Перевод с английского А. З.
Опубликовано в журнале Иностранная литература, номер 1, 2002
Это интервью недавнего нобелевского лауреата по литературе появилось вскоре после трагических событий в Нью-Йорке и Вашингтоне 11 сентября 2001 года. “Нью-Йорк таймс мэгэзин”.
— Ваша проза получила всеобщее признание, однако продолжает вызывать серьезные споры. Вас обвиняют в том, что, касаясь ислама, вы не проявляете достаточного понимания его сущности и отдаете дань предвзятости, свойственной Западу в этих вопросах.
— Видите ли, когда пишешь о мусульманском мире, всегда оказываешься в сложном положении. В университетской среде обязательно найдутся люди, которые постараются превратить тебя в нежелательное лицо, — им за это специально платят, — и таким людям дела нет до того, в чем именно заключается высказанная тобой мысль.
— О Талибане вы писали как о стае хищников.
— Это не я так писал, это писала моя жена. Она журналистка из Пакистана, у нее много лет была своя колонка в газете. И высказывалась она именно как пакистанская журналистка.
— Вас не удивляет, что Осама бен Ладен пользуется поддержкой в Пакистане, Индонезии, Малайзии, Иране — тех странах, которые описаны в ваших книгах путевых заметок?
— Не удивляет, так как население этих стран — главным образом люди, обращенные в ислам. Они, грубо говоря, все время чувствуют свою неполноценность на фоне арабов. Невроз, который отличает обращенных, отчасти объясним и тем, что им постоянно надо доказывать свою состоятельность в делах обретенной ими веры. Им приходится, если вспомнить французскую поговорку, быть большими роялистами, чем сам король.
— Вы подразумеваете и этот фактор, когда пишете, что исламу присущи имперские амбиции и он стремится все дальше расширить границы своего царства, искоренив неверных?
— Да. Только речь должна идти не об одних неверных, а обо всех, кто хотя бы в каких-то своих обычаях и по характеру своего мышления воспринимается как чужой, а стало быть, как зараженный духом неверия. Господствует стремление уничтожить прошлое и вечную душу человеческую, которая не предала самое себя. Вот в чем состоит ужасающий невроз обращенных.
— Что делает притягательность ислама столь неодолимой?
— Расскажу вам одну историю, случившуюся в восьмом веке. Первой провинцией Индии, завоеванной магометанами, была провинция Синд, теперь это территория Пакистана. Властитель Синда сопротивлялся с большим мужеством. Но однажды ему сообщили, что захватчики читают свои молитвы хором, все вместе, словно это молится один человек, и властитель испытал страх. Он понял, что в мире появилась новая сила, именно та сила, которой так гордятся мусульмане: единение народа. Идея подобного братства обладает огромной властью над людьми.
— Что бы вы сказали об исламе, который не признает идей фундаментализма?
— Я думаю, что нефундаменталистский ислам — это определение, которое некорректно со стороны логики. Ислам — доктрина, которая всегда оправдает подавление иных веяний и движений. Суть ислама, самое главное в нем заключено в представлении о рае. В своем стремлении обрести рай никто не может оставаться в границах умеренности. Разговоры об умеренности — просто уловка определенных политиков, которым нужно то там, то здесь добиться новых финансовых вливаний.
— Что вы думаете о причинах, которые привели к событиям 11 сентября?
— Причин не было. Главным побудительным фактором явилась религиозная ненависть, религиозная мотивация. Я не думаю, что события были спровоцированы внешней политикой Америки. В одном рассказе Конрада — дело происходит где-то в Ост-Индии — описан дикарь, который, поняв, что он безоружным оказался один на один с миром, испускает вопль ярости. Полагаю, именно это, в сущности, происходит и сегодня. Западный мир все больше и больше становится недоступным для тех обыкновенных людей, у которых нет ничего, кроме их религии. И они попадают во все большую зависимость от этой религии, но она, разумеется, не в состоянии решить проблемы: западный мир делается только недоступнее год от года. В семидесятые годы происходит нефтяной бум, и у исламских народов появилась иллюзия их могущества. Появилось такое чувство, словно открыли божественный супермаркет и туда наконец-то впущено население исламских стран. Но это население не понимало, что все те вещи, которые давали им чувство могущества, являются продуктами другой цивилизации. А признать это было невыносимо, да и сегодня это все так же невыносимо.
— Вам не кажется, что на решение комитета, присудившего вам Нобелевскую премию, повлияли события 11 сентября?
— Не знаю. Еще с 1973 года у меня были основания предполагать, что моя кандидатура рассматривается. А потом я почувствовал, что против меня ведут интенсивную кампанию, причем вполне успешно.
— Кто ее вел?
— Те, кто хотел пригвоздить меня к позорному столбу как расиста и врага “третьего мира”.
— Вас не утомляют споры, возникающие вокруг ваших произведений?
— Нет, они мне совершенно неинтересны. И для писателя ведь важно, чтобы его творчество провоцировало некоторую враждебность. Если писатель не вызывает враждебного отношения к себе, он мертв.
— Вы писали, что не считаете себя историком ислама. Значит, вы опираетесь на работы каких-то ученых, изучавших ислам?
— Нет, ни в коем случае. Я путешествую, встречаюсь с людьми, и они мне рассказывают про то, что важно для их жизни. Мне нет необходимости читать труды ученых. Когда я отправляюсь в Индию или в Африку, самое лучшее — это ехать туда, ничего не изучая наперед, и пусть события будут просто проходить у тебя перед глазами. Ученый примется изучать, делать выводы. Я обхожусь без этого. Пусть читатель всматривается в тех, о ком я пишу, пусть обобщает сам, а какое получится обобщение, зависит от него самого.
28 октября 2001
Перевод с английского А. З.