(Перевод с французского А. Николаевой)
Люсьен БОДАР
Опубликовано в журнале Иностранная литература, номер 6, 1999
ЛЮСЬЕН БОДАР (род. в 1926 г.) — французский писатель, журналист. Публикуемый очерк взят из книги “Китайский кошмар” (Париж, 1961).
Люсьен Бодар
“Совершенный” человек
Массы по определению безупречны. Человек массы — микрокосм, частичка Великой Всеобщности — тоже обречен или быть безупречным, или хотя бы стремиться к совершенству. “Женьминь жибао” изложила официальную точку зрения на сей предмет: “Настоящий член коммунистического общества должен обладать ясным политическим сознанием, быть всесторонне образованным, способным в равной степени заниматься и физическим и умственным трудом”.
В этом определении таится множество смыслов. Оно свидетельствует, что маоизм пошел гораздо дальше СССР… Советская революция совершалась во имя весьма конкретных политических и экономических целей, она была призвана в первую очередь изменить социальное устройство — создать общество без классов, основанное на диктатуре пролетариата и обобществлении средств производства. Русские усвоили уроки марксизма, научились жить по-новому: их мышление претерпело “политические” изменения. Но по сути люди остались в большинстве своем прежними — сохранили индивидуальные различия. Кремлевский режим изменил среду существования, но не посягнул на саму природу человека.
Пекин с самого начала руководствовался иными принципами. Новая власть сразу же приступила к “дезиндивидуализации” китайского индивида — с помощью промывки мозгов. А программа “Большого скачка” открыла в этом плане и вовсе безграничные возможности. Теперь считается, что людей можно “монтировать” и “ремонтировать”, как механизмы, заставляя подчиняться “условным рефлексам”. “Народная поэзия” и “народная наука” играют здесь важнейшую роль…
По мнению коммунистических лидеров, в былые времена народное поэтическое творчество выражало лишь неизмеримые страдания простых людей. Новая же поэзия призвана выплеснуть наружу неудержимый “красный” энтузиазм. Поэтому теперь стихи сочиняются ежедневно и в невероятных количествах: ведь на каждого труженика в разгар рабочего дня может накатить такая волна чувств, что справиться с ними удается единственным способом: слагая вдохновенные строки.
Партия регулярно публикует статистические данные о художественных достижениях народа. Скажем, одни только рабочие провинции Цзянсу “произвели” за полгода десять миллионов стихов — “в честь новых свершений на пути социалистического строительства в родной стране, дабы воспеть героический дух народа, сражающегося с природой, а также высокий духовный подъем масс”.
“Каждый человек — поэт, и поэзия сторицей вознаградит каждого” — таков лозунг режима. На самом-то деле, каждый человек просто обязан быть поэтом. Такова “установка”, “линия”. Но каждый обязан быть еще и художником: в итоге количество картин, рисунков и гравюр, “рожденных народом”, исчисляется фантастическими цифрами. К тому же рабочие и крестьяне вдруг бросились писать антиамериканские сатирические комедии, нравоучительные пьески, обличающие лентяев, а также трагедии, в которых рассказывается о подвигах Председателя Мао и народной армии. Большинство из них ставится на сцене. Вся страна превратилась в один большой театр.
Для народных масс стихи, картины, пьесы — еще один вид “продукции”, которая к тому же призвана повысить производительность труда. Когда “народ Мао”, свершая неслыханные трудовые подвиги, начинает выказывать признаки усталости, ответственные товарищи включают условные рефлексы стихоплетения и рисования. И каждый из семисот миллионов китайцев старается придумать самые прекрасные слова, чтобы выразить счастье, подаренное ему нескончаемой работой.
Пролетарии на самом-то деле куда талантливей профессиональных писателей. А если кому не удается выразить себя с помощью поэзии и живописи, значит, что-то в нем “не так”. Ему придется выступить с самокритикой и начать работу над собой: выучить новые иероглифы, посоветоваться с более опытными в литературном деле товарищами, и результат не заставит себя ждать — трудовой порыв воплотится в стихах.
Но одной поэзии мало. Учение Мао гласит: “Каждый человек — ученый, и наука сторицей вознаградит каждого”. Нельзя забывать основу основ: человек — главная движущая сила Вселенной, он может все. И потому должен восстать против “механицизма”, “стабильности”, “неизменности” — всех этих ложных императивов “чистой науки”, которые воплощены в реакционной поговорке: “Человек предполагает, Бог располагает”. Надо смело приступать к технологической революции, не забивая себе голову так называемыми “естественными законами”, и тогда свершится невозможное. Величайшая ошибка — тормозить движение вперед, цепляясь за всякого рода теории. Только пламенный энтузиазм народных масс способен создать истинную науку — только такая наука будет “живой”, способной отразить новые веяния, реальный прогресс человечества.
Иными словами, наука неотделима от народа. Каждый китаец — ученый, следовательно, простым китайцам и надлежит двигать науку — изо всех сил, пуская в ход воображение и находчивость. Практически ежедневно по всей стране, во всех слоях общества все китайцы обсуждают одну проблему: “А что еще мы можем сделать? Как ускорить движение вперед?” И любая подобная дискуссия выявляет новые линии раздела между “хорошими” и “плохими” членами общества. По одну сторону остаются пессимисты, “идеологические ископаемые”, рабы природы, слабаки — те, кто боится неудач и советует действовать неспешно, постепенно. Но победу одерживают их противники: активисты, мужественные и искренние коммунисты, которые заявляют: “Мы сокрушим природу. Она неприступна только для трусов и слабовольных. Но мы бросаем ей вызов, и она покорится, стократ вознаградив нас за дерзость”.
Правда, как ни странно, законы природы, презираемые маоистами, не всегда легко сокрушить, хотя наверняка делу мешают некоторые “отсталые элементы”. Например, в сельских кооперативах старые крестьяне, эдакие дряхлые патриархи с пергаментными лицами, упрямо твердят, покачивая головами: “Нельзя так густо сеять, колосья будут слабыми и погибнут, — и непременно добавляют: — Во всем есть свой давно заведенный порядок. Лето следует за весной — и ничего тут не изменишь”. Но молодые над их поучениями посмеиваются, они полны решимости доказать, что только густые посевы позволят максимально использовать богатство земли — и урожаи будут фантастическими…
Такого рода столкновения происходят повсюду. Партия не потакает “умникам” и скорее склонна объявить их саботажниками. Урожай погиб — значит, посевы плохо поливались, за ними нерадиво ухаживали, землю не удобряли. Надо исправить ошибки — повторить эксперимент, удвоив усилия.
С некоторых пор у любого китайца появляются собственные “научные” соображения. Ведь известно: чтобы “быть на хорошем счету”, надо выиграть гонку, наобещав больше других. И совершенно неважно, если на деле взятые обязательства обернутся полным идиотизмом. Именно подобное понимание соревнования заронило в умы китайцев, скажем, идею вырастить свиней в три тонны весом.
А дело было так. В одной провинции было созвано совещание ветеринаров, где участникам внушалось: свиньи тоже должны сделать “Большой скачок”, почему это до сих пор они никак не желают набирать весу больше ста килограммов? Развернувшаяся дискуссия напоминала аукцион. Один из участников объявил, что берется довести вес подопечных ему животных до тысячи кило. Второй выкрикнул новую цифру — полторы тонны. Третий — тысячу восемьсот кило. Кто-то еще — две тысячи. В итоге совещание пришло к “единственно верному решению”: за три ближайших года добиться рекордных результатов — вес свиней должен достичь трех тонн.
В научное соревнование вовлекаются даже машины. И они тоже должны неуклонно повышать уровень своих возможностей. Вот одна из подлинных историй. В Шанхае на табачной фабрике работала система, которая могла высушивать за сутки три тонны табака. Некий активист решил увеличить нагрузку до трех с половиной тонн. Ему это удалось, и героя наградили медалью. Эксперименты продолжились: четыре тонны, пять… И машина сломалась.
На многих предприятиях после схожих опытов все оборудование повыходило из строя. Но существует “установка” не прекращать поиск резервов; воля народа должна одержать верх над материей. Партия учит относиться к машинам, как к людям: их тоже надо “заставлять” работать. С идеологической точки зрения предела возможностей у машин быть не должно, никаких пределов вообще не бывает.
В сегодняшнем Китае человеку дозволено испортить оборудование от избытка усердия. Гораздо хуже прослыть трусливым перестраховщиком. Стоит ли печалиться из-за неудач? В конце концов, главное — показать старание и рвение…
После атаки на сельское хозяйство маоизм пошел штурмовать индустрию. Все, даже самые невежественные крестьяне были брошены на строительство “народных заводов”. Их возводили повсюду, голыми руками. Иначе говоря, Мао решил использовать в промышленной сфере те приемы, которые помогли ему выиграть войну. Тогда была создана несокрушимая сеть народных партизанских отрядов; теперь Мао вознамерился построить множество доменных печей, цементных заводов, электростанций… Тогда крестьян удалось быстро превратить в партизан, но можно ли сделать из них инженеров? Хотя таков главный принцип маоистской науки: человек — сам себе бог, человек — вседержитель.
Из свежих газет я узнаю, что крестьяне провинции Фуцзянь основали десять тысяч семьсот пятьдесят четыре научных центра, которые разрабатывают пятьдесят тысяч тем. В области Ханчжоу сорок пять тысяч “народных специалистов” открыли восемнадцать способов улучшения качества ветчины. Или вот: за неделю массы усовершенствовали сто тысяч моделей сельскохозяйственных орудий. А ученики школ и лицеев Гирина заложили двадцать две тысячи предприятий.
Китайская деревня, в которой еще десять лет назад царило средневековье, превратилась в огромную площадку, где развернулся конкурс “изобретателей и рационализаторов”. В одном из сел умельцы сами соорудили трактор — чудище, ощетинившееся трубками, хрипящее и готовое в любой миг развалиться. Некий кузнец изобрел “педальную машину”, способную перемещать семьсот кило груза со скоростью семь километров в час. Повсеместно стало появляться электричество: нужны только плотина, небольшой водоем да деревянная турбина. Если этого нет, энергию может давать газ, выделяемый “естественным продуктом”, собираемым в бадьи. Так что славным китайцам есть чем гордиться: природный ум помогает им получать свет из собственного дерьма. Видно, и на самом деле наука не требует каких-то там особых глубоких познаний — довольно смекалки…
Партия не устает повторять крестьянам: “Вам нет нужды в огромных машинах, значительных инвестициях, сложных лабораториях, специалистах. Деревня до чего угодно дойдет своим умом! Есть же у вас бамбук, печки, старые железки да три-четыре стойких коммуниста! Этого достаточно, чтобы произвести все, что производит Запад!”
Если кое-какие самоделки и выглядят топорно — что с того? Пользоваться-то ими можно! Скажем, автомобильные рессоры из твердых пород дерева вполне заменяют металлические. Главное — практичность и быстрота отдачи. Самые маленькие изобретения могут иметь огромнейшее значение и способны изменить условия жизни и труда. Тысячелетиями китайцы сгибались под тяжкими ношами — любые грузы носили на собственных плечах. С недавних пор они не носят, а толкают. Все население поголовно мастерит колесный транспорт: на смену корзинкам пришли ручные тачки. Но это еще слишком робкий шаг к автоматизации. Из новой цивилизации — цивилизации колесной — необходимо “скакнуть” к шарикоподшипникам. И каждый кооператив станет производить свои собственные…
Газеты наперебой рассказывают о “народных инициативах”. Некая домашняя хозяйка из Кантона сигнализировала ответственному по улице, что большая местная фабрика, выпускающая лампочки, нуждается в нитях накала. И вот жители квартала после “обсуждения” решают начать производство. Организована бригада из шести человек. Собраны деньги — шестьдесят юаней, приобретена старая печь, кузнечные мехи, кое-какие инструменты. И в помещении районного партийного комитета закипает работа… Подобные производственные бригады возникают повсюду. И это ничего не стоит государству: “люди Мао” все добудут сами.
Такова новая линия партии — опора на жертвенность и идеализм. В результате китайский коммунизм сделал самый опасный, самый дерзкий поворот в своей истории. До сей поры маоизм уважал чувство эгоизма, имевшее крепкие корни в Поднебесной. И в какой-то момент власти даже сумели поставить его себе на службу. “Ты должен блюсти свой интерес, — обращалась партия к рядовому труженику, — ведь коммунизм, удовлетворяя всеобщие потребности, тем самым одновременно станет удовлетворять и твои собственные”.
Тогда каждый получал вознаграждение за работу еще по принципу строго индивидуального учета трудового вклада. Размер оплаты определялся точно, по единым нормативам, по “коммерческому” принципу количества и качества. Труд оставался товаром. Эта система имела один недостаток: она слишком дорого обходилась государству и партии. А коль скоро китайцы дружно решили сделаться образцовыми “людьми Мао”, надобность оплачивать их труд сама собой отпала. Скажем, шанхайские рабочие написали на стенах: “Мы хотим работать ради Дела, а не ради Денег. Если “Большой скачок” сулит нам большое счастье, станем ли мы думать о жалких добавочных юанях!” Рабочие поклялись, что удвоят усилия и повысят производительность труда, потребовав при этом, чтобы им снизили зарплату до минимальной ставки.
Движущей силой человеческих дел отныне должен стать не корыстный интерес, а любовь к социализму и его идеалам. Семьсот миллионов китайцев воплощают в жизнь лозунг: “Один за всех, и все за одного”, они разворачивают соревнования, не думая о награде.
Но новое отношение к труду не терпит лени. В деревне каждый кооператив создает специальную секцию, призванную “излечивать лодырей”. Речь идет, конечно, не о контрреволюционерах, которые подлежат “трудовому перевоспитанию”, а об обычных бездельниках, голытьбе — о тех, кого можно исправить, прибегая к соответствующим средствам.
Газеты рассказывают об одной деревне, где удалось излечить всех лентяев до одного. Инициатива исходила от самих крестьян, возмущенных никудышными работничками, всегда готовыми нарушать дисциплину, зубоскалить, ругать руководство… Например, у некоего Янга хватало наглости постоянно притворяться больным и лежать-полеживать днями напролет в постели. И однажды лучшие “бойцы” кооператива явились с жалобой к председателю местной партийной ячейки: “Вы умеете заставить хороших работников работать еще лучше, а почему вы так снисходительны к отстающим — к тем, у кого руки не тем концом приделаны?” И тогда партийная ячейка в свою очередь обратилась за помощью к массам. Демократические дискуссии продолжались много дней. Народ составил список: в него вошли фамилии семнадцати человек, зараженных микробом лени; было решено применить к ним — в качестве лекарства — особый режим “трудового шефства”.
Но сперва лодыри прошли идеологическую обработку. По двенадцать часов в день в течение двух месяцев осваивали они учебный курс, посвященный “трудовой доблести народа”. После чего им пришлось держать экзамен, где они должны были доказать свое желание перековаться: экзамен выдержали все.
Затем лентяи перешли под опеку товарища Вая, известного “активиста”, человека, побившего много трудовых рекордов. Этот образцовый коммунист внушал им одновременно и страх и уважение; вместе с ним они образовали “бригаду передовиков”. Действуя на подшефных своим примером, Вай за семь месяцев “практического перевоспитания” добился того, что они пришли к фантастическим показателям: теперь кооператив насчитывает на семнадцать рекордсменов больше, и они не устают повторять, что счастливы и благодарны народу за то, что он обошелся с ними так великодушно.
В городах власти вели облавы на “уклонистов”. Партия рассматривала каждый отдельный случай, проверяла места работы… Все симулянты были отправлены на шахты, на строительство плотин, на подземные работы. Даже отбросы общества, даже немощных и больных надлежало возвратить в трудовую народную массу…
Итак, в Китае теперь существуют только “маоисты”. Но не слишком ли много человеческого в них осталось? Способны ли они беспрекословно принять свою судьбу, не ожидая иной награды, кроме обещанных Мао в далеком будущем “двух тысяч лет неслыханного счастья”?
1961 г.
Перевод с французского А. НИКОЛАЕВОЙ