во-первых, за несколько минут до того, как младенец вышел из материнской утробы — в шумной неразберихе, царившей в большом доме, под крики хозяев, ругань лакеев, визг служанок, перебранку повитух и стоны роженицы, — на улице разразилась чудовищная гроза. Бешеный ливень низвергался с небес тяжелыми водяными жгутами, и его мрачный монотонный гул звучал так повелительно, словно распоясавшаяся стихия властно приказывала миру молчать, даром что ее голос то и дело перебивали буйные порывы ветра. В конце концов ветер, набрав ураганную силу, попытался опрокинуть дом. Это ему не удалось, и тогда он атаковал беззащитные окна: стекла разлетались вдребезги, ставни колотились о стены, занавеси взлетали к потолку или вырывались наружу, наглый ливень принялся бесчинствовать в доме, затапливая водой комнаты. Ветер сметал все на своем пути: расшатывал мебель, забирался под ковры, разбивал и расшвыривал безделушки на каминах, перекосил висящие на стенах распятия, бра и картины, так что пейзажи отвернулись от зрителя, а портреты в полный рост встали вверх тормашками. Ветер качал люстры, задув на них свечи и заодно погасив все остальные лампы.
Вот в такой шумной темноте рождался Грегор, его появление на свет было освещено гигантской ослепительной разветвленной молнией, изогнутой, точно дерево, или корни этого дерева, или ястребиные когти, вспышка этой молнии предала огню соседний лес, спалила его дотла и наполнила воздух запахом гари, первый крик младенца был заглушен сокрушительным ударом грома. Словом, вокруг царил такой хаос, такой всеобъемлющий ужас, что никому даже в голову не пришло воспользоваться этой мертвящей вспышкой молнии, на миг превратившей ночь в день, чтобы определить точное время, впрочем, это в любом случае было невозможно, поскольку все старинные часы в доме, издавна враждующие друг с другом, шли вразнобой.
Стало быть, это рождение произошло вне времени и вне света, ибо дома в те годы освещались с помощью воска и масла, а до электричества было ой как далеко. Ныне прочно вошедшее в наш обиход, оно еще не было открыто, а ведь кому-то следовало бы поскорей заняться этой проблемой. Грегор и займется ею, это станет его вторым самостоятельном предметом изучения, словно сама судьба назначила ему приступить к незамедлительному решению этой задачи.
2
При таком появлении на свет человек рискует повредить нервную систему, вот и характер Грегора — угрюмый, высокомерный, обидчивый и резкий — определился довольно скоро, сделав его личностью весьма непривлекательной. Грегор был капризным ребенком, с ним нередко случались приступы ярости, он мог упорно хранить молчание или сбежать из дома, его отличали безумные затеи, страсть к разрушению и вредительству, от которого страдали в равной степени вещи и люди. Нет сомнений, что именно желание разрешить наконец проблему времени, которая не давала ему покоя, заставило мальчика, сразу по достижении сознательного возраста, разобрать все часы в доме — каминные, стенные, карманные, — разобрать, для того чтобы собрать их потом заново; однако Грегор не без досады вынужден был констатировать, что если первый этап этих операций всегда проходил удачно, то успех второго достигался далеко не всегда.
Вместе с тем Грегор рос чересчур впечатлительным, нервным и болезненным, а главное — он необычайно остро реагировал на звуки: любой шум, гул, эхо, вибрации, даже очень далекие и не различимые окружающими, приводили его в крайнее раздражение, а то и в бешенство. Вдобавок он был подвержен сильным приступам, выражавшимся в том, что даже при ясной погоде ему снова и снова мерещилась сверкающая молния, так напугавшая его в момент рождения, отчего он слеп в буквальном смысле слова, к ужасу родных и недоумению докторов, тотчас вызываемых к больному. Как ни странно, на фоне всех этих нарушений его рост увеличивался патологически быстрыми темпами, очень скоро Грегор стал высоким, а потом необычайно высоким юношей, на голову выше всех окружающих.
Все эти противоестественные явления происходили где-то в Юго-Восточной Европе, вдали от мира, если не считать Адриатики, в глухой деревушке, затерянной между двумя горными хребтами, откуда невозможно добраться до настоящих врачевателей души, и потому Грегор обретал спокойствие лишь в те долгие часы, когда наблюдал за птицами. Но если буйные эмоции Грегора поначалу заставляли родных опасаться, что мальчик страдает неизлечимым безумием, то вскоре им пришлось констатировать и другой факт: интеллект ребенка значительно опережает его физическое развитие.
Так, например, он чуть ли не мгновенно освоил добрую полудюжину иностранных языков; закончил школу раньше сверстников, без особых усилий перепрыгивая через класс, а главное — ему удалось окончательно решить проблему с часами: вскоре он научился разбирать и собирать их в два счета, даже с завязанными глазами, после чего все часы в доме начали показывать совершенно одинаковое, с точностью до миллисекунды, время; кроме того, вдали от родной деревни, он стал лучшим студентом в первом же политехническом институте, куда он поступил и где моментально освоил математику, физику, механику и химию, то есть приобрел знания, позволившие ему придумывать разнообразные устройства, — в этом интеллектуальном упражнении он проявлял особый талант. Помимо феноменальной памяти, точность которой не уступала недавно изобретенной фотографии, Грегор обладал даром представлять себе несуществующие вещи так, словно они уже реально существуют, видеть их столь детально, что в процессе изобретательства мог обходиться без эскизов, макетов и предварительных испытаний. Каждую свою идею он считал осуществимой, и единственный риск, которому он подвергался и, возможно, будет подвергаться всегда, — это риск принять свои проекты за осуществившуюся реальность.
И еще: поскольку он не желал тратить время впустую, все его будущие изобретения не имели ничего общего с аксессуарами, мелочами и тривиальным бытом. Грегор никогда не снисходил до усовершенствования какого-нибудь дверного замка, консервного ножа или зажигалки для газового фонаря. Уж если ему в голову приходили новые идеи, то неизменно высокого и очень высокого порядка: космических масштабов, в интересах всего человечества.
Одной из первых таких идей стала прокладка трубопровода по дну Атлантического океана, что позволило бы, помимо других услуг, быстро доставлять почту из Америки в Европу и обратно. Сначала Грегор до мельчайших подробностей разработал систему насосов, которые под высоким давлением должны были гнать по трубопроводу капсулы с корреспонденцией. Однако проблема чрезмерного трения воды в трубопроводе заставила его отказаться от этого проекта в пользу другого, не менее амбициозного.
Другой проект предусматривал строительство гигантского кольца, вращающегося над экватором со скоростью вращения земного шара. Согласно замыслу Грегора, этот тороид можно останавливать посредством реактивной силы, чтобы каждый из нас мог сесть в него и вращаться вместе с ним вокруг земли (вернее сказать, сама земля будет вращаться под нами) со скоростью тысяча шестьсот километров в час, любуясь проплывающими внизу пейзажами и наслаждаясь комфортом в удобных креслах, дизайн и эргономику которых Грегор также разработал самостоятельно со свойственной ему скрупулезностью; таким образом за одни сутки это гигантское кольцо и его пассажиры сделают полный оборот вокруг земли.
Как видите, подобные проекты пустяковыми не назовешь — Грегор всегда мыслил масштабно. Вскоре у него возник еще один замысел: он твердо вознамерился придумать какой-нибудь пустячок, работающий за счет силы морских приливов, тектонических сдвигов, солнечной энергии и других подобных стихий, причем начать ему захотелось — а почему бы и нет, в самом деле?! — с Ниагарского водопада, чье изображение он видел в книгах и чье величие было вполне под стать замыслам Грегора. Да, именно Ниагара. Ниагара — это совсем неплохо.
Тем временем, распихав по карманам свои дипломы, Грегор отбыл на запад, чтобы поработать в каком-нибудь большом европейском городе, где, по уверениям окружающих, он найдет благодатную почву для роста своих талантов. Там он трудился в различных областях в качестве инженера, эксперта, советника, хотя ни одна из этих должностей его не удовлетворяла, а в свободные часы конструировал свою первую серьезную машину. Речь идет об индуктивном электродвигателе переменного тока нового типа; Грегор, со свойственной ему самоуверенностью, продемонстрировал его коллегам, у которых при виде этого новшества поначалу изумленно вытянулись лица. Затем, испив чашу зависти и нехотя признав, что подобный аппарат обещает многое изменить в современном мире, коллеги подавили раздражение и смиренно посоветовали Грегору не останавливаться на достигнутом: может, ему лучше двинуться еще дальше на запад, где новая, гораздо более плодотворная почва позволила бы его идеям расцвести в полную силу. Очень похоже, что советы эти были не вполне бескорыстны и что коллеги мечтали таким образом избавиться от Грегора, ибо он был не только антипатичен им, но еще и слишком для них неудобен.
Следует добавить также, что Грегор, давно миновав ту стадию, когда юношеский рост замедляется, все еще продолжал расти.
3
Итак, достигнув двадцатилетнего возраста и двухметрового роста, Грегор сел на пароход, идущий в Соединенные Штаты Америки. В Нью-Йорке он сошел на пристань, имея при себе паспорт, на голове котелок, в правой руке баул с минимумом одежды, в левой — чемоданчик с несколькими инструментами, в правом кармане двадцать долларов, сложенных квадратиком, а в левом — рекомендательное письмо для Томаса Эдисона.
Эдисон — богатый и всемогущий изобретатель, владелец компании “Дженерал электрик” — приобрел к тому времени такую известность и славу, что уже при жизни удостоился высокой чести стать главным героем романа Вилье де Лиль-Адана, выходившего с продолжением в парижском журнале “Современная жизнь”. Считаясь автором тысячи девяноста трех изобретений (в том числе тех, которые он без зазрения совести приписал себе, хотя они принадлежали другим людям), Эдисон, в частности, отстаивал свое первенство в изобретении телефона, кино и звукозаписывающего устройства, не говоря уж о применении электричества, которому будет отведено значительное место в нашей книге.
Создав, среди прочего, лампу накаливания, Томас Эдисон разработал систему подачи питания этих ламп, а двумя годами позже открыл первую в мире электростанцию. К моменту появления Грегора эта станция уже подавала постоянный ток напряжением 110 вольт в дома пятидесяти девяти потребителей, проживающих на Манхэттене, иными словами, в непосредственной близости от лаборатории Эдисона. Но это, по его мнению, было только начало: он расширил свою систему, создав сеть, обслуживающую различные заводы и мануфактуры, а также театры, разбросанные по всему Нью-Йорку. Все это могло бы развиваться дальше, но нужны были инвестиции. А финансисты почему-то не сразу оценили преимущества электричества и задумчиво чесали затылки — все, кроме самого богатого из них — Джона Пирпонта Моргана. Свирепый, внушающий страх своим могуществом и мерзким характером, Джон Пирпонт Морган был еще и невероятно прозорлив: он сразу понял, что, с тех пор как Архимед изобрел свой винт, в истории науки и техники не создавалось ничего более мощного, чем эта новая электрическая энергия, но предпочел до поры до времени помалкивать.
Грегор, несмотря на вполне удовлетворительную внешность при гигантском росте: стройный, элегантный, с прямой спиной и изящной щеточкой усиков, перечеркивающих его длинное лицо, держался довольно робко, когда впервые появился у Эдисона, хотя тот выглядел куда неказистей, впрочем, вполне может статься, что робость Грегора была связана именно с обличьем Эдисона. Томас Эдисон — очень некрасивый, сутулый, неуклюжий и неприятный мужчина; он ходил, шаркая ногами, смотрел исподлобья, неизменно одевался в уродливые блекло-коричневые блузы, сшитые его супругой, которые застегивал до самого подбородка. Вдобавок в тринадцатилетнем возрасте, после перенесенной скарлатины, он оглох, что, впрочем, не помешало ему семь лет назад изобрести и сконструировать первый в мире фонограф.
Мало того, когда Грегор явился к Эдисону, тот пребывал в жутком настроении: вот уже несколько дней его установки, работающие на постоянном токе и питающие различные предприятия и частные дома, терпели аварию за аварией. Не успел он послать всех своих инженеров восстановить подачу электричества на предприятии Вандербильда на Пятой авеню, как одна пароходная компания сообщила ему, что генераторы пакетбота “Орегон”, поставленные “Дженерал электрик”, тоже перестали работать; в результате пароход стоит у причала, а компания каждый день несет громадные убытки и грозится вменить иск ему, Эдисону. Скупость последнего не уступала его неприглядности, поэтому свободных сотрудников, которые могли бы исправить неполадку, у него на данный момент не нашлось, и вдруг из робких рук Грегора он получил рекомендательное письмо, где восхвалялись его таланты электрика. На всякий случай, ни на что особенно не надеясь, Эдисон пробежал письмо глазами и, даже не взглянув на молодого человека, тут же отправил его на борт “Орегона” — разобраться, в чем там дело.
Грегор немного поплутал по городу, сперва в поисках порта, а затем причала, где стоял обездвиженный пакетбот, над которым вились чайки, тотчас привлекшие его внимание: его издавна тянуло ко всему, что летает, в частности — неизвестно по какой причине, — к голубям, голубкам, горлицам и прочей голубиной родне. Однако и чайки тоже не были лишены для него интереса. После того как Грегор вдоволь налюбовался их парением и нырянием в воду, мрачный суперкарго указал ему дорогу в машинный зал, где он остался один на один со своими инструментами. Осмотрев генераторы, он провел за их починкой всю ночь. Когда на следующий день он вернулся в офис Эдисона, тот без лишних слов взял его на должность ассистента, назначив при этом зарплату швейцара.
4
Ассистент, по глубокому убеждению Эдисона, это мастер на все руки, не столько доверенное лицо, сколько человек без лица, так что роль Грегора будет заключаться главным образом в выполнении — разумеется, беспрекословном — самых разнообразных поручений хозяина. Во-первых, распоряжениий по дому, то есть хозяйственных задач, во-вторых, постоянных приказов устранять аварии на установках, продаваемых фирмой “Дженерал электрик”, а этих аварий становится все больше и больше. Их количество вызывает у Грегора смутное сомнение, переходящее затем в уверенность, что самый принцип устройства генераторов Эдисона, работающих на постоянном токе, порочен.
Давайте попытаемся понять, что такое постоянный ток. Это вид тока, иными словами способ передачи электричества, когда электроны движутся постоянно в одном направлении. При этом генератор создает очень слабое напряжение, а для получения тока достаточной силы требуется, видите ли, высокое напряжение. Отсюда необходимость использовать толстые провода, приводящая к значительным потерям, поскольку сопротивление толстых проводов превращает часть электрической энергии в тепло. Однако тот, кто говорит “тепло”, должен быть готов к искрам, катастрофам, страховщикам и пожарным, иными словами к большим неприятностям. С другой стороны, постоянный ток может передаваться по таким проводам на расстояние не более трех километров, так как они не способны выдерживать повышенное напряжение, необходимое для дальних передач. В результате, дабы пользоваться электричеством, потребители тока вынуждены селиться в непосредственной близости от станции Эдисона. Эта система, настойчиво внедряемая его фирмой, страдает серьезными недостатками и, как следствие, регулярными пожарами и частыми сбоями, влекущими за собой жалобы, судебные процессы и компенсации. Словом, что бы там ни говорил Томас Эдисон, дела у него шли скверно.
Во время учебы Грегору уже доводилось наблюдать за агрегатом того же типа — его демонстрировал студентам преподаватель физики, — и он еще тогда понял, что дела идут скверно. Видя, что из машины снопами летят длинные искровые разряды, Грегор робко предложил заменить постоянный ток переменным, то есть таким, который периодически менял бы направление, — может, тогда дела пошли бы лучше? Но преподаватель только пожал плечами, заметив, что идея эта так же абсурдна, как проекты вечного двигателя, то есть неосуществима по определению, и Грегор не посмел настаивать.
Теперь, работая на “Дженерал электрик”, он высказал пару раз эту свою гипотезу по поводу переменного тока, но, поскольку Эдисон реагировал на нее так болезненно, словно ему предлагали познакомиться с Антихристом, он и тут не посмел настаивать. Однако ему все же удалось завоевать уважение своего патрона успешным решением многочисленных технических проблем, трудясь семь дней в неделю по восемнадцать часов в день, и в недоверчивой душе Эдисона зародилось сомнение: а вдруг этот одаренный и усердный парень действительно нашел альтернативу постоянному току? Эта мысль только пробудила, а затем и укрепила его подозрительность. И когда Грегор объяснил Эдисону, каким образом он мог бы усовершенствовать работу его генераторов, патрон ответил: “Ладно, валяйте. Получите от меня пятьдесят тысяч долларов, если добьетесь успеха”. Грегор тотчас взялся за дело, потратил на разработку шесть месяцев, и генератор в самом деле заработал “на отлично”, о чем Грегор поспешил сообщить своему шефу.
“Хорошо! — воскликнул Эдисон, угнездившийся в своем кресле, — очень хорошо!” — “Вы вправду довольны?” — с беспокойством спросил Грегор. “Восхищен, — объявил Эдисон, — просто очарован!” — “Следовательно…” — промямлил Грегор, не смея закончить фразу. — “Следовательно, что?” — вопросил Эдисон, и лицо его потемнело. “Н-ну… мне казалось… — сказал Грегор, набравшись храбрости, — я так понял, что пятьдесят тысяч долларов…” — “Слушайте, Грегор! — оборвал его Эдисон, закинув ноги на письменный стол и скрестив их поудобнее, — вы что, не понимаете американский юмор?”
На сей раз Грегор встал, направился к вешалке, чтобы снять с нее свой котелок, потом к двери, чтобы не закрыть ее за собой и покинуть кабинет не попрощавшись, потом к кассе, чтобы забрать жалованье, и, наконец, к выходу, чтобы оказаться на улице, спрашивая себя, как ему жить после такого гнусного обмана.
Что ж, пришлось попробовать разработать эту скромную идейку о переменном токе самостоятельно. За три года работы у Эдисона он сразу же выделился из общей массы сотрудников быстротой мышления, эффективными результатами и оригинальными идеями, поэтому очень скоро его репутация прекрасного инженера стала известной за пределами “Дженерал электрик”. Итак, Грегор отправился в офис одной финансовой группы, где изложил свои соображения. Состояние системы, критика системы, способы усовершенствования системы, четкие сроки выполнения при просчитанном бюджете.
И что же вы думаете: дела пошли превосходно. Благодаря врожденной способности к иностранным языкам и хорошему знанию английского, Грегор смог в эти первые годы жизни в Америке усовершенствовать свою речь, и это, вкупе с его природным ораторским талантом и даром убеждения, постоянно будет идти ему на пользу. Господа бизнесмены посовещались и решили: в этом парне несомненно что-то есть. Вызвав Грегора через пару дней, они объявили, что их заинтересовали его идеи, и предложили основать фирму под его собственным именем — “Грегор электрик лайт компани”, — в которой он сможет беспрепятственно заниматься своими исследованиями. Разумеется, финансируя эту деятельность, они будут мажоритарными владельцами фирмы — вы же понимаете, что это такое! — однако Грегору также следует вложить свою долю, дабы оправдать название предприятия и его новый статус. Грегор признал, что это вполне справедливо, и без колебаний отдал все, что заработал на трехлетней службе в “Дженерал электрик”: на самом деле не так уж много, но эти деньги составляли все его богатство. Кроме того, поскольку этого “всего” было мало, он отважно решился на заем.
Ну а дальше события развивались стремительно. Не успел он изобрести дуговую лампу, немедленно запатентованную, пущенную в производство и тотчас принесшую огромную прибыль, как его партнеры вспомнили про его инвестиции и честный дележ доходов и моментально выставили Грегора из фирмы, завладев ею целиком и полностью и прилично нагрев на этом руки. А Грегор очутился на улице без гроша в кармане, весь в долгах, ему пришлось в течение четырех лет трудиться грузчиком, чернорабочим и землекопом на строительных работах.
(Далее см. бумажную версию.)