Опубликовано в журнале Иностранная литература, номер 11, 2008
Моник Пру[1]
Серое и белое
Я пишу тебе, Ману, хоть ты и не умеешь читать. Я надеюсь, что ты живешь хорошо и скалы в Пуэрто-Кепосе гордо высятся над тобой, когда ты плаваешь в море. Мы уже устроились. У нас есть диван, новый матрас, четыре крепких стула почти одинакового цвета и чудесный холодильник, в нем можно хранить много всякой всячины. Я сплю на диване, рядом с чудесным холодильником. Все хорошо, вот только я часто просыпаюсь из-за того, что холодильник гремит. Но это ничего, на пути к богатству и должно быть много разного шума, а смелому все нипочем. За окном везде асфальт и серые дома. Мимо туда-сюда ездят машины, и, представляешь, Ману, это не одни и те же машины, а всегда разные — только не подумай, что я хвастаюсь.
Это место называется Монреаль. Оно северное и очень культурное. Все машины обязательно останавливаются на красный свет, и поздно вечером нельзя громко смеяться. На улицах почти не видно жандармов и очень мало собак. Слово «северное» означает, что здесь так холодно, что ты и представить себе не можешь, хотя еще только ноябрь. Сейчас на мне целых три шерстяных свитера, а мама греется возле печки — печка тоже большая и красивая. Но мы привыкнем, обязательно привыкнем, на пути к богатству и должно быть холодно.
В этом месяце тебе еще нельзя приехать, но ты не огорчайся. Каждый вечер, прежде чем заснуть, я воображаю, что ты рядом, и я глажу тебя по голове, я даже нарочно двигаю рукой, как будто и вправду тебя глажу, — мне так легче мечтать. Я представляю, как мы вместе ловим ящериц на песчаном берегу в Тарментасе, и море страшно ревет, я просыпаюсь — но это не море, это холодильник.
Здесь тоже есть море, один раз я был там с моим другом Хорхе, но оно совсем не похоже на наше. В Монреале море серое и такое современное, что и морем-то не пахнет. Я рассказывал Хорхе о тебе, даже слегка приврал — сказал, что ты весишь килограммов на десять больше, чем на самом деле, уж очень мне хотелось произвести на него впечатление.
Вот как проходит мой обычный будний день. Утром я встаю, ем, вечером ложусь спать — много чего повторяется изо дня в день, я этого почти не замечаю. На улице Мон-Руаяль есть два бакалейных магазина — месье Дроманна и месье Палоза; я работаю в них, разношу покупки по домам. Я уже знаю много английских слов: fast, fast[2], например. Остальное время я в школе, она большая, серая, во дворе серый асфальт и одно-единственное дерево, однажды я влез на него и сломал. Конечно, в школе мне совсем не нравится, я стараюсь запоминать только то, что может потом пригодиться.
По воскресеньям мы с Хорхе курим сигареты и гуляем — куда только мы не забредали. В Монреале можно идти и идти, но горизонта так и не увидеть. Однажды мы всё искали горизонт, заблудились, и жандармы вежливо так посадили нас в новенький автомобиль и отвезли домой. Я вспомнил о тебе, старина Ману, ты ведь любишь бегать за новыми машинами и пугать туристов.
Я не хочу, чтобы ты думал, будто жизнь здесь плохая, это совсем даже неправда, я столько всего увидел здесь впервые, и запах богатства уже начинает понемногу проникать в нашу квартирку. Вчера, Ману, мы ели здоровенные куски мяса, такого нежного и сочного в Пуэрто-Кепосе не найдешь, я оставил кусочек, хорошенько завернул и посылаю тебе. Сказать по-честному, а я ведь не хочу тебе врать, больше всего мне не нравится, что здесь очень холодно, и еще этот серый цвет, он тут повсюду. А маме не нравятся туалеты в магазинах, она там работает, убирает, ей за это платят. Видел бы ты эти магазины, Ману, это не магазины, а целые деревни, и такие современные, в них чего только нет, ты можешь бродить по ним часами и все равно не успеешь рассмотреть все эти прекрасные вещи. Мы их обязательно купим, вот только немного разбогатеем.
Но главное случилось сегодня вечером — и я должен тебе об этом рассказать. Мама чистила холодильник и случайно взглянула в окно. Она первая его увидела. Она вскрикнула, и я подбежал к ней. Мы оба долго стояли и смотрели на улицу и смеялись, как сумасшедшие.
Какая красота, Ману! Прямо с неба сыпалось белое чудо, и все, что прежде было серым, стало белым, совсем белым. Ах, Ману, живи подольше, пусть твоя собачья жизнь продлится до того времени, когда я смогу забрать тебя к себе, и мы вместе поиграем в снегу.
(Далее см. бумажную версию)