Опубликовано в журнале Иностранная литература, номер 8, 2008
Наталья Старосельская[1].
Трилогия Тома Стоппарда в Москве
В "Исповеди сына века" Альфреда Мюссе есть строки, заставляющие испытывать какую-то удивительную муку, когда читаешь их:
Три стихии делили между собой жизнь, расстилавшуюся перед юношами: за ними навсегда разрушенное прошедшее, перед ними заря безграничного небосклона, первые лучи будущего, и между этих двух миров нечто, подобное океану, отделяющему старый мир от Америки; не знаю, что-то неопределенное и зыбкое, море тинистое и грозящее кораблекрушениями… настоящий век, наш век одним словом, который отделяет прошедшее от будущего, который ни то ни другое и походит на то и другое вместе, где на каждом шагу недоумеваешь, идешь ли по семенам или по праху.
И им оставалось только настоящее, дух века, ангел сумерек, не день и не ночь; они нашли его сидящим на мешке с костями, закутанным в плащ себялюбия и дрожащим от холода… О, народы будущих веков! …когда, стирая с мирного чела священный пот, вы будете покоить взгляд на беспредельном небосклоне и вспомните о нас, которых уже не будет более, — скажите себе, что дорого купили мы вам будущий покой; пожалейте нас больше, чем всех ваших предков. У них было много горя, которое делало их достойными сострадания; у нас не было того, что их утешало.
А почти два десятилетия спустя, в 1854 году, в предисловии к первому изданию "Тюрьмы и ссылки" А.И. Герцен писал: "Цепкая живучесть человека более всего видна в невероятной силе рассеяния и себяоглушения. Сегодня пусто, вчера страшно, завтра безразлично; человек рассеивается, перебирая давно прошедшее, играя на собственном кладбище". И эти слова тоже мучительны и горьки, ибо имеют к нам самое непосредственное отношение.
Знает ли эти строки Мюссе, эти слова русского писателя, философа, публициста сэр Том Стоппард? Скорее всего, знает. А вспоминал ли он их, задумывая свою драматургическую трилогию "Берег утопии"? Если нет — какие же фантастические сопоставления, соединения управляют нашим миром!.. Не говоря уже о том, чтó впрямую или почти впрямую перешло из приведенных цитат в эстетический ряд трилогии: кораблекрушение, чувство недоумения от того, что идешь одновременно по семенам и по праху, плащ себялюбия, жажда себяоглушения, игры на собственном кладбище…
Вот уж поистине, как говорил старец Зосима в романе "Братья Карамазовы", "…все как океан, все течет и соприкасается, в одном месте тронешь — в другом конце мира отдается".
Великая, спасительная мировая классика, что бы мы делали без тебя? Где нашли бы слова для выражения того, что чувствуем?..
Том Стоппард написал свою трилогию о русской истории. Крупнейшего из ныне живущих английского драматурга в первую очередь интересовало, каким образом повлияла на мир, "заразила" его загадочная философия этих загадочных русских, оказавшихся на иных берегах, вдалеке от своей отчизны, а потом, во вторую очередь, — что за людьми они были, как жили, чем жили в странах, по которым их разметало? Что заставляло их упорно думать о судьбе своей родины в то время, как окружала их уже совсем иная реальность?..
Трилогия "Берег утопии", переведенная на русский язык А. и С. Островскими, вряд ли может стать увлекательным чтением — в ней много забавного с точки зрения людей, проживших всю жизнь в этой стране и изучавших родную историю так, как нам ее преподавали в школах и институтах. Но чтение это, несомненно, весьма поучительное, потому что слишком много воды утекло и сегодня мы способны по-иному оценить свои прежние знания, пропустив их через собственный опыт. Вот только для этого надо перечитать очень и очень многое — а это, к сожалению, уже не для тех, кого мы числим в молодых и кому едва ли не в первую очередь адресована трилогия Стоппарда. Они, скорее всего, ограничатся бескрайними возможностями Интернета и постараются (самые любознательные из них!) узнать обо всем вкратце.
Вкратце же — не получится. По крайней мере, у тех, кого судьба приведет в Российский молодежный театр на спектакли Алексея Бородина по трилогии "Берег утопии", идущие один за другим на протяжении целого дня.
И здесь мы невольно сталкиваемся с явлением поистине феноменальным.
