Опубликовано в журнале Иностранная литература, номер 1, 2009
Ежи Помяновский К востоку otzapada. Очерки. – М.:. изд-во «МИК», 2006
Книга издана при финансовой поддержке Федерального агентства по печати и массовым коммуникациям в рамках федеральной программы «Культура России», а также Института книги в Кракове.
Книга эта не о литературе, не о театре, не о проблемах художественного перевода, хотя ее автор — литератор, критик, знаток польского и мирового театра, наконец, великолепный русист, познакомивший польского читателя с произведениями Толстого, Чехова, Ахматовой, Мандельштама, Бабеля и, конечно же, Солженицына: «Архипелаг ГУЛАГ!» в переводе Ежи Помяновского радиостанция «Свободная Европа» прочитала для миллионов поляков в социалистической Польше от первой до последней страницы. После начала Второй мировой войны он оказался в СССР, поработал на шахте в Донбассе, провел несколько лет в Средней Азии, окончил в Москве мединститут, но врачом так и не стал. Стал университетским профессором в Италии, куда был вынужден уехать из Польши в конце 60-х, и активным деятелем польской демократической эмиграции, а вернувшись на родину, основал и десятый год редактирует популярный в среде российской творческой интеллигенции журнал ”Новая Польша”.
Книга эта — о мифах и стереотипах, которые уже не одно столетие и определяют, и отравляют отношения между народами Польши и России, ПНР и СССР, а теперь вот снова Польши и России. Так что в известной мере она все-таки и о литературе, поскольку зарождению, поощрению и распространению подобного рода мифов и стереотипов в немалой мере способствовала прежде и способствует сегодня именно литература.
Слово запад набрано на обложке книги латиницей. Автор не поясняет — почему и зачем. Быть может, он хотел подчеркнуть принадлежность России и Польши к разным мирам, к разным цивилизациям? Мысль не бесспорная: слишком многое в нашей противоречивой, отнюдь не бескровной общей истории и подтверждает, и опровергает подобного рода утверждения. Впрочем, кто знает, не эта ли близость-удаленность превратила польско-российские отношения в крайне важный фактор не столько общеевропейской политики, сколько общеевропейской судьбы? Не это ли и приковывает к ним интерес, не всегда бескорыстный, в Европе, да и не в ней одной?
Книга эта — сборник статей и интервью Ежи Помяновского, которые он публиковал в последние полтора десятилетия. Но читается она как цельное и живое изложение его взглядов на то, чтó мешает доброму соседству народов, накрепко связанных близостью языка, культуры, национальных традиций, совместной борьбой с общими врагами и взаимными обидами. Последнее, пожалуй, имеет решающее значение: взаимные обиды выросли не на пустом месте. Они порождены реальным злом, которое наши народы и государства причиняли друг другу, когда ссорились, враждовали, воевали.
Кое-кому в Польше и у нас подобные обиды все еще застят глаза, не позволяют взглянуть на российско-польские взаимоотношения беспристрастно. Ежи Помяновского тревожит, что многих в наших странах приходится убеждать: делят нас отнюдь не реальные противоречия, а лишь устаревшие теории, анахронические взгляды, изжившие себя предрассудки и предубеждения. По его мнению, на взаимном невежестве └ жируют шовинисты и подстрекатели с обеих сторон; одни запугивают Польшу российским нашествием, другие делают из Польши дежурного врага России. На этой почве вырастает ядовитое зелье — разлад. Не между правительствами. <…> Речь идет о разладе между поляками и русскими. Автор порой выражается и резче, говорит о └глупости толпы”, которая всегда культивирует свое невежество, а оно опаснее сознательной лжи, ведь глупость пользуется правом голоса и голосами избирателей и горе государству, которое во внешней политике руководствуется настроениями толпы.
В этой книге Ежи Помяновский попытался распутать клубок болезненных для наших народов проблем. Я написал — попытался, потому что вряд ли кому на берегах Вислы или Москвы-реки под силу оставаться в этих вопросах совершенно беспристрастным. Да и представления о нас (русских, поляках, американцах…) за нашими границами часто расходятся с тем, чтó и как мы сами о себе думаем. Они бывают фантастически далекими от реальности, а то и просто обидными, оскорбительными. С этим приходится считаться. А противостоять им может только правда, которая, однако, глаза колет, и нужно немалое мужество, чтобы сказать ее своему соотечественнику или соседу. У Ежи Помяновского такое мужество нашлось.
Вечная польская иллюзия, — замечает он, — заключается в том, что о русских здесь якобы знают всё. Однако это вовсе не так: …наши знания о России и русских обширны, но поверхностны, ибо мы смотрели на них с неоправданным легкомысленным высокомерием. <…> Для польской интеллигенции Россия долго была вопросом, в котором предпочитали не разбираться: он был связан с нестерпимым ощущением гнета. Тот, кто мог, отворачивался от России, ибо она была оккупантом большей части польских земель и представляла угрозу национальному бытию. <…> А знание наших дел у русских было подпорчено нечистой совестью: они чувствовали, что отношения с поляками отравлены насилием одной стороны и лицемерием — другой. Такие слова режут сегодня слух многим. Тем не менее ни нам, ни полякам оснований отмахиваться от них как от злокозненных выдумок врагов, увы, нет.
Вот простой пример. История последней мировой войны началась для нас в июне 1941-го вероломным нападением нацистской Германии, для поляков — в сентябре 1939-го тоже вероломным нападением той же нацистской Германии. Но для поляков это нападение обернулось еще и четвертым разделом страны, освященным подписанными в Москве в августе 1939 года секретными договоренностями о том, как тогдашние Москва и Берлин расчленят Польшу, как, перекроив существовавшие в Европе границы, поделят ее на сферы влияния, как будут соблюдать интересы друг друга в их пределах. Это исторический факт, который СССР полвека называл злобной фальсификацией истории и только на закате горбачевской перестройки признал и осудил. Схожая судьба постигла и еще одну трагедию, виновницей которой стала уже одна сталинская Москва, — расстрел в Катыни, Харькове, Медном 23 тысяч польских офицеров, в большинстве своем интеллигентов-резервистов, оказавшихся после четвертого раздела Польши в советском плену. Выдающийся польский режиссер Анджей Вайда, чей отец был одним из этих ни в чем не повинных людей, снял фильм «Катынь»[1]. Пройдет ли он широко на наших экранах, не знаю: Россия признала этот отнюдь не свой, а советский грех, но вспоминать о нем у нас сегодня вроде как и не принято. И немало наших сограждан все еще считают Катыньское преступление выдумкой «западной пропаганды».
Может, также и потому, что в период между двумя мировыми войнами отношение к Польше в Советской России было крайне негативным. Отчасти выросло оно на старых дрожжах — на протяжении столетий Польша оставалась для России и соседом, и партнером, и соперником, который с оружием в руках не раз вторгался на российские земли, пытаясь ослабить и подчинить себе Москву. В XVIII столетии, после трех ее разделов, в которых принимали участие Пруссия, Австрия и Россия, Польша перестала существовать как государство, и └польский вопрос“ для образованных классов России превратился в болезненную нравственную проблему. Советская же Россия, отбросив представления о нравственности, начала свою историю декларацией о мире и агрессией против обретшей независимость Польши, потерпела поражение и двадцать лет мстила за это своему соседу враждебностью, ложью, └воспитывая“ советских людей в неприязни не к полякам даже, таких словно и не было, а к белополякам, то есть к └классовым врагам“. Этот миф давно поблек, но он еще жив для части граждан новой России. Немало подобного же рода мифов, в которых Москва выступает коварным врагом, а Варшава безгрешной страдалицей, по сей день живы и в польском общественном сознании. Причин тут много. Но одна, по-видимому, лежит в сфере психологии: в межгосударственных отношениях, как и в межчеловеческих, мы куда лучше помним беды и обиды, которые приносили и наносили нам другие, чем несчастья и трагедии, какие по нашей вине пережили эти «другие». С этим и полякам, и нам тоже приходится считаться.
Особый интерес у нашего читателя могут вызвать соображения Ежи Помяновского о том, как Польше следует вести себя по отношению к России. Прежде всего, считает он, полякам надо научиться уживаться снею, иначе не удастся ни уберечь наши страны от новых ссор, конфликтов и вражды, ни гарантировать им свободное и плодотворное развитие в семье европейских народов. А это требует терпеливости и привыкания друг к другу.
Во-первых, убежден Ежи Помяновский, пора, наконец, осознать: столкновение интересов у Польши в этом веке было не с Россией, а с Советским Союзом. Он призывает своих соотечественников не возлагать вину за преступления советского коммунизма на нынешние поколения российских граждан, не применять проклятой доктрины коллективной ответственности. И поясняет: Да, Красная Армия не освободила поляков, ибо навязала им нежеланный режим. Но все-таки она их спасла! Спасла от массового уничтожения, от истребления, от преобразования в массу рабов Третьего рейха. Отрицать это значило бы оскорблять не власти России, но ее простых граждан, всех потомков и близких тех сотен тысяч парней, которые до сих пор лежат «в полях за Вислой сонной».
Во-вторых, нельзя строить отношения с Россией, опираясь на оценки, почерпнутые из книг де Кюстина, Маркса, Герцена, которые выдавали за русский национальный характер то, что на самом деле было характеромрусского самодержавия. Ежи Помяновский не закрывает глаза на то, чтó в Польше называют └отрыжкой имперской политики” в отношениях Москвы с ее └ближним зарубежьем”. И не столько в провозглашаемом ею курсе, сколько в реальной практике, но особенно — в рассуждениях некоторых российских политиков, общественных деятелей, части печати о возможном └возвращении” бывших советских республик (или каких-то их территорий) в лоно матушки России. Он настойчиво подсказывает и Варшаве, и Москве: непременным условием польско-российского сотрудничества должно быть сохранение независимости наших общих соседей, в первую очередь Украины. Вместе с тем важным элементом восточной политики Польши он считает поддержку прав русских, которые стали меньшинством в государствах, бывших прежде советскими республиками, а также в самой Польше.
Наконец, утверждает Ежи Помяновский, наивно искать в России союзников и единомышленников только среди убежденных демократов и «западников». И в Польше, и в России противников такой точки зрения наберется немало. Даже в демократических кругах наших стран она может показаться неудачной попыткой автора найти общий язык с теми, кто находится во власти мифов и стереотипов, против которых сам он так последовательно сражается. Тем более, что своих симпатий автор не скрывает: он посвятил книгу памяти Галины Васильевны Старовойтовой, демократу первых послесоветских лет, а его собственный путь в └польские шестидесятники”, сотрудничество с советскими диссидентами, очутившимися на Западе, вроде бы не дают повода ожидать от него приведенных выше слов. Но это не оговорка и не тактическая хитрость. В них — решительное неприятие Ежи Помяновским сектантской узости и партийной пристрастности в том, что касается подхода к столь болезненной проблеме, как российско-польские отношения.
Россия и Польша нащупывают сегодня дорогу навстречу друг другу, преодолевая недоверие, неумение, а порой и нежелание лучше узнать и понять друг друга. Это стало возможным, в частности, и потому, что, как написала в предисловии к книге Наталья Горбаневская, драконы польского и русского массового сознания — невежество, предрассудки и фантазии — постепенно отползают в глубину своей пещеры, а устрашили их и такие неустрашимые драконоборцы, как Ежи Помяновский.
Хорошо, что его книга вышла в русском переводе. В ней немало горьких суждений, неприятных, порой обидных и для польского, и для русского уха истин. Но это честная, бесстрашная, нужная книга. Она призывает поляков и русских не расковыривать старые раны, не обвинять друг друга во всех смертных грехах, а говорить друг другу правду в глаза даже о самых └неудобных” проблемах нашего общего прошлого, если мы не хотим, чтобы оно управляло нашим настоящим и помешало нам стать добрыми соседями в будущем.
А. Ермонский