Фрагменты интервью с Беном Маркусом
Опубликовано в журнале Иностранная литература, номер 4, 2004
Перевод Светлана Силакова
В интервью, фрагменты из которого мы публикуем ниже, Бен Маркус рассказывает о своем новом романе “Выдающиеся женщины Америки”, успевшем привлечь внимание критиков еще до выхода в свет.
Вопрос. В «Выдающихся женщинах Америки» вы создали целый параллельный мир, проработанный до мельчайших деталей. А из какого зерна вырос ваш замысел?
Ответ. Я читал энциклопедические словари под названием «Выдающиеся женщины Америки», составленные в 50-х годах. По тексту чувствовалось, что авторам словарей страшно не хотелось включать представительниц «слабого пола» в канон выдающихся исторических деятелей. Статьи о знаменитых женщинах были выдержаны в снисходительном, небрежном, даже злопыхательском тоне. Я очень удивился, что в наукообразный текст проникли явно негативные эмоции. Тут-то меня и осенило. Я принялся сочинять для этого словаря альтернативные статьи, как можно более хвалебные. Получались вымышленные, фантастические биографии выдающихся женщин. Я написал целую кучу таких рассказов. В книгу они так и не вошли, но, отталкиваясь от них, я увлекся миром тайных женских сект. Это и послужило фундаментом романа…
Вопрос. Прежде чем прочесть «Выдающихся женщин Америки», я заглянул на веб-сайт этой книги. Весьма занятно…
Ответ. Работа над сайтом доставила мне огромное удовольствие. Но я вовсе не собирался делать из него рекламу для романа, а хотел, чтобы он стал продолжением мира, который я придумал. Например, я заказал художникам нарисовать головные уборы для персонажей, и они это сделали.
Вопрос. Я слышал, что в Огайо, где происходит действие «Выдающихся женщин Америки», вы никогда не были.
Ответ. Да, никогда.
Вопрос. А теперь, после выхода книги, собираетесь туда съездить?
Ответ. Таких планов у меня нет.
Вопрос. Почему же вы выбрали именно это место действия?
Ответ. Потому что ничего о нем не знал. Огайо был для меня белым пятном на карте. Мне легче сосредоточиться на том, о чем я не знаю ничего, — так лучше выдумывается. Иначе меня бы сковывали мои представления об Огайо… Мне нравится, когда в произведении возникает напряжение между авторским вымыслом, возвышенным и совершенно фантастическим, и реальными, земными деталями. Когда ставишь перед собой задачу: «А не выдумать ли что-нибудь эдакое?», получается пустопорожняя болтовня, воздушный шар без балласта. Я же стремлюсь писать изощренные по замыслу вещи, но при этом выстраданные, нагруженные смыслом.
Вопрос. Вы дали герою свое имя — Бен Маркус. Это и стало необходимым «балластом» для вашего романа?
Ответ. Отчасти да. Для американской литературы главная тема — это семья. Семья, в которой что-то неладно. Я, конечно, чересчур обобщаю… И все же когда писатель пытается наполнить свою книгу эмоциональным содержанием, самый простой выход — поставить в центр повествования некое семейство и подтолкнуть его к распаду.
Вопрос. В романе есть поразительно сильные описания. Я пытался объяснить одному другу, что это за книга, и у меня вырвалось: «Да в ней, вообще-то, ничего не происходит. Точнее, ‘не происходит’ в традиционном смысле слова». Я хотел сказать, что события происходят, но не на глазах у читателя…
Ответ. Верно. Это не живые сцены. Это краткий пересказ уже случившегося. Может показаться, что автору просто не хватило мастерства, что ему не дается стремительно развивающийся, захватывающий сюжет. Считается едва ли не аксиомой, что для писателя такой сюжет — высший пилотаж. Но меня подобные требования сковывают… Ведь потенциальные возможности языка куда шире.
Но я прекрасно сознаю: мой язык — почти неудобоваримый, странный, темный — очень многим читателям не интересен. Или вообще не по зубам. Однако меня постоянно преследует мысль: если слова действительно имеют смысл, если ты можешь их прочесть, то в чем же сложность? Мы считаем «трудным для восприятия» любой текст, если он не сводится к модели «движение персонажа во времени, перемежаемое описаниями предметов». Но это же, в сущности, модель кино, а не литературы! Я же хочу испробовать альтернативные варианты. Не для того чтобы кому-то себя противопоставить — нет, просто писатель должен исследовать и другие миры, это же здорово! Но в то же самое время я хочу, чтобы меня читали. Я не желаю быть заумным «писателем для писателей», который интересен только людям, с утра до вечера ломающим голову над смыслом чужих текстов. Вот какая дилемма стоит в наше время перед автором, который стремится к новаторству. Можно ли быть новатором, не выходя за рамки традиционного романа?
Есть, конечно, один способ: умереть и немного подождать. Тогда тебя, возможно, оценят по достоинству. У Борхеса тоже есть вещи, через которые нелегко продраться, — и я его за это очень уважаю.
Вопрос. В контексте «Выдающихся женщин Америки» упоминание о Борхесе далеко не случайно. Мысль о том, что язык — нечто очень податливое, проходит через многие его рассказы.
Ответ. Борхес указал мне путь к свободе — продемонстрировал, что можно использовать также и документальные жанры и формы: эссе, книжные рецензии, все те обыденные дискурсы, которые редко находят применение в художественной литературе. Борхес вторгался в эти жанры, разлагал их изнутри, творил мир, не имеющий ничего общего с действительностью. Так родился особый метод создания художественных текстов. По-моему, теперь его взяли на вооружение очень многие писатели.
Я тоже люблю этот метод. Мне нравится приходить в справочный зал библиотеки и просто рыться в книгах, листать самые экзотические справочники, получая схематические представления о какой-нибудь области знаний, а потом намеренно перевирать факты так, как мне надо. Информация нужна только для затравки. Захлопнув книгу, я начинаю писать — как бы заполняю лакуны между обрывочными фактами и впечатлениями.
Вопрос. Вы вели семинары по литературному творчеству в университете Брауна — колыбели гипертекста. Вы тоже участвовали в движении литераторов-«гипертекстуалистов»?
Ответ. Я присутствовал как зритель на нескольких фестивалях гипертекста. Много чего понасмотрелся. Много спорил обо всем этом с Робертом Кувером. В том, что касается гипертекстов, я жуткий мракобес. Я их не приемлю. И вот что забавно: когда появились гипертексты, к ним прилагался соответствующий литературный манифест, громкие фразы и лозунги, подтверждающие их великую силу. Но все эти слова почти никогда не подкреплялись делом, то есть произведениями. Сейчас, правда, я совершенно потерял связь с этой средой и не знаю, что там происходит.
Перевод с английского С. Силаковой