Подготовили А. Лешневская, Е.Полетаева, И. Мокин, Е. Захарова
Опубликовано в журнале Иностранная литература, номер 2, 2009
Jean-Yves Mollier Edition, presse et pouvoir en France au XXe siècle. — P.: Fayard, 2008, 493 p.
Известный парижский историк книги Жан-Ив Молье снова предлагает читателю отправиться в путешествие по «галактике Гуттенберга». На этот раз Молье решил осветить самую неприглядную сторону издательской политики, а именно ее связь с правительственными кругами и СМИ, причем в недавнем прошлом.
Отвечая на вопросы французского издания «Экспресс», автор рассказал, что получил неограниченный доступ к архивам крупнейших французских издательских домов: «Это кладезь информации — 13 500 ящиков, — и неудивительно, что Жан-Люк Лагардер, руководитель издательского дома ▒Ашетт’, так упорно добивался, чтобы им был присвоен статус памятника истории. Нет сомнения, что после войны их основательно ▒почистили’, но все же немалое количество документов, на которых я обнаружил грифы ▒уничтожить’ или ▒исправить’, к моей радости, каким-то чудом избежали незавидной участи. Кроме того, я основательно изучил немецкие архивы времен оккупации, а также архив Национального профсоюза издателей. Наконец, одним из важнейших источников мне послужили записи переговоров, которые велись в издательском мире с 1926 по 1980 годы».
Проштудировав все эти документы, Молье в своем последнем исследовании рассказывает о том, например, с какой готовностью видные французские издатели в 1940-е годы не только приняли режим Виши, но и исполняли поручения Петена (пусть и не разделяя нацистских убеждений); или о том, что утвержденный оккупантами индекс запрещенных книг (так называемый список Отто), в который попали сочинения таких авторов, как Томас Манн, Стефан Цвейг, Ромен Роллан, Бергсон и Фрейд, был составлен общими усилиями французских издательств: сначала «Фламмарион», «Албен Мишель», «Грассе», «Галлимар» представили «короткие списки номинантов» на изъятие из продажи, а затем крупнейший распространитель книг того времени «Мессажри Ашетт» объединил короткие списки в один длинный. Последний и был подписан оккупантами.
Однако на 1945 году XX век не заканчивается, и Молье, как и обещал в названии «Книгоиздание, пресса и власть во Франции XX века», продолжает безжалостно выворачивать историю издательских дел наизнанку. Так, например, письма Гастона Галлимара бесспорно свидетельствуют о том, что в ноябре 1953 года известнейший издатель подкупил одного из членов жюри литературной премии «Фемина»: «Мы могли бы намекнуть мадам Камиль Марбо, — пишет Гастон Галлимар, — что, если она отдаст свой голос нам, мы в долгу не останемся». Тем же способом, согласно исследованным Молье документам, издательство «Галлимар» получило премию «Интералье» в 1950 году, а также очередную «Фемину» — в 1956-м.
По словам представителя издательства «Файар», можно смело утверждать, что новое исследование Молье «Книгоиздание, пресса и власть во Франции XX века» не только знакомит читателя с неизвестными фактами из истории книги, но и позволяет понять законы, по которым живет и развивается издательский мир сегодня.
Michel Pastoureau. Bleu. Histoire d’une couleur. — P.: Seuil, 2007, 216 p.
Профессор Сорбонны и парижской Практической школы высших исследований (где преподавал Р. Барт) Мишель Пастуро посвятил книгу «Синий. История одного цвета» символике цвета. Анализируя различные дошедшие до нас источники (чаще всего это литературные памятники, юридические трактаты, различные произведения искусства), автор рассуждает о месте заглавного цвета в культуре в ту или иную эпоху.
Например, в античной культуре, утверждает Пастуро, синий цвет не играл существенной роли. Ни греки, ни римляне не оставили никаких упоминаний о нем, но не потому, что «не различали его» (как считали ученые в XIX веке), а потому, что не научились добывать синие красители. Со временем человечество оценило красоту сока травы индиго и научилось добывать краску из нее, но сам цвет приобрел большое значение только в XII веке, когда облачению Девы Марии придали соответствующий оттенок. Синий сразу же появился на страницах книг (в рыцарских романах и куртуазной лирике), в стеклах витражей и стал непременным атрибутом королевских гербов.
В XVII веке благодаря живописцам фламандской школы синий сочли «самым красивым цветом, в XVIII — синий символизировал свободу — американские и французские революционеры подняли его на своих знаменах. На рубеже веков знамя революции подхватывают романтики: Гёте, облачив Вертера в синий сюртук, ввел моду на одежду à laWerther. Наконец в 70-х годах XIX века легендарный еврей Леви Страус изобрел джинсы. Пастуро подробно описывает историю создания элемента гардероба, без которого в наши дни мало кто обходится.
Сегодня синий цвет символизирует мир, что неудивительно, учитывая, как часто различные всемирные объединения и организации (ООН, Юнеско, Совет Европы, ЕС) используют его в логотипах.
Пока готовился этот обзор, вышла в свет очередная книга Мишеля Пастуро с неоригинальным названием «Черный. История одного цвета», а ее автор, по словам издателя, стал всемирно признанным специалистом по истории цвета.
Atiq Rahimi Syngué sabour, Pierre de patience. — P.: P.O.L, 2008, 155 p.
Лауреатом Гонкуровской премии 2008 года стал живущий во Франции афганский писатель Атик Рахими (р. 1962). «Сенге сабур. Камень терпения» он написал во время кинофестиваля в Южной Корее, на котором представлял фильм, снятый по его первому роману «Земля и пепел». Новую книгу Рахими посвятил афганской поэтессе, зверски убитой собственным мужем.
«Сенге сабур» — исповедь женщины, ухаживающей за парализованным мужем, которому она рассказывает обо всем, что думает, чувствует, слышит, — о войне, насилии, принуждении, браке, любви, удовольствии: «вы, мужчины, испытываете удовольствие, а мы, женщины, за вас радуемся, и нам этого достаточно…» Сквозной метафорой этого монолога становится «камень терпения» (сенге сабур), которому, согласно древнеперсидской мифологии, можно поверить любое горе, любую печаль. Камень примет все, а затем, когда переполнится, распадется на такое количество осколков, сколько вместил в себя секретов. И беды отступят. По аналогии роль «камня терпения» для героини играет прикованный к постели муж.
Согласно обозревателю газеты «Монд», Рахими, чтобы обратиться непосредственно к каждому из нас и рассказать о прошлых и сегодняшних бедах своей родной страны, использует форму монолога-исповеди.
Подготовила А. Лешневская
J o s é S a r a m a g o A Viagem do Elefante. — Caminho, 2008, 240 p.
В ноябре сразу на четырех языках — португальском, испанском, каталанском и английском — вышел новый роман нобелевского лауреата 1998 года Жозе Сарамаго «Путешествие слона». Сарамаго, всегда старающийся высветить реальность под несколько необычным углом, на этот раз предлагает посмотреть на Европу XVI века глазами слона.
В книге, которую сам автор предпочитает называть сказкой, описывается путешествие азиатского слона по кличке Соломон по Европе, от Лиссабона до Вены. За основу Сарамаго взял реальную историю, произошедшую в XVI веке: по приказу капризного восточного монарха огромный торговый караван пересек почти весь Старый Свет. Слон Соломон и его погонщик, как и многие другие герои романа, имеют реальных прототипов, о которых сохранились сведения в исторических источниках того времени. Наряду с ними в произведении действуют и вымышленные персонажи — жители столь непохожих друг на друга стран и земель, через которые пролегает путь торговцев и животных.
В своих многочисленных интервью писатель всегда подчеркивал, что одна из его главных целей — задействовать воображение читателя: «Когда мы пишем или читаем, то не просто совершаем некое действие, а пытаемся осмыслить действительность».
А вот что говорит жена (и переводчица) писателя Пилар дель Рио: «Сопереживание — вот то чувство, которое не только пронизывает ▒Путешествие слона’, но и определяет содержание романа… Это не просто еще одна книга, это книга, которую мы ждали и которая обязательно найдет отклик у современного читателя».
Подготовила Е. Полетаева
John Updike The Widows of Eastwick. — New York: Knopf, 2008, 320 p.
Спустя почти 25 лет после выхода в свет знаменитого романа «Иствикские ведьмы» Джон Апдайк решил вновь обратиться к трем ведьмам из штата Род-Айленд — Александре, Джейн и Сьюки. Со времени их волшебных приключений прошло три десятилетия, они все успели вторично выйти замуж и вновь овдоветь, так что теперь они «Иствикские вдовы».
Сам Апдайк недавно заявил в одном интервью, что в 76-летнем возрасте он уже не «фонтанирует идеями», и в полном соответствии с этими словами его новый роман написан отнюдь не ради сюжета, утверждает книжный обозреватель «Файнэншл таймс» Жермена Грир. Например, в течение первых ста страниц автор рассказывает о трех поездках героинь — в Канаду, в Китай и Египет — «очевидно, оттого, что сам побывал в этих местах и не хотел возвращаться без письменного отчета». Тем не менее, продолжает Грир, книга не скучна — хотя бы потому, что Апдайк отваживается детально описать не только душевные переживания, но и телесные ощущения героинь. Рецензент сравнивает его с прорицателем Тиресием, который был обречен богами существовать в женском теле, — настолько достоверно и не банально смог Апдайк облечь в слова все, что происходит с иствикскими вдовами.
Благодаря особости авторского письма, как отмечает критик, перед читателем уже не литературная основа нашумевшего фильма или мюзикла, а нечто большее.
Christian Kracht Ich werde hier sein im Sonnenschein und im Schatten. — Köln: Verlag Kiepenheuer und Witsch, 2008, 160 S.
Завоевавший широкую известность в немецкоязычном мире швейцарский писатель Кристиан Крахт выпустил в сентябре 2008 года свой третий роман «Я здесь останусь, на солнце и в тени». Вновь перед читателем текст, с трудом укладывающийся в жанровые рамки — в романе есть и детективный сюжет, и исторические реалии, и гипотеза «альтернативной истории». Как и предыдущее произведение Крахта («Метан»), написанное в соавторстве с Инго Нирманном и недавно переведенное на русский, новая книга деконструирует историю.
Что, если Ленин не сел в пломбированный вагон, а решил начать мировую революцию без долгих поездок, прямо там, где жил? В 1917 году в Швейцарии происходит социалистическая революция, и история всей планеты идет совсем не по тому пути, который знаем мы. Герой романа — житель коммунистической Швейцарии, политработник, которому поручено расследование таинственного убийства.
Всего этого было бы достаточно, чтобы привлечь внимание публики; но Крахт удостоился похвал в первую очередь как стилист. Вот лишь несколько отзывов немецкой критики на новый роман: «Искусство по Крахту состоит в том… что в кристально ясный, прозрачный как лед, точный язык вторгается иногда одно-единственное неожиданное слово, иногда фраза или целый абзац, которые раскрывают нечто совершенно невозможное, порой даже абсурдное» («Франкфуртер альгемайне»); «По ясности речи Крахт сравним разве что с Готфридом Бенном. К счастью, у него получше с юмором, чем у Бенна» («Штерн»); «Крахт — автор, персонаж, символ — это одно из интереснейших явлений в современной литературе» («Зюддойче цайтунг»).
Gerald Martin Gabriel García Marquez: A Lifе.- London: Bloomsbury, 2008, 664 p.
«У каждого уважающего себя писателя должен быть англоязычный биограф», — сказал однажды полушутя Габриэль Гарсия Маркес. Осенью 2008 года фундаментальная англоязычная биография появилась и у Маркеса; ее автор — англичанин Джералд Мартин. Как отмечает на страницах «Файнэншл таймс» обозреватель Анхель Гуррия-Кинтана, появлению этой книги могло парадоксальным образом помешать обилие письменных источников, ведь о Маркесе написано очень много. К тому же исследователям творчества колумбийского прозаика хорошо известно, что, говоря о себе, Маркес нередко присочиняет: «Большинство хорошо известных историй из своей жизни он успел рассказать в нескольких версиях, в каждой из которых непременно отыскивается зерно истины», — пишет об этом Джералд Мартин.
Поэтому многие события, описанные в книге, Мартин сознательно пересказывает несколько раз, представляя читателю все известные варианты. Сам Габриэль Гарсия Маркес не помогал английскому исследователю в его 18-летней работе, но, по выражению Мартина, «терпел» его; поэтому в новой биографии упомянуто немало деталей, доселе неизвестных. Тем не менее несколько эпизодов Маркес предпочел сохранить в неприкосновенности даже сейчас, сказав по этому поводу в беседе с биографом, что «у каждого человека есть три жизни: публичная, частная и тайная».
Подготовил И. Мокин
RobertoBenigniIlmioDante. — Torino:Einaudi, 2008, 145 p.
Книга Роберто Бениньи «Мой Данте» вышла в октябре 2008 года и стала одним из самых ожидаемых литературных событий года в Италии. Это не первое обращение Бениньи к творчеству Данте — в 2007 году он был номинирован на Нобелевскую премию за книгу «Всё о Данте», посвященную «Божественной комедии». Одноименный моноспектакль имел огромный успех по всей Италии, а потом и в других европейских странах.
Новая работа Бениньи представляет собой комментарии к поэзии Данте. В интервью различным изданиям знаменитый актер признавался, что его главная задача — сократить разрыв между «высокой» культурой и культурой массовой и вызвать интерес к творчеству великого итальянского поэта у обычных читателей, особенно у молодежи. Бениньи рассуждает о стихотворениях Данте живо и эмоционально, сохраняя при этом ясность и точность научного подхода. В своей книге он не только говорит об использовании риторических фигур, структуре стиха или ассонансах, но и размышляет о красоте и любви, политике и религии, Боге и грехе. Бениньи стремится изменить привычное представление о Данте, изобразив поэта более человечным. «Для него Данте — человек страсти, а его поэзия — противоядие от апатии,» — пишет обозреватель Тони Джоп в своей рецензии для газеты «Унита».
Отдельно стоит упомянуть, что предисловие к работе «Мой Данте» принадлежит перу Умберто Эко. Он высоко оценивает Бениньи как литератора и особо отмечает его тонкий художественный вкус, эрудированность и — скрытый до недавнего времени — талант рассказчика.
Anna Enquist Contrapunt. — Amsterdam: UitgeverijDeArbeiderspers, 2008, 208 p.
Роман нидерландской писательницы Анны Энквист «Контрапункт» вышел в октябре 2008 года и сразу привлек к себе пристальное внимание. Журналисты единодушно назвали его одним из самых трогательных и глубоких романов, осмысляющих отношения родителей с взрослыми детьми. Интерес к книге проявили не только литературные критики, но и музыканты. Многие произведения Энквист, пианистки по образованию, так или иначе связаны с музыкой; на этот раз она обращается к творчеству И.-С. Баха. Интересно, что в Берлине «Контрапункт» был издан на месяц раньше, чем на родине писательницы. Это связано с огромным успехом, который имел в Германии предыдущий роман Энквист «Возвращение домой».
Героиня романа «Контрапункт» переживает трагическую гибель дочери в автокатастрофе. Чтобы справиться со своим горем, женщина впервые после окончания консерватории садится за фортепьяно и начинает разучивать «Вариации Гольдберга». Примечательно, что главы носят названия частей этого произведения: «Ария», «Вариация 1» и так далее. Как отмечает обозреватель газеты «Фолкскрант» Даниэлла Сердейн, весь текст романа также выстроен как музыкальное произведение. Разбирая каждый новый пассаж, мать ассоциирует его с определенным этапом в жизни дочери от рождения до школьного выпускного бала. Таким образом героиня пытается сохранить свои воспоминания о ней живыми, не дать им со временем поблекнуть. В какой-то момент женщине удается забыться и мысленно оживить прошлое, но постепенно трагические ноты усиливаются, возвращая ненадолго притупившуюся боль от невосполнимой утраты. В своей рецензии для газеты «НРК Ханделсблад» критик Янет Лёйс пишет, что роман построен на сочетании двух голосов: матери и дочери, альта и сопрано. Они то подражают друг другу, то звучат в унисон, то расходятся.
Подготовила Е. Захарова