Опубликовано в журнале Иностранная литература, номер 9, 2009
Перевод Сергей Завьялов
Юрки Киискинен#
Шкала радиоприемника светилась в сумраке комнаты, отбрасывая блики на
лица людей, гася их взгляды, когда весь день звучала траурная музыка в
память о всеми любимом убийце. Когда сообщили, что танки перешли
границу. Когда Советский Союз выиграл в хоккей. Веселая музыка разбивала
сердца. Я не понимал, где я. Только сейчас я знаю, куда забрел. Что всего
слишком: шума, признаний, строений, которые наваливаются на бесполо
множащиеся кольца дорог. Я нажимаю на треснувшую клавишу приемника,
она отскакивает обратно, загораются лампы, на стекле в углублении мерцают
названия городов, а там — чужие языки, звуки, которые я похоронил, когда
учился речи.
вдалеке движется глаз чудовища времени
для героических сказаний не остается
Не знаю, как я оказался на третьем этаже многоэтажного дома, на мосту, в
погасшей Европе, я стоял там, в ледниковом периоде, в сверкающем городе, на
мысу, вдававшемся в море, над которым был ядерный зонт. Наша радость не
высветилась на радаре, когда я разорвал бумагу, когда на руки сползла черно-
белая зубчатая фигура, змея, зебра. “Такие же брюки как у отца”, сказал я
тогда под рождественской елкой, за кадром. Потом смех стал тонуть. Он тонет
в тридцатилетней толще, в мутной зеленоватой воде, я ловлю его
поблескивающей сеткой, тащу за залатанную штанину.
хрустальная ядерная корона тонет в сверкающей
Европе я вижу нашу радость я слепну от нее
Здесь они строили свои подводные лодки
в самом конце этого серовато-стального моря
они собирали эти черные фаллосы смерти
которые беззвучно скользят по дну
здесь откуда рукой подать до родного этому
несостоявшемуся архитектору города здесь на южном берегу
этого серовато-стального моря отец повернулся к нему спиной
здесь ему виделись каменные чудища куполов
у подножья которых сгущались дождевые тучи
сполохи выдыхаемого народом ура!
которые опаляли тела здесь ему виделись
колонны лестничные пролеты прошедшего будущего
отзвуки шагов прохладная красота
в фундамент которой вмурованы волосы
гибкие суставы здесь ему виделись
большие потери на берегу этого серовато-стального
моря на которое я смотрю поверх страницы через панорамное окно
вторю взглядом его гибкому призраку
хотя в книге речь ведет покорный рассудок он признает
свою ошибку в шуме этого восстановленного
города этого уравненного
бомбардировками с землей города
в тишине здесь деяния отцов дедов
вызывают одобряемый ужас
запрещаемый восторг здесь я
выстраиваю нового отца я нашел его
в обличье мертвого мужчины
мужчины который не был моим отцом
мужчины который не был всегда прав
мужчины который не был моим отцом
Всё неизменное растворяется, всё окружающее меня каменеет,
все камни поют, медленная река протекает мимо, сталь плавится.
Вот и остались позади недоломанные кварталы Брюсселя дом гильдий
позолоченный святой до тела которого
дотрагиваются руками приезжие
дубовый стол на постоялом дворе Лебедь за которым
Марксу и Энгельсу привиделся коммунизм
так призрак этот и пошел бродить
остались позади речи и статьи сдвинувшегося наркома
солнечное затмение пение жены Маркса
от которого у пролетариев вяли уши
вот поезд нырнул в прокопченный туннель в нем послышались
стихшее пение затонувшие мысли
пока поезд не вынырнул в зеленой мокрой Голландии
среди сонных деревень и интеллигентных баранов
среди ржавеющих памятников
а затем через поля и непонятно откуда взявшийся лес
минуя обезумевшие трактора
и задумчивых невротических коров
которые пасутся на последних страницах философа
которые превратились в целлюлозу
не нырнул еще глубже в пустыню каменного века
где мелькает лось где мужчина встречает зубра
зубр волчью стаю кости белеют пепел размывается
дождем но железнодорожный состав лязгает езда продолжается
быстрее скорости звука в направлении будущего
в направлении города где дребезжат велосипеды
губы медленно шевелятся и тишина арестовывает
прямо за столом тех кому мешает грохот экскаваторов
Когда всего этого становилось слишком много, приходилось утаивать
хорошее. Бежать от семейных кошмаров, которые преследуют до четвертого
колена, ускользать от ядовитой домашней паутины, увертываться от
самодурства, понимать, что всё опять заведется сначала, уклоняться от
грохота посуды, от попадания между двух огней, увиливать от пустоты
воскресений, от мучительной слякоти понедельников. Здесь вечно дурацкая
музыка, здесь вечная скучища в бесчисленных комнатах, ведут пустые
разговоры, подстегивают кофейной жижей сердечную мышцу, даже в
детстве это уже непереносимо. Непросто разделить деревенский хлеб, но вот
приходится делить долги, обиды, призраки прошлого. Я решил отправиться в
школу как мудрая черепаха в свое убежище. Мне виделись римские
термы, сбегающие со склонов акведуки, слоны Ганнибала. Я расписывал себе
разные радости, немел в цветущем светлом лесу, боялся, что придет
время всем этим делиться. Вот оно и пришло.
Он мчится сквозь темный континент памяти
взгляд за освещенным окном устремлен в будущие
годы десятилетия в которых он сейчас
рождается клетка за клеткой и это причиняет боль
невидимые руки несут его сиденье сквозь шелест
благоуханных краев безымянных деревень чужих
языков в утро
они несут их обоих
под перестук рельсовых путей они направляются
в тревожный город который есть фигура их выбора
их связи ни тот ни другой не знает почему
женщина спит рука
мужчины нащупывает кошелек на поясе там он носит
пачку купюр и свое будущее две маленькие
золотые вещицы он выбрал
именно эту маску глядя в оконное стекло неизвестно почему
может быть это и есть его настоящее лицо
вагон прорезает ночь как светящаяся комета
он закрывает глаза и видит множество жизней лица
комнаты странствия которые следуют за ним
светящимся шлейфом гаснут по одному
на обочине железной дороги пока не остается лишь
ветвящаяся колея он смотрит на спящую
женщину на шевелящиеся губы женщины
которые возможно выговаривают его имя
Я шел мимо обшарпанных уличных лотков
на противоположном конце континента
я пытался расслышать твой голос
который тонул в шестиязыком
жужжании других телефонных коробков
который поднимался над бурлящей толпой
напоминавшей клекот в черепе безумного
исполина я силился различить твои слова
вслушивался в шумы нашего с тобой
жилища в кочующие сны вслушивался
в молчание за фразами которых мы не произносили
трубка щелкнула и стала прежней а я снова погрузился
в сумерки в сон своего языка смотреть который
я приехал сюда в эту точку на карте
смысл которой может объяснить только твой голос
Я ушел от тебя, ты мне была так нужна,
я вернулся к тебе, ты скажи мне зачем.