Том Стоппард взглянул на загадочную и непостижимую Россию и ее лучших представителей со своего берега, чтобы констатировать с восхищением и печалью: они были прекрасными идеалистами, эти философы, писатели, общественные деятели, борцы с несправедливостью, находящиеся в изгнании. Они были именно такими, как сказал о своем поколении Александр Иванович Герцен: "Мы вовсе не врачи — мы боль; что выйдет из нашего кряхтения и стона, мы не знаем, — но боль заявлена".
Русский режиссер Алексей Бородин (по иронии судьбы родившийся и выросший тоже в изгнании — в Шанхае) посмотрел на сюжеты и коллизии с нашего берега. Он ставил свою трилогию о русских революционерах и доставшемся на их долю времени с точки зрения дня сегодняшнего, но и под неотменимым никакими новыми веяниями грузом того опыта, что уже неотделим от нас, впитавших воззрения Белинского, Герцена, Чернышевского с младых ногтей. И как бы ни относились мы к этим воззрениям в начале ХХI столетия, как бы их ни пересматривали, ни пытались подменить, деться от них мы уже никуда не можем. И именно поэтому театральная интерпретация отличается от литературной трилогии порой едва заметно, а порой — разительно.
Отличается тем, что Стоппард писал "о них", а Бородин поставил спектакль "о нас". Впрочем, все настоящее, будь то литература или театр, мы привыкли соотносить с собой — так, во всяком случае, мы прочитали и увидели в свое время в театре "Розенкранц и Гильденстерн мертвы" и "Аркадию" Тома Стоппарда, нимало не задумываясь, идет ли речь об англичанах или о русских, занятые куда более важными, общечеловеческими проблемами. Тем паче что Стоппард был всерьез увлечен персонажами своей трилогии с той давней поры, когда прочитал знаменитое эссе философа Исайи Берлина о русских мыслителях. Может быть, одной из главных причин его увлечения стала убежденность в том, что писатель должен жить и творить там, где родился. Неслучайно Белинский в "Береге Утопии" говорит в ответ на уговоры друзей остаться за границей: "Таких, как я — писателей, критиков, — здесь, за границей, пруд пруди. А каждое мое слово в России отзывается стотысячным эхом! В России каждое мое слово значимо, как никогда ни в одной другой стране мира. Если бы на Западе писатели знали, как к ним относятся в России, то все бы давно уехали туда".
До недавнего еще времени так оно и было, и именно в этом была трагедия тех, кто вынужден был по разным причинам покинуть страну и уехать на Запад. Сегодня, пожалуй, лишь память осталась о тех временах — и то не у молодого поколения… И потому как для Тома Стоппарда, так и для Алексея Бородина чрезвычайно важно было вернуть домой, в Россию, не только основательно подзабытые имена, но и мысли и чувства этих людей — не забронзовевших мыслителей из школьных учебников, а живых людей, которые страдали, мучились, пытаясь хоть что-то сделать для будущего своей страны.
Для Алексея Бородина — и это представляется невероятно важным! — постановка "Берега Утопии" стала ответом времени всеобщего оболванивания, яростью противостояния безмыслию и поверхностности всех и во всем. Потому и становится в спектакле столь сильным и эмоционально насыщенным образ Рыжего Кота — не просто смуты, анархии, разгула, а того, что конкретно происходит сегодня на улицах наших городов, что захватывает молодое поколение призраком свободы и свободомыслия.
Это спектакль-поступок, спектакль — вклад в будущее, может быть, такой же идеалистический, как и поиски Герцена, Огарева, Белинского. Но ведь ничто не проходит бесследно в нашем мире. Рано или поздно (скорее, поздно!), но наступает понимание, приходит прозрение и начинается некий новый отсчет времени. На это надеялись они, наши прекрасные предки. На это надеется Алексей Бородин и заражает своей надеждой тех зрителей, кто воспринимает его спектакль как мучительное и необходимое очищение.
Глубокий и вдумчивый режиссер, Алексей Бородин в этой постановке оказался на удивление свободным — возникает такое ощущение, что он вложил в "Берег Утопии" собственные иллюзии, надежды, воззрения, словно повествовал о собственной жизни. Казалось бы, при философской нагруженности материала, при той необходимости душевных затрат, которую все мы неизбежно переживаем на спектакле, уже не до яркой театральности, но она живет и дышит в "Береге Утопии" отнюдь не только в те моменты, когда мы умиляемся семейной атмосфере усадьбы Бакуниных или посмеиваемся над нелепым, неуклюжим, пасмурным Виссарионом Белинским (в этой роли хорошо знакомый, очень интересный артист Евгений Редько предстал блистательным мастером), хохочем над славянофилом Константином Аксаковым (Александр Пахомов), явившимся к Герцену в вышитой рубахе, поражаемся неизменности характера вечного авантюриста Михаила Бакунина, превосходно сыгранного Степаном Морозовым, который словно из какого-то небытия попадает в дом Герцена с бодрым вопросом: "Когда следующая революция?" Поистине высокая театральность пронизывает все три спектакля, благодаря замечательной сценографии Станислава Бенедиктова, музыке Натали Плэже, работе художника по свету Андрея Изотова, режиссера по пластике Андрея Рыклина, балетмейстера Ларисы Исаковой; она правит бал в моменты той нежной, светлой и грустной лирики, которая возникает в финалах каждой из частей трилогии: продленное прощание с Любовью Бакуниной (Ирина Таранник), гром, раскаты которого внезапно слышит глухонемой сын Герцена Коля (Артемий Подобед), и, конечно, звон колокола, которым начинается и завершается этот удивительный спектакль…
"Берег Утопии" дарит какой-то поразительный объем восприятия — мы не просто узнаем нечто очень важное об этих людях, об их судьбах, сомнениях, размышлениях, а получаем возможность вспомнить то, что знали когда-то да позабыли: цитаты из "Литературных мечтаний" Белинского, писем Герцена, Огарева, Тургенева, страницы "Былого и дум" — в юности мы прочитывали все это зашоренными учебными программами глазами и уже никогда не возвращались (за редким исключением) к этим людям и их мыслям в зрелом возрасте. Мы приучились воспринимать их как оголтелых революционеров, которые, в соответствии с популярной некогда песней, будили друг друга, добудившись, в конце концов, до Ленина. А они были совсем другими.
Они мнили себя врачами, а оказались болью — острой, затяжной, перешедшей по наследству ко многим и многим поколениям, родившимся и выросшим в этой стране, в России, Советском Союзе, России.
Разочарование в идеалах Французской революции, на которую так уповали русские идеалисты, дано в спектакле без нажима, без акцентировки — почти пластически, когда под звуки "Марсельезы", то призывно-громкие, то словно затухающие, мы воспринимаем происходящее, опираясь на весь свой опыт, от которого никуда уже не деться. Также без нажима даны и те моменты отечественной истории, которые хорошо известны нам по учебникам, по книгам и статьям тех, кто так рвался быть исцелителем, а остался в памяти болью…
Мы можем с улыбкой слушать признания «неистового Виссариона»: "Только литература может вернуть нам достоинство", "Меня книга не под локоток берет, а за горло хватает", — и думать при этом о том, что вот так и жили мы свои жизни, осознавая национальное достоинство благодаря книгам, хватавшим нас за горло и не дававшим свободно дышать. И куда это ушло? И не потому ли перестали мы ощущать чувство собственного, а затем и национального достоинства — что ушло? Утратив высокий идеализм и способность к нему, мы слишком многое потеряли. Обретем ли когда-нибудь вновь?..
В "Береге Утопии" мы столкнулись с живыми людьми, а не с ходячими схемами — глубина мысли и чувства, философские прозрения, горечь осознания и страстные попытки непременно что-то сделать, хоть в чем-то изменить эту жестокую и равнодушную действительность "пропущены" через души артистов сильно и горячо. Они замечательно существуют в этом спектакле — Илья Исаев (Герцен), Алексей Розин (Огарев), Виктор Цымбал (Александр Бакунин), Анна Ковалева, вчерашняя выпускница РАТИ, а сегодня уже яркая и интересная актриса (Варенька Бакунина), Дарья Семенова (Татьяна Бакунина), Александр Устюгов (Тургенев), Рамиля Искандер (Натали Тучкова, сыгранная молодой актрисой поистине виртуозно)…
Благодаря им, артистам РАМТа, спектакль "Берег Утопии", если воспользоваться словами Белинского, "не под локоток берет, а за горло хватает", заставляя глубоко и искренне проникнуться словами Александра Ивановича Герцена: "Сегодня пусто, вчера страшно, завтра безразлично…" Хотим ли мы прожить так наши жизни, отдавая себе отчет в том, что за нами поднимаются следующие поколения, наши дети и внуки, у которых неизбежно наступит свое "вчера, сегодня, завтра"? И мы в ответе за их жизнь, даже если и осознаем, что мы — не врачи. Мы — боль…