Рассказ. Перевод с английского А. Орловой
Опубликовано в журнале Иностранная литература, номер 12, 2010
Дженет Уинтерсон#
Пес на 24 часа
Рассказ
Он был ласковым, как капли дождя. В ту первую ночь я повела его через поле, словно нашпигованное минами-фазанами, готовыми взорваться при каждом неосторожном движении. Вертикальный взлет потревоженного фазана — всегда шок, хотя ты и знаешь, что он будет. Я знала и все равно пугалась. А что мог знать он в свои два месяца, голова как знак вопроса?
Я вела его на поводке, а он прыгал от радости, как прыгает все живое, как прыгают дети и как не прыгают взрослые, тратя свои жизни на раздумья, куда их приведет прыжок.
Его лапы были созданы, чтобы носиться кругами. Он кружил по моей орбите. Он был вселенной беспечного движения. Почему же я так целенаправленно шагала по прямой? Куда она меня вела? Он проносился мимо круг за кругом, и все равно мы оказывались рядом.
Мне захотелось поплавать. Смыть жаркие следы шин, проехавшего по мне дня. Окунуться в зовущую воду и расплескать звезды с ее поверхности. Я закрепила поводок, перебросив его через обруч, и разделась. Мой пес пришел в восторг: новая пара носков — их можно пожевать, и старая пара ботинок — на них можно полежать. Его голова, полная вопросов, замерла, и он не заметил, как я исчезла под водой. Ночь пахла розмарином и сеном.
Мой пес пришел в ужас: его солнце утонуло, бросив его в темном мире, не дав даже имени. Он начал поскуливать, неожиданно для самого себя переходя на дрожащий лай, а затем, обнаружив, что его длинный нос можно использовать в качестве гаубицы, принялся палить отчаянием по этому страшному миру, в котором еще совсем недавно нечего было бояться.
Я ухватилась за перила и выбралась из воды. Я заговорила с ним, и он ловил слова так ловко, как если бы я кидала их. Это была грань времени, что разделяет хаос и сотворение. Маленький толчок в развитии, снова и снова повторяющийся в юном и новорожденном. Машин и самолетов нет. Сикстинская капелла еще не расписана, еще нет ни одной книги. Только луна, вода, ночь, зов одного существа и отклик другого. Мгновение между хаосом и сотворением, и я произношу его имя, и он слышит меня.
Мне пришлось нести его — лапы поджаты, нос уткнулся мне в куртку, — уже сейчас мой пес был вдвое больше взрослого кота, но все-таки оставался маленьким и как раз помещался на руках.
Тем утром я забрала его от братьев и сестер, от мамы и друзей на ферме. Он должен был стать моей собакой — этот отпрыск весеннего помета, этот клубок счастья. Постепенно он откроется мне.
Ему нравилась моя спортивная машина, пока она стояла на месте. Движение для него — четыре лапы, ну, может быть, две. Он еще не знает колеса. Он лежал у меня за спиной в отчаянии существа каменного века, не напряженный, но мрачный. Его мочевой пузырь опорожнился, голубую кожу сидений оросил щенячий дождь.
Пять минут — и мы были дома; пес, пошатываясь, выбрался из машины, словно его месяцев шесть, а то и дольше продержали в плену на невольничьем судне. Его слишком большие лапы нерешительно переступали по гравию — он был почти уверен, что земля вот-вот поедет.
Я подтолкнула его к маленькой дверце в больших воротах. Он вопросительно посмотрел на меня: что делать? Пришлось показать: сначала передние лапы, потом задние — и он перепрыгнет через деревянный порог. Он свалился, но завилял хвостом.
Ранним утром того дня я пыталась почувствовать себя собакой. Я проползла по столовой и кухне на четвереньках, высматривая с высоты собачьего роста яды (отбеливатель), опасные для жизни предметы (воск для ботинок), запретные лакомства (резиновые сапоги), смертельные ловушки (электрические провода), а также все, что можно проглотить, пожевать и погрызть, большие ножницы и прочие распили-пса-пополам инструменты.
Утром предыдущего дня я повесила новые полки и переставила шкафы для посуды. Мой приятель из Лондона спросил, не увлеклась ли я фэн-шуй. Мне пришлось объяснить, что это не для управления потоками энергии, а для сохранности собачьего печенья.
Я убрала шланги стиральной машины. В справочнике по собаководству я вычитала, что собаки-ищейки (помесь шотландской овчарки с борзой) любят грызть шланги стиральных машин, но только когда машина включена; и, если им и не удается покончить жизнь электросамоубийством, они хотя бы устраивают потоп.
За неделю до этого я отправила свою подругу в детский магазин за манежем. Этот поход едва не убил ее. И не потому, что все вокруг было окрашено в пастельные тона, отовсюду звучала музыка и на всех углах были развешаны экраны, показывающие мультфильмы, а интеллект продавщиц был предусмотрительно понижен до возраста двух-четырех и четырех-шести лет. Дело было даже не в специальном предложении — сто слюнявчиков по цене пятидесяти. Нет. На нее наехал грузоподъемник, везущий партию детских горшков.
Я собрала манеж. Я пыталась наладить контакт. Я провела бессонную ночь на нашей новой круглой подушке. Я играла в собаку.
Фермер позвонил мне на следующий день.
— Может, заедете за ним сейчас?
Сейчас. Прямо сейчас. Не позже. Не раньше. Сейчас, которое здесь. Неотвратимым сейчас.
Да, я заеду за тобой. Прикачусь к тебе мячом. Метнусь к тебе сквозь судьбу. Стану мостом или лестницей. Ибо ты — Мечта.
Он всего лишь пес. Да, но он поможет мне понять себя.
Тем девственным утром расцветающего лета пес и я были в саду. Я подстригала эскаллонию, а пес перетаскивал ко мне содержимое гаража, только машину не подкатил. Начал он с рабочих рукавиц, которые, как он верно подметил, были мне нужны. Потом к ним присоединились: подвесное кашпо, кассета Дайаны Росс, маленький огнетушитель, щетка для рук (когда он нес ее в зубах, то удивительно походил на Гитлера) и под конец — одна за другой — припрятанная коллекция викторианской плитки. Будучи “круговым” псом, он забегал за новой добычей в одну дверь и уже из другой мчался ко мне. Он еще не постиг искусства торможения и просто заваливался на бок, когда хотел остановиться.
Я взглянула на развал трофеев. Быть может, это и есть фэн-шуй. И зачем мне кассета Дайаны Росс? А зачем я хранила шесть футов подкладки под ковры? У меня нет ковров.
Вопросы о вселенной начинаются и заканчиваются вопросами вроде этих. Он был космическим псом.
Свет был подобен воде. Я продвигалась сквозь мыслящую стихию. Время — участник игры. Время — это часть сегодняшнего дня, а не просто мерило того, что проходит.
“Неспешность времени” звучит как парадокс. Но сегодня я почувствовала ее в свете, так похожем на воду. Казалось, я двигаюсь сквозь что-то материальное. Что-то значительное. Здесь были пес, я, солнце, небо — все в неком узоре, танце; и время танцевало с нами в пятнах света. День принял форму нас, а мы застыли в форме дня. Время вернет все это воспоминанием; эту часть узора, этот танец, который я себе запретила.
См. далее бумажную версию.