Опубликовано в журнале Иностранная литература, номер 2, 2002
Н. И. Полторацкая. Меланхолия мандаринов: Экзистенциалистская критика в контексте французской культуры. СПб., Алетейя, 2000 (Gallicinium)
Эта книга привлекает своими большими притязаниями. Отталкиваясь от творчества Ж.-П. Сартра, одного из самых репрезентативных писателей ХХ века, Н. И. Полторацкая пытается набросать общую картину движения французской, и даже не только французской, литературной мысли целого столетия, которая охватывает и философию, и психологию, и теорию языка и литературы, и много другого. Литература толкует обо всем, Сартр интересовался всем — обо всем пишет и его русский критик.
По словам автора монографии, задачей было “уловить ▒внутреннюю связность’ (выражение видного представителя структурализма Мишеля Фуко) в изменениях конфигурации французской культуры, акцентируя внимание именно на ▒связности’”. То есть различные литературные идеи рассматриваются как факты единой культуры, единой мыслительной схемы. Многообещающая программа! Правда, сразу вспоминаешь, что Фуко (который, кстати, не признавал себя структуралистом и вряд ли может быть вполне подведен под эту характеристику) описывал внутренне связные “дискурсивные формации” в истории культуры с помощью новаторской и точно разработанной системы категорий, а у Н. И. Полторацкой в качестве обобщающей категории служит придуманный еще в XVIII веке “дух времени”, и поясняется это понятие цитатами из Гегеля и Шпенглера. Мыслители знаменитые, но далекие друг от друга, и трудно рассчитывать на точность понятия, которое бы опиралось сразу на них обоих. “Дух времени” веет где хочет, и его следы легко усмотреть повсюду. Используя столь неопределенный критерий, интеллектуальная история ХХ века предстает как история единого потока, вперемешку увлекающего за собой самых разных авторов, идеи, концепции.
Такова и композиционная структура монографии. В нашей издательской практике мало-помалу утверждается принятая на Западе система выделения цитат в научном тексте, когда цитаты оформляются отдельными абзацами, мелким шрифтом. Система разумная: хорошую научную работу можно читать, “пропуская весь петит”, прослеживая только авторскую мысль без иллюстраций, и при таком чтении она должна сохранять свою собственную “внутреннюю связность”. Так вот, книгу Н. И. Полторацкой подобным образом читать нельзя, даже если разместить цитаты на западный манер. Дело в том, что они здесь не иллюстрируют собой тезисы, но сплошь и рядом заменяют их — а заодно и логические связки, выводы, доказательства… Конечно, филологу положено много цитировать; но только ведь чужое слово, как правило, не говорит само за себя — его нужно разбирать, разъяснять, вычленять из него точные идеи и понятия, прослеживать его внутреннюю логику, “слепые точки”, противоречия — только тогда оно образует вместе с авторским текстом настоящий диалог. Если же пренебречь различиями между своим и чужим словом (между метаязыком и языком-объектом, как выражаются логики), то вместо диалога получится сплошная, неартикулированная масса.
В книге Н. И. Полторацкой цитаты не анализируются, не комментируются подробно; они просто примыкают одна к другой, монтируются с помощью выражений “сходным образом…”, “а такой-то полагает, что…”, “об этом Сартр писал…” Не успев разобраться в одной цитате, автор спешит приклеить к ней другую, часто связанную с нею лишь по аналогии. Любимый композиционный прием — заканчивать главу авторитетной цитатой, не объясняя, какое отношение она имеет к сказанному выше и какие выводы из нее вытекают: “…в завершение… приведем слова Р. Барта…” (с.152). Следует длинная цитата из Барта, откуда можно вычитать много разных мыслей; которая же из них важна нашему критику? Нет ответа. Точка. Следующая глава.
Любопытно и происхождение цитат. Следя за их источниками, быстро обращаешь внимание, что несколько книг используются необычайно часто. Дело в том, что по ним цитируются и излагаются идеи других авторов: Макс Вебер — по Л. Д. Гудкову, теоретики постмодернизма — по Н. Б. Маньковской, множество прочих мыслителей — по словарям “Современная западная философия” и “Современное зарубежное литературоведение”. То есть огромное количество (многие десятки!) цитат и пересказов взято из вторых рук, главным образом из обзорных и справочных изданий. Что же, на реферативные изложения вообще нельзя ссылаться? В педагогических целях — допустимо, а вот качество оригинальной научной работы издавна оценивается, в числе прочего, по использованию первичных источников. Ведь даже квалифицированный реферат чужих идей неизбежно тенденциозен, он спрямляет, упрощает их, делает более “внутренне связными”, чем они есть на самом деле. Скажем, Поль Рикёр — в высшей степени почтенный философ; но Н. И. Полторацкая использует его книгу “Конфликт интерпретаций” как универсальное справочное пособие по современным теориям — она переписывает и пересказывает Рикёра без всяких комментариев целыми страницами, по его книге излагает и Гуссерля, и Соссюра, и Леви-Стросса, и Хомского (заодно, кстати, повторяя ошибки перевода этой книги, который среди специалистов знаменит своей безграмотностью)… А ведь все эти теоретики ныне доступны не только в оригинале, но и в качественных переводных изданиях, где они представлены, конечно же, полнее, чем в рикёровской критике.
Отдельный случай — цитаты из Ролана Барта. Их в книге исключительно много — правда, все они только из одного русского издания Барта “Избранные работы”. Если уж Н.И. Полторацкая так ценит этого автора, можно было бы использовать и другие его тексты — хотя бы также переведенные на русский “Нулевую степень письма” или “S/Z”, где некоторые из его концепций разработаны полнее и четче. И конечно же, Барт замечательный критик, у которого много важных и полезных идей. Но автор монографии переписывает их без разбора, не обращая внимания, высказывал ли Барт действительно оригинальные, именно им выработанные мысли, излагал ли идеи предшественников или даже (как в цитате на с. 368) насмешливо резюмировал враждебные ему идеологические представления. Не важно: все эти цитаты вводятся одинаково почтительными формулами “как заметил Р. Барт…”, “…утверждал Барт”, “удачное выражение Барта”. Даже утверждение, что дважды два — четыре, что литературная критика — это “диалог двух исторических эпох и двух субъективностей”, снабжено ссылкой на мэтра. Увы, Ролан Барт стал классиком, его теперь цитируют ради опоры на авторитет — узнал бы он, перевернулся бы в гробу.
Иного рода странность связана с цитатами из самого Ж.-П. Сартра. Конечно, Н. И. Полторацкая не была обязана упоминать (и не упоминает) в своей библиографии труды много писавшего об этом авторе С. И. Великовского. Удивительно, однако, другое. В 1998 году издательство “Ладомир” выпустило составленный покойным ученым том литературной критики Сартра “Ситуации”, включавший работу “Что такое литература?” и ряд статей. В рецензируемой монографии цитируются некоторые тексты этого сборника, порой в тех же переводах — но лишь по разрозненным, труднодоступным публикациям в периодике. Не назван сборник 1998 года и в комментариях к недавно выпущенному Н. И. Полторацкой новому переводу книги “Что такое литература?” Вряд ли это сознательный бойкот — но ведь тогда получается, что критик просто не знает одного из основных изданий Сартра на русском языке?
Я не случайно так задерживаюсь на технике цитирования и не спешу переходить к содержанию монографии. Во-первых, эта “техника” — то, с чем прежде всего и сталкивается читатель книги, пытаясь добраться до содержания. А во-вторых, это никакая и не техника, это авторский метод, метод монтажа по ассоциации, склеивания случайно собранных, в немалой части вторичных цитат; а метод исследования предопределяет его содержание. Когда метод нестрог, то и содержание расплывчато; недаром эту книгу так трудно излагать, резюмировать. Судя по оглавлению, по тематике глав, речь в ней идет об интереснейших вещах: Сартр и теория романа, время и хронология в романе, маргинальное положение интеллектуала-“мандарина” в обществе, кризис языка в современной культуре, проблемы биографического жанра… В чутье на “вкусные” сюжеты Н. И. Полторацкой не откажешь; вот только изложение этих материй подчинено все той же зыбкой логике ассоциаций.
Примеры заняли бы слишком много места; приведу лишь один — главу под названием “▒Корневые метафоры’” культурного контекста 60-х годов”. Звучит заманчиво и значительно: надо полагать, будет предпринята попытка синтезировать “дух времени” через характерные символические мотивы эпохи. Нет, сначала автор дает подборку авторитетных цитат (разного времени, не только 60-х годов), подтверждающих — а кто в этом сомневался? — что в метафорах скрыт глубокий культурный смысл; потом, как будто в качестве примера, упоминает, что в “полицейском романе” 50— 60-х годов (цитата из Сартра) используется “культурный код загадки” (цитата из Барта), — но это ведь не метафора, а точный термин бартовской теории текста. Кстати, и “полицейский роман” в переводе с французского обычно называют детективом, а этому жанру как-никак полтораста лет, и 60-е годы тут мало чем выделяются. Далее, через новую серию громоздких цитат, вводится еще ряд мотивов современной литературы — дешифровка, демистификация, лабиринт, миф; но, кроме разве что лабиринта (который опять-таки не составляет исключительного достояния 60-х годов), все это тоже никакие не метафоры. Тогда зачем же был нужен вступительный пассаж о познавательной роли метафоры? И вообще, о чем глава?
Если попытаться определить, “о чем” вся книга Н. И. Полторацкой, то ответ обнаружится, пожалуй, в следующей торжественной фразе: “Мы попробуем… разглядеть в творениях Сартра зарницы постмодернизма” (с. 31). Среди мелькающих на страницах этой книги течений и направлений — экзистенциализма и нового романа, структурализма и герменевтики, сюрреализма и постструктурализма… — именно постмодернизм помещен на особо почетное, верховное место, и при его упоминаниях нет-нет и звучит вновь высокий штиль: “в условиях становления постфаллогоцентрической цивилизации…” (с.94-95), “мы оглядываемся… из иных времен: из эпохи постмодерна, “постсциентизма”(с.118), “в нашу эпоху торжества постмодерн” (с. 147) и т. д. Откуда так знакома эта фразеология? да по советской пропаганде. Сегодня, оглядываясь в прошлое из эпохи победившего постструктурализма, развитого постфаллологоцентризма и торжества постнеоклассического знания, мы отмечаем юбилей Жан-Поля Сартра, одного из предшественников научного постмодернизма, прозорливо разглядевшего в ночи зарницы нового всесильного учения…
Ей-богу, это не надуманная придирка — к подобной риторике неизбежно ведет любая идея единого потока, устремленного к предопределенному итогу. Хотя, судя по цитатам, Н. И. Полторацкая судит о постмодернизме главным образом из вторых рук, он вызывает у нее такое почтение, что все предшествующее (“творения Сартра”, например) оценивается не более чем как его предыстория. Даром он пытался отменить “большие нарративы”, его русский интерпретатор строит свой собственный большой нарратив, магистральный сюжет эпохи, где история современности увенчивается высшей стадией — не коммунизмом, так самим же постмодернизмом.
Кстати, и одиозные факты истории того реального коммунизма, которому мы были свидетелями, освещаются в книге очень уклончиво. Говорится, например, о развитии культурных связей между Францией и СССР, “пока события “пражской весны” не вызвали протеста у западноевропейских писателей” (с.235-236), а ведь на самом деле западную интеллигенцию возмутили не какие-то там “события”, а одно конкретное событие — советская военная интервенция в Чехословакии в 1968 году (не весной, а в конце лета). Потом, в той же главе, начальственное указание А. А. Жданова о том, что соцреализм “должен рассматривать настоящее сквозь призму будущего”, удостоено похвалы — ни много ни мало — за “переливчатость смысла” (очередная цитатка из Барта, введенная так, будто он именно эти слова Жданова и хвалил), а затем следует обобщение: не надо думать, что ждановская установка так уж плоха, ведь она “отвечает духу начавшейся в ХХ веке эпохи, когда в одной только нашей стране многомиллионные (!) массы людей в едином порыве сделали ставку на светлое будущее” (с.242; восклицательный знак в скобках принадлежит автору книги). Почему бы тогда не оправдать заодно и многомиллионный порыв немецкого народа примерно в ту же эпоху — тоже ведь стремились в светлое будущее, на тысячу лет вперед заглядывали… Скорее всего тут нет сознательной идеологической тенденции, это просто очередное проявление методологического приема: сваливать все цитаты в одну кучу, сливать все слова и дела в одно русло, где всё едино — что Жданов, что Барт, что “пражская весна”, что ее подавление. Насколько же далека такая метода от творчества Сартра, с его пафосом исторической ответственности и морального выбора.
Как говорится, Н. И. Полторацкая проделала немалую работу и стремилась написать серьезный труд. Как говорится, не обошлось без частных неточностей, иные из которых даже повторяются неоднократно, — скажем, известный испанский писатель (впоследствии министр культуры Испании) Хорхе Семпрун именуется во французской транскрипции “Ж. Сампрен”, а гештальтпсихология систематически смешивается с гештальттерапией (на самом деле это разные школы, и по времени, и по сути). Но главное — в другом: метод мышления по аналогии, когда вместо точных понятий мелькают “зарницы”, способен обесценить и знания, и благие намерения исследователя.
В риторике рецензируемой книги встречается и такой прием, как “презумпция истинности”, когда бремя критики предложенных автором аналогий перекладывается на воображаемого оппонента: “Кто возьмет на себя смелость определить расстояние, отделяющее “расщепление” Сартра от “деконструкции” Ж. Деррида?” (с.346) По этой логике выходит, что и вся книга, пока никто не “возьмет на себя смелость” доказать обратное, должна “по умолчанию” почитаться шедевром.
Ладно, так и быть. Вот — постарался доказать